Первая труба к бою против чудовищного строя женщин, стр. 34

Тело доктора Гиффена оставалось в спальне. Стивенсон наскоро осмотрел его и обратился ко мне:

– Он говорил вам, зачем просил меня прийти? – спросил он.

Я понятия не имел.

– Он хотел, чтобы я перерезал ему горло, – пояснил Стивенсон. – Чтобы не вышло ошибки. Он взял с меня слово.

Доктор принес с собой медицинский саквояж и выложил его на постель. Облачился в зеленый фартук и перчатки. Блеснули скальпели.

– Все будет очень чисто. Сердце давно остановилось, кровь свернулась. Я просто перережу обе сонные артерии. – Он начал подготовку к операции. – Хотите остаться и посмотреть? – предложил он. – Это займет всего несколько секунд.

– Нет, спасибо, – отказался я и поспешно вышел. Должен признаться, столь неожиданное посмертное распоряжение доктора Гиффена изумило меня. Я понял, как мало я знал этого человека. Или как мало он хотел, чтобы его узнали.

Похороны прошли быстро и обыкновенно: тело кремировали, опять-таки по воле умершего. Доктор оставил мне все – дом, значительную сумму денег. И коробочку с таблетками цианистого калия, которую показывал мне за год до смерти.

– Моя профессия сделала меня свидетелем многих лишних страданий, – пояснил он. Он собирался принять таблетку сам, если ему суждено будет умирать в мучениях. Однако доктор скончался мгновенно, и таблетки не понадобились.

Я ценил все, что он для меня сделал, но особо не скучал по нему. После смерти доктора я осознал, какое это было напряжение – каждый раз за ужином и завтраком придумывать тему для разговора. К тому же незадолго до его смерти мои кошмары участились, а потому усугубилась бессонница, и в одиночестве мне было проще.

На унаследованные деньги я купил туристическое агентство «Ксанаду». Руководство передал Лайле Траппер, блондинке средних лет, которая много лет работала в компании. Глаза у нее были разного цвета: правый – зеленый, а левый – голубой. Заглянешь в них и смутишься. Но работала она прекрасно, и я старался не пу таться под ногами, проводил в конторе не более часа или двух в день.

Дом в Вудсайде оказался чересчур велик для меня, и я его продал. Прихватив часть мебели и всякие мелочи, в том числе фотографию родителей, я перебрался в квартиру возле парка Камберлоо.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

БЕЗДНА

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Будь я сторонним наблюдателем, пишущим биографию Эндрю Полмрака, как бы я определил следующий период его жизни? Назвал бы его пустым и скучным? Сказал бы, что порой складывалось впечатление, будто собственное физическое существование для него – лишь тягостное бремя, которое он влачит из одного ничтожного дня в другой?

На самом деле я вполне могу рассуждать о тех годах так, словно каким-то образом отстраняюсь от них, словно я – наблюдатель, созерцающий свою жизнь извне. Кошмары участились и сделались почти невыносимыми. Они поглощали все мои эмоциональные силы, так что от бодрствования я желал одного – тупого спокойствия. Недостаток сна сильно утомлял, а потому никакие отношения с женщинами ни к чему не приводили. Кому бы захотелось общаться с мужчиной, который все время равнодушен – пусть даже я списывал это на усталость.

Тем не менее я ежедневно наведывался в «Ксанаду». Располагалась контора в цокольном этаже здания на площади Камберлоо, и в будние дни по утрам я, как правило, притаскивался туда – просто чтобы оставаться в курсе дела. Впрочем, и этого не требовалось: Лайла Траппер справлялась как нельзя лучше. Я устраивался в задней комнате, стараясь никому не мешать. Но порой, если Лайла и ее помощники были заняты, я тоже беседовал с клиентами, хоть и видел, что они предпочли бы иметь дело с кем-нибудь другим.

И Лайле становилось легче, когда я отправлялся странствовать. В первые годы, когда я только купил агентство, я много путешествовал, главным образом – по Центральной Америке. Мне нравилось посещать древние развалины Чичен-Ицы, например, или Тулума. Отбившись от экскурсии, я подыскивал тихое местечко, где можно было посидеть и поразмыслить о народах, которые некогда жили здесь, а потом исчезли и забылись. Мне также нравилось бродить по многолюдным городам, где языки и обычаи оставались для меня непостижимыми. Там я загадочным образом чувствовал себя дома: так оправдывалась моя отчужденность.

Однажды в феврале, через пять лет после смерти доктора Гиффена, я провел несколько дней на острове Санто-Лобито [14]: проверяя, стоит ли рекомендовать этот курорт нашим клиентам; такие проверки Лайла мне доверяла. На острове в ту пору было немного гостиниц, и я поселился в отеле «Кортес» на краю города. Это был старый, роскошный отель с частным пляжем и огромным садом, где пахло экзотическими плодами и специями.

Однако в гостинице я проводил мало времени, потому что меня притягивал город. По меркам Нового Света – старинный, с разукрашенным собором XVI века, осыпающимися дворцами и кишащими народом переулками. Туристам не рекомендовали гулять в одиночку: они рисковали наткнуться на карманников и даже похитителей. Повсюду клянчили подачку нищие с пустыми глазницами, изуродованными членами, оспинами на лицах.

Как-то днем я бродил по городу в поисках чтива. Найти хоть что-нибудь было нелегко – в городе не было книжных магазинов. Однако туристы порой оставляли книги в гостиницах, и вскоре эти книги появлялись на лотках уличных торговцев. По пути я наткнулся на такой лоток и принялся изучать ассортимент. Углы многих томов выглядели так, словно кто-то их жевал. Стоило открыть книгу на любой странице – и наружу сыпались мелкие черные катышки.

Продавец наблюдал за мной. Я встретился с ним взглядом и потряс книгу, так что обрушился водопад катышков.

– Ratas, – сказал он, пожимая плечами.

Перевода не требовалось.

Другой разносчик подсказал мне, что на крытом городском рынке – «Меркадо» – найдется большой выбор книг, и я направился туда. Рынок располагался в старой части города – уродливой бородавкой огромная постройка торчала посреди кружева узеньких улочек. К входу вели широкие ступени, на которых толпились нищие. По обе стороны от двери караулили стражи с автоматами.

Внутри пахло скверно, но, по крайней мере, после уличного столпотворения здесь было относительно тихо. Наверху располагались мясные лавки, слышно было, как работают кондиционеры. Внизу кондиционеров не было – только жара и вонь.

Я бродил от прилавка к прилавку, а со всех сторон меня окликали щуплые, нервные люди, навязывали свой товар. Но я не интересовался гитарами, статуэтками Мадонны, золотыми серьгами, пончо, выкидными ножами и прочими сувенирами. Мне требовались книги.

Я прокладывал себе путь по лабиринту, задыхаясь и потея. Каждый раз, проходя мимо лестницы наверх и слыша гул работающих кондиционеров, я завидовал тем, кто покупал там товар. Но я пришел за книгами. И ни одной не нашел.

Наконец я вернулся к главному входу. И снова шум кондиционеров привлек мое внимание. Я подумал, а вдруг какой-нибудь ловкий книготорговец сумел пристроиться там в прохладе? С этой мыслью я поднялся наверх.

Гул становился все отчетливее, а запах сгустился так, что забивался в глотку. Я поднялся на верхнюю площадку, огляделся по сторонам и тут же понял, как заблуждался насчет кондиционеров: я мог одним взглядом охватить весь смутно освещенный этаж, без окон, сотни прилавков с мясными продуктами. Кондиционеров не было. Источником шума были мухи – бесчисленные мириады мух. Они были повсюду, они облепили и стены, и потолок. Ежесекундно свирепые орды мух с яростным гудением набрасывались на куски мяса, а продавцы тщетно отмахивались шляпами и свернутыми газетами, чтобы дать покупателям возможность хотя бы взглянуть на товар.