Чекист, стр. 71

— Ну, чего?..

— Поговорить надо.

Медведев и Нечаев обошли вокруг клуба и остановились у глухой дощатой стены.

— Ну вот ты снова встретился со мной, — тихо сказал Медведев. Он почувствовал, как вздрогнул и замер Нечаев. — Можешь обрадовать своего Лемешко — шкворень-то небось захватил с собой?

Нечаев не ответил. Слышно было, как за стеной, в клубе, еще гудели голоса. Кто-то громко рассмеялся. Кто-то несколько раз ударил по верхней клавише рояля, запел и оборвал, не допев строчки.

— Я не могу понять, почему ты, бедняк, спутался с кулачьем, — сказал Медведев.

Опять молчание.

— Коммуне этой кулацкой конец! И тебе с ними тонуть незачем.

В третий раз наступило долгое-долгое молчание. Уже затихли голоса и шаги вокруг. Уже и огни в окнах стали гаснуть. А Нечаев все стоял, перебирая пальцами немые лады гармони.

— Ну, пойдем спать! — Медведев повернулся к нему спиной, пошел прочь.

— А чего я видал от Советской власти? — вдруг сказал Нечаев.

Медведев остановился.

— Голодуху одну! — продолжал Нечаев. — Ни тебе пожрать. Ни выпить. Ни одежи порядочной. Только мозоли наяривай! А что же я, животная?

— Он, значит, кормил? — поинтересовался Медведев, снова подходя.

— Я с ним как у христа за пазухой жил, если хочется тебе знать! Как же мне с ним не быть?

— И до конца, значит, с ним?

— Нет! — быстро сказал Нечаев. — Нет! Пропадать не хочу! А им пропадать. Это не через тебя, не думай. Люди уж больно лютуют на них. Уж я вижу.

— Спастись хочешь.

— А как же! Кому охота... под пулю...

— Почему ж под пулю? Ну, выселят их, переселят подальше...

— Нет, — уверенно помотал головой Нечаев, — под пулю!

— Ну, если ты говоришь, значит, есть за что.

— Скажи твердо, если я тебе помогать буду, меня не тронут?

— Смотря как помогать будешь... Ты в партию как же... сам придумал?

— Не. То Лемешко распорядился. Он и устроил. И заявление за меня писал. Я ж в коммуне ударник числюсь. Значит, не тронут? Ты мне верь! Не обману. Какой же мне расчет. Видишь, лет мне — двадцать три. А что я в жизни видел? Бабы порядочной и той не было. Так, свои гарпины! Я хочу и пить, и есть, и в одеже человеческой форсить. Я не скотина. Все хочу. В могилу не желаю. Так что ты верь мне!

— Оружие у них есть?

— Есть! — зашептал Нечаев. — Лемешко мне показывал. Склад у них на дальном хуторе, за мельницами.

— Ну вот что, представь мне доказательство, тогда поверю! — сказал Медведев и, решительно повернувшись, пошел к политотделу: он ночевал у Сергачева.

Вспоминал он о Нечаеве с омерзением. Иногда мелькало сомнение: не научил ли его Лемешко, нет ли тут провокации?

Через несколько дней Нечаев ввалился к нему в кабинет и положил на стол ученическую тетрадь.

— Список ихней организации. Чем не доказательство!

— Как же ты его достал?

— А что мне! Сестру Лемешкину прижал. Она до меня, как до меда. Ну, а заснула — я из-под половицы и взял. Знал, где лежит. Только мне туда ворочаться нельзя. Так что вы поскорее их... к ногтю...

Медведев смотрел на Нечаева и думал о том, что вот воспитал Лемешко из него животное, для себя воспитал, а не рассчитал.

— Нет, Нечаев, так жить, как ты мечтаешь, тебе не удастся!

— А как же? — испугался Нечаев.

— Работать будешь! Руками своими работать! — с гневом и горечью заключил Медведев этот разговор.

При обыске на хуторах были найдены винтовки и гранаты. Очевидно, Лемешко все еще надеялись на интервенцию.

А комплект деревообделочного оборудования все-таки попал по назначению: в настоящую коммуну — коммуну имени Дзержинского № 2. И когда комиссия наробраза приехала, ее усадили на новенькие, свежевыструганные табуретки. Показали сделанные своими руками столы и стулья и даже шкаф, который, правда, не отличался большим изяществом. Но ведь то был первый шкаф.

— Да-а, ничего не поделаешь, — улыбаясь, проговорил председатель комиссии, — коммуна как коммуна... Пусть живет! Ну, а где же организатор? Такой настойчивый. Такой горячий. Ох, сколько он всем нам нервов перепортил!

— Его нет, — грустно сказал председатель совета Стасик. — Товарища Медведева назначили в другой город.

— Какая жалость! Зачем же его туда назначили, мальчик?

— Не знаю... — И вдруг догадался: — Наверно, тоже коммуну организовывать!

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

— Неужели мы должны оставить этот уголок, Митя? Я так привыкла к нему за четыре года!

— Уже четыре года мы женаты! — удивился он. — Летит время...

Они стояли в молодом саду, который посадили своими руками. Августовское солнце сквозило в зелени. Упругие, влажные листочки новых побегов тянулись к ним, слепо толкались в ладони, словно сосунки.

— Уцелеют они, Митя?

Он по-мальчишески щелкнул пальцами, подобрал у крыльца кусок мела и широко написал на двери террасы:

В этой размашистой надписи он был весь, со своей горячей, доверчивой к людям душой. Она грустно улыбнулась.

— Ничего, Тимоша, не горюй! — ласково сказал он жене. — Начали мы с тобой не очень-то мирно, так уж, видно, и пойдет... А ведь все равно мы с тобой были счастливы! Всем врагам назло! Хоть ты и купила меня по дешевке, за три рубля. — Рассмеялся. Никогда он не забывал пошутить по этому поводу.

— Да, твой «дружок» инспектор тогда постарался... Где-то он теперь?

— А, бог с ним, — отмахнулся он, — приспосабливается где-нибудь!

Тогда, четыре года назад, на короткое время почудилось ему, что и для него наконец пришла пора обыкновенной, оседлой человеческой жизни. Два года он проработал в Харькове, и никаких передвижений пока больше не намечалось. Ему шел сороковой год... Снова перед глазами возникли прозрачные ночи в городском парке, дрожащие лунные блики и густые тени деревьев. Он любил бродить здесь с Таней до рассвета... В первую же встречу, когда увидел маленькую, хрупкую девушку, удивленный взгляд ее синих глаз, он назвал ее Тимошей.

— У меня был дружок в детстве, такой же маленький, Тимоша, — сказал он, — я очень любил его...

А потом выяснилось, что ее инициалы укладываются в первую часть этого имени — ТИМ. И оба очень обрадовались, словно это было так важно.

— Тимофей, — сказал он однажды, — мне дают квартиру. Мы поженимся?

Она посмотрела на него с удивленной улыбкой. И он понял.

— Через несколько дней. Как только вернусь из Киева. Зачем-то в наркомат вызывают.

— Не задерживайся там, — попросила она.

Он там не задержался. В большом, прекрасно обставленном кабинете Медведева принял старый знакомый, бывший инспектор, теперь уже начальник отдела. Он очень постарел за эти годы, под глазами отвисли темные мешки. Длинное лицо стало землистым.

Не вставая, указал Медведеву на стул, произнес усталым голосом:

— Садитесь, товарищ Медведев.

Затем перевернул на столе несколько листков чистой бумаги, сложил перед собой руки и сказал безразлично:

— Вы увольняетесь из системы наркомата. С сегодняшнего числа.

После чрезвычайно долгого молчания, во время которого начальник несколько раз смотрел на часы, Медведев очень спокойно спросил:

— Я хочу знать, за что.

— Не знаю, — пожал плечами начальник.

— Знаете!

— Вероятно... Вероятно, потому, что вы, товарищ Медведев, с вашими методами работы устарели. Нам нужны более твердые люди.

— А вы с вашими методами вполне современны? — едва сдерживаясь, спросил Медведев.

— Очевидно, — холодно сказал начальник и встал.

— Несколько лет назад вы были просто мелким бюрократом и карьеристом. За эти годы я отстал, а вы выросли. Теперь вы стали карьеристом крупного масштаба. Поздравляю.

— Вы поплатитесь за эти слова! — прорвался начальник, покрываясь зелеными пятнами.

Медведев встал.

— Теперь наконец мне понятны причины увольнения. Вы меня знаете. Я слишком глубоко уважаю звание чекиста, чтобы примириться с этим!