Кукла на цепи, стр. 32

Рокот двигателя усилился, и причал начал медленно отдаляться от кормы. И мне мрачно подумалось, не угодил ли я из огня да в полымя.

Глава 10

У меня почти не было сомнений, что этой ночью я все-таки выйду в море. Принимая во внимание условия, при которых это могло произойти и которые нетрудно было предвидеть, не стоило забывать о возможности промокнуть перед этим до нитки. Любой нормальный человек, не чуждый предусмотрительности, выбрался бы на подобную прогулку в непромокаемом гидрокостюме, но мысль об этом так и не пришла мне в голову. И теперь выбора не было – оставалось лежать там, где лежал, и расплачиваться за свое легкомыслие.

Самочувствие подсказывало, что мне предстоит замерзнуть насмерть и ждать этого, недолго. Ночной ветер с Зейдер-Зее был достаточно пронзительным, чтобы пробрать до костей даже тепло одетого человека, если тот вынужден лежать без движения, а я был одет отнюдь не тепло. После купания в морской воде этот морозный ветер, казалось, превратил меня в глыбу льда, с той лишь разницей, что глыба неподвижна, а я трясся, словно в приступе малярии. Несколько утешало разве лишь то, что совершенно безразлично – пойдет дождь или нет, промокнуть сильнее я все равно уже не мог. Одеревеневшими пальцами я с нескольких попыток расстегнул молнии обоих карманов штормовки, вытащил пистолет и, запасной магазин из водонепроницаемых футляров, зарядил оружие и сунул его за пазуху. Мелькнула беспомощная мысль, что палец может и не послушаться, когда придется нажимать на спуск, и я спрятал было руку под промокший брезент куртки, но там ей стало еще холоднее, и пришлось отказаться от безнадежной попытки ее согреть.

Мы уже вошли в воды Зейдер-Зее, и огни Амстердама остались далеко позади. Я обратил внимание, что баржа движется по тому же самому широкому полукругу, что и «Марианна», когда входила в порт вчерашним полднем. Мы прошли совсем близко от двух буев, и когда я глянул вперед, показалось, что баржа явно намеревается столкнуться с третьим буем, находившимся примерно в четырехстах ярдах прямо перед нами. Однако шкипер, конечно, знал, что делает, и сомневаться в этом не приходилось.

Обороты двигателя уменьшились, ворчание его притихло, и из кабины на палубу вышли двое – первые члены команды, какие показались с тех пор, как мы покинули порт. Я попытался буквально втиснуться в крышу рубки, но они спокойно прошли мимо – на корму. Я повернулся головой к корме, чтобы удобнее было наблюдать за ними.

Один из них нес металлический брус с веревками-линьками на концах. Оба, встав по углам кормы, потихоньку стравливали эти линьки, так что брус должен был опуститься совсем близко к уровню воды. Я посмотрел в сторону носа. Баржа двигалась теперь очень медленно и находилась ярдах в двадцати от блестящего буя, продолжая идти по курсу, который должен был провести ее на расстояние двадцати футов от него. – Из рубки послышались резкие слова команды, и мужчины на корме начали пропускать линьки между пальцев, причем один из них что-то отсчитывал. На линьках очевидно были равномерно завязанные узелки, чтобы матросы могли удерживать брус перпендикулярно курсу баржи. Когда тот оказался точно на уровне буя, один из двоих что-то сказал, и они начали медленно и равномерно втягивать линьки на палубу. Я уже знал, что сейчас произойдет, однако продолжал смотреть, не отрываясь. В то время как оба тянули и тянули линьки, из воды выскочил цилиндрический буй длиною в два фута. Потом показался небольшой якорь с четырьмя лапами, одна из которых была зацеплена за металлический брус. От этого якорька тянулась вниз веревка. Буй, якорек и брус втащили на борт, затем оба матроса начали выбирать якорную веревку, пока наконец из воды не вынырнул какой-то предмет, который они тоже положили на палубу. Это была серая, обитая металлическими полосами железная коробка длиною около восемнадцати дюймов и высотою примерно в двенадцать. Ее немедленно унесли, но еще прежде, чем это сделали, баржа снова двинулась на всех парах, буй начал стремительно уходить назад. Вся операция была выполнена с легкостью и точностью, которые свидетельствовали о длительном знакомстве с использованной только что техникой. Время шло, и это было время пронизывающего холода, дрожи, и мучений. Мне думалось, что холоднее уже быть не может, но я заблуждался, потому что около четырех утра небо потемнело и хлынул дождь. Никогда еще дождь не казался мне таким холодным. Капля тепла, еще остававшаяся в моем теле, успела в какой-то степени высушить нательную одежду, но только до пояса, под защитой штормовки. Оставалось только надеяться, что, когда придет пора двинуться с места и снова прыгнуть в воду, не обнаружится, что паралич достиг той стадии, на которой мои способности сводятся единственно к тому, чтобы утонуть как можно быстрей и безболезненней.

Наконец на небе показался первый отблеск призрачного рассвета и стали более или менее различимы смазанные контуры берега на юге и востоке. Потом снова сделалось темно и какое-то время ничего не было видно, пока не начал бледно разливаться с востока настоящий свет, и я снова увидел берег и пришел к выводу, что мы довольно близко от северной оконечности острова Хейлер и начинаем поворачивать на юго-восток, а затем на юг, направляясь к маленькому порту. Никогда до сих пор я не представлял себе, что эти проклятые баржи движутся так медленно. При взгляде на берега Хейлера возникало впечатление, что баржа стоит на месте. Из всех моих желаний самым последним было подплыть к острову Хейлер в ясном дневном свете и дать неизбежным портовым зевакам богатую пищу для комментариев на тему, что одни из членов команды столь эксцентричен, что предпочитает ледяную крышу рубки ее теплому утру. Я подумал о тепле, но поспешно отогнал эту мысль.

Над далеким побережьем Зейдер-Зее показалось солнце, но мне оно мало помогло. Было это одно из тех особенных солнц, которые не осушают одежд. А через мгновенье я не без удовлетворения заметил, что это также одно из раннеутренних голиц, которые, как говорится, только отмечаются на службе: его тут же заслонил покров темных туч, после, чего ледяной дождь снова бодро взялся за дело, парализуя тот остаток кровообращения, что у меня еще сохранился. Но меня все это радовало: благодаря тучам снова потемнело, а дождь вполне мог склонить портовых зевак остаться дома.

Мы приближались к концу путешествия. Дождь разошелся вовсю, он больно барабанил по моему открытому лицу и рукам и вспенивал море. Видимость ограничилась несколькими сотнями ярдов, была видна лишь полоска навигационных знаков, к которым свернула баржа, но порт скрывался за плотной завесой. Вложив пистолет в футляр, я сунул его в кобуру. Вероятно, надежней было бы поместить его в карман штормовки, как при первом купании, но я не собирался брать ее с собой. Во всяком случае – на берег: так ослаб от переживаний этой долгой ночи, что липнущая к телу тяжеленная куртка попросту не дала бы мне выбраться из воды. Вместо нее сейчас пригодился бы надувной спасательный жилет, но, как уже было сказано, моя осмотрительность не простиралась так далеко.

Стянув куртку, я свернул ее и зажал подмышкой. Ветер вдруг показался мне куда более леденящим, чем когда бы то ни было, но уже не было времени обращать на это внимание. Я добрался до края крыши, тихонько соскользнул по лесенке, прокрался, пригнувшись, под открытыми теперь окнами надстройки, мельком глянул на нос, что было излишней предосторожностью, потому что ни один нормальный человек не высунулся бы в такую погоду, на палубу без крайней необходимости, швырнул брезентовый сверток за борт, потом свесился с кормы на всю длину рук, еще раз проверил, нет ли поблизости кого из команды, и разжал пальцы. В море было теплей, чем на крыше рубки, и это немного приободрило меня. По намеченному плану мне следовало оставаться в воде, пока баржа не войдет в порт либо по крайней мере не скроется в завесе дождя, но сейчас было не до умозрительных выкладок. Главная и единственная в эту минуту забота заключалась в том, чтобы остаться в живых. И я поплыл за удаляющейся кормой баржи так быстро, как только мог. Этот спортивный подвиг длился не более десяти минут и был вполне под силу прилично подготовленному шестилетнему ребенку. Не стану утверждать, что совершил невероятное, но повторить это плавание я не взялся бы ни за что на свете. Когда каменные очертания порта стали явственно различимы, я свернул, оставляя навигационные знаки по правую руку, и наконец выбрался на берег. И как по заказу: стоило мне, хлюпая набравшими воды туфлями пересечь пляж, дождь перестал. Я осторожно взобрался на небольшую возвышенность, верхушка которой находилась на одном уровне с краем портовой стены, растянулся на мокрой земле и тихонько приподнял голову.