Когда бьет восемь склянок, стр. 26
Я прошел мимо второго, задернув. шторы в салоне и зажег свет. После этого я приподнял стонущего на палубе человека, протащил его через дверь рулевой рубки, вниз по ступенькам в салон и бросил на ковер. Я не узнал его. В этом не было ничего удивительного: родная мать его бы не узнала: Дядюшка Артур был из тех, кто делает работу добросовестно.
— Держите его на прицеле, сэр, — сказал я. Дядюшка Артур смотрел на дело рук своих с несколько удивленным выражением. Единственным, чем отличалось его лицо от обычного состояния, была легкая бледность. — Если он начнет рыпаться, убейте его.
— Но... посмотрите на его лицо. Не можем же мы так оставить...
— А вы посмотрите на это, сер. — Я наклонился и поднял оружие, которое выпало, из рук этого парня, когда я бросил его на ковер. — В полицейском департаменте Соединенных Штатов это называют «малюткой». Обрез, у которого отпилено две трети ствола и две трети приклада. Если бы ему удалось выстрелить первым, у вас вообще не осталось бы лица. В буквальном смысле. Вы все еще чувствуете себя в роли Флоренс Найтингайл над павшим героем?
Это был совсем не тот тон, в котором можно говорить с дядюшкой Артуром, поэтому в конфиденциальном рапорте, когда мы вернемся, появятся некоторые дополнения. Если мы вернемся. Но в тот момент я не мог говорить иначе. Я прошел мимо дядюшки Артура и поднялся по ступенькам.
В рулевой рубке я взял маленький фонарик, вышел наружу и посветил за борт, прикрывая лампочку так, чтобы свет был не виден со стороны. Они приплыли на резиновой лодке, и подвесной мотор на ней был. Герои победители, согреваемые чувством удовлетворения после хорошо выполненной работы, намеревались возвращаться с комфортом.
Обмотав конец вокруг головки цилиндра и подтягивая попеременно то его, то носовой конец, я за пару минут втащил на палубу лодку. Отсоединил мотор, перетащил лодку на другую сторону надстройки, чтобы не было видно с залива, и исследовал ее тщательно при свете фонаря. Кроме имени изготовителя на ней не было никаких пометок, позволяющих определить ее принадлежность тому или иному судну. Я разрезал ее на полосы и выкинул за борт.
Вернувшись, в рулевую рубку, я отрезал двенадцатифутовый кусок кабеля в полихлорвиниловой оболочке, вышел наружу и привязал к лодыжкам мертвеца подвесной мотор. Я обследовал его карманы — ничего. Я знал, что там ничего не будет, я имел дело с профессионалами. Я поднял фонарь и осветил его лицо. Я никогда прежде его не видел. Забрав у мертвеца пистолет, я снял цепь ограждения, столкнул сначала подвесной мотор, а потом и тело за борт. Они исчезли в темной воде залива Торбей без единого всплеска. Я зашел внутрь, закрыл дверь рулевой рубки и дверь салона за собой.
Раненый к тому времени уже был на ногах, он стоял пошатываясь, промокая лицо полотенцем, и время от времени стонал. Я не осуждаю его — если бы у меня был сломан нос, выбиты почти все передние зубы и, скорее всего, сломана челюсть, я бы тоже стонал. Дядюшка Артур с пистолетом в одной руке и моим стаканом в другой сидел на скамье и созерцал дело рук своих со странной смесью удовлетворения и отвращения на лице.
— Ковер несколько пострадал, — заметил он. — А что мы будем делать с этим?
— Передадим полиции.
— Полиция? Вы что — заранее ее вызвали?
— Ну, вы слишком многого от меня хотите. Придется немного подождать.
— А наш приятель снаружи?
— Который?
— Ну, это тип... в-э... сообщник.
— Я бросил его за борт, Ковер опять пострадал, поскольку дядюшка Артур пролил на него виски.
— Что? — спросил он.
— Не беспокойтесь. — Я указал пальцем вниз. — Глубина двадцать саженей и почти тридцать фунтов металла привязано к ногам.
— На... на дне моря?
— А вы думали, я устрою ему похороны на государственный счет? Виноват, я не сказал вам, что он был мертв. Я убил его.
— Убил? Убил? — Он был растерян. — Почему, Калверт?
— Здесь не спрашивают почему. Здесь не требуют оправданий. Или я его, или он меня, а потом и вас. Вам нужно основание для убийства человека, который сам убивал по меньшей мере трижды, а может быть, и больше? Даже если именно этот тип прежде не убивал, то сюда он пришел именно за этим. Я убил его не раздумывая, без жалости, как раздавил бы тарантула.
— Да, вы правы, вы правы. — Он вздохнул. — Должен признать, впечатление от ваших отчетов несколько иное, чем от непосредственного участия. Но я должен также признать, что в случаях, вроде этого, полезно иметь вас где-нибудь поблизости. Ну что ж, давайте доставим этого типа в участок.
— Я бы предпочел сначала побывать на «Шангри-Ла», сэр. Чтобы поискать Ханслетта.
— Понимаю. Чтобы найти Ханслетта. Вам не приходит в голову, Калверт, что если они — враги, как вы полагаете, то вам не позволят искать Ханслетта?
— Да, сэр. В мои намерения не входит появляться на «Шаигри-Ла» с пистолетами в обеих руках и обыскивать яхту. Мне не дали бы пройти и пяти футов. Я только собираюсь спросить, не видел ли его кто-нибудь. Думаю, полезно понаблюдать за их реакцией, когда покойник явится к ним на борт, особенно, если покойник является с яхты, на которую они только что послали пару убийц. А представляете, как интересно будет понаблюдать за ними некоторое время спустя, когда они так и не дождутся возвращения убийц?
— Если предположить, что они бандиты, то, конечно.
— Я узнаю это до того, как мы скажем «до свидания».
Я взял моток провода на рулевой рубки и отвел своего пленника в кормовую каюту. Я приказал ему сесть, обмотал проводом его талию и привязал к генератору, ноги я привязал к одной на опор. Руки я оставил свободными. Он мог двигаться, мог пользоваться полотенцем и ковшом с холодной водой, которые я ему оставил. Но он не мог дотянуться до стекла или какого-нибудь режущего инструмента, чтобы освободиться или покончить с собой. Хотя, по правде говоря, ни то, ни другое меня сильно не беспокоило. Я запустил двигатели, выбрал якорь, включил навигационные огни и направился к «Шангри-Ла». И тут я вдруг почувствовал, что не чувствую больше усталости.
Глава 6
Среда. 20.40-22.40
Менее чем в кабельтове от «Шангри-Ла» я заглушил мотор, якорь с лязгом ушел на глубину в пятнадцать саженей. Я погасил навигационные огни и свет в рулевой рубке, спустился в салон и закрыл за собой дверь.
— Долго мы будем сидеть? — спросил дядюшка Артур.
— Недолго. Лучше бы вам надеть непромокаемый плащ, сэр. После следующего дождевого заряда мы пойдем.
— Как вы думаете, они наблюдали за нами в ночной бинокль, пока мы пересекали бухту?
— Что за вопрос? Они и сейчас не сводят с нас глаз. Они очень беспокоятся, беспокоятся потому, что все идет не так, что-то случилось с их приятелями, которых послали взять у нас интервью. Конечно, если они — бандиты.
— Они начнут их искать.
— Не сразу. Не раньше чем через час или два. Они будут ждать их возвращения. Подумают, что те слишком долго добирались до «Файркреста», и мы снялись с якоря до их появления. Или что-то случилось с резиновой лодкой. — Я услышал, как дождь с силой забарабанил по крыше салона. — Пора отправляться. Мы поднялись на палубу, прошли на корму, тихо спустили резиновую лодку на воду и по кранцу слезли в нее. Я оттолкнулся. Ветер и прилив тут же понесли нас вперед, к заливу. Сквозь струи дождя мы с трудом различали «Шангри-Ла», раскачивающуюся на волнах, в то время как нас несло ярдах в ста мимо ее левого борта. Где-то посредине между «Шангри-Ла» и берегом я запустил мотор и повернул назад. Катер был отшвартован за конец шлюпбалки, выставленной по правому борту «Шангри-Ла» примерно футах в десяти от мостика. Корма катера была в каких-нибудь пятнадцати футах от освещенного трапа. Я подошел с правого борта, против ветра, и причалил к трапу. Матрос в непромокаемом плаще и французской бескозырке с помпоном сбежал по трапу и принял носовой конец.
— А-а... Добрый вечер, приятель, — сказал дядюшка Артур. Он не пытался изображать что-то: именно в таком тоне он обычно и разговаривает с людьми. — Сэр Энтони на борту?