Первая труба к бою против чудовищного строя женщин, стр. 10

Гарри Грин глянул на меня из-под бастиона своих бровей.

– Весла господни! – воскликнул он. – В такой глуши и подобные ужасы – а я-то был совсем мальчишкой! Остальные моряки смеялись, говорили, что это враки. И тогда механик встал перед нами в свете костра и расстегнул на себе рубашку. И знаешь что? Все мы увидели длиннющий кривой рубец у него поперек живота. Он сам был одним из тех детей, про которых рассказывал.

Кустистые брови вновь изогнулись крепостными зубцами.

– Да, эту историю он рассказал в первую же нашу ночь на берегу. Никогда не забуду – дождь, летучие мыши то влетают в свет костра, то исчезают. И шрам на его животе.

Гарри вздохнул и отхлебнул из кружки.

– Патагония была тогда краем земли – где ж еще искать динозавров? Правда, мы ни следа их не нашли. Потом кто-то написал историю нашей экспедиции. Все насчет того, как мы искали и не нашли динозавров, и ни слова о рассказе механика. На мой взгляд, в том-то и беда с историческими сочинениями: самое важное в жизни они упускают.

И Гарри улыбнулся мне свирепо, как только он умел…

– Думаешь, Энди, старик просто грустит по прежним временам? Да я и сам не люблю слушать, как старики рассуждают про былые славные денечки и приписывают себе чувства, каких тогда у них вовсе не было.

Я растерялся и не знал, что ответить.

– Нет, я ничего не выдумал, – продолжал Гарри. – Мне тот первый рейс и впрямь запал в душу. Каждый день – приключение.

Я поверил ему и позавидовал.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Гарри Грин охотно разговаривал о книгах. Однажды он повел меня в свою каюту, располагавшуюся под главной палубой рядом с матросским кубриком.

Ему пришлось навалиться на дверь, чтобы она открылась, потому что пол каюты был весь завален книгами. Похоже, сначала Гарри складывал их аккуратными стопками, но качка опрокинула эти сооружения, и они продолжали колебаться и рушиться у нас на глазах, пока мы продирались сквозь них, ища отмель. Стены каюты Гарри оборудовал полками с бортиками, и эти полки тоже были забиты книгами. Книги лежали на шконке, вываливались из-под нее. Душевая кабинка была открыта, и я разглядел книги на полу и на раковине.

На двери душевой висела рамка, но не с картиной, а с каким-то текстом. Я принял его за старинную поговорку: 

Гарри перехватил мой взгляд.

– Это говорит сам Сатана в старой поэме, – пояснил он, нахмурившись. – Но хоть бы и Сатана – по мне, это очень разумно.

Я не понял ни смысла этих слов, ни объяснений Гарри и не нашелся с ответом. Просто глазел по сторонам, дивясь, сколько же у него книг.

– Это моя страсть, – признался Гарри. – Помнишь, я рассказывал тебе про экспедицию в Патагонию? Так вот, плотник в том рейсе оказался заядлым книгочеем. Это он меня надоумил. Сказал, что в плавании полно свободного времени, когда ничего не происходит, – самое оно для человека, жадного до книг.

Так Гарри Грин пристрастился к чтению и с тех самых пор совершал рейс за рейсом и проглатывал книгу за книгой.

– Этому конца-краю нет, – говорил он. – Я это скоро понял. Настоящий океан книг. Можно плыть от порта к порту и нигде не бросать якорь дважды.

В увольнениях на берег он предпочитал рыскать по книжным лавкам. Книги скупал ящиками, как правило – по определенной теме, которую собирался изучать в очередном рейсе.

– Скажем, это плаванье, – продолжал он. – Я думал попробовать кое-какие старинные сочинения XVI и XVII веков. – Он ткнул пальцем в татуировку на руке. – Эту картинку я взял с обложки одной – называется «Королева фей» [5]. Прочесть-то я ее не прочел, очень уж длинная, да и не думаю, что мне дальше читать захочется, я уже понял, что внутри. Все больше про девиц в беде и рыцарей в сверкающих доспехах. Девицы по большей части куда умнее рыцарей, которые норовят их спасти.

Он подобрал пухлый том, лежавший на палубе возле его шконки.

– Вот, погляди, – предложил он. – «Анатомия меланхолии» [6]. Человек, который написал эту книгу, всю жизнь собирал книги. Странноватый был тип, это уж точно. Тут вот в чем дело: он говорил, будто в точности знает день своей смерти, предсказал его более чем за двадцать лет. Всем говорил, что умрет 25 января 1640 года… Наступает 1640 год, подходит 25 января. И знаешь что? Этот чудак не только не приболел, он здоровее прежнего. Весь день прождал на всякий случай, но видит – толку нет. И перед самой полуночью зашел в себе в комнату и привязал к балке веревку с петлей. Встал на стул, подложил себе под ноги стопку книг. Накинул петлю на шею и пинком выбил из-под себя книги. Недолго помучился и удушился.

Улыбка Генри была свирепой.

– Шлюпка Господня! – сказал он. – Эдак каждый мог бы предсказать день своей смерти, верно, Эндрю?

Я не знал, что сказать. Меня поразило, что писатели могут вести себя столь нелепо. Я-то считал их мудрейшими из людей.

Генри вложил книгу мне в руки – старинный том в кожаном переплете. Страницы заполнял мелкий шрифт; многие слова выглядели как-то непривычно или вовсе были написаны на иностранном языке.

– Что такое меланхолия? – спросил я.

– Меланхолия? – повторил Генри. – Это печаль и разочарование в жизни. Если верить этой книге, главный источник печали для мужчин – женщины. Когда станешь постарше, поймешь. Автор откуда только цитат не приводит, чтобы подкрепить свою теорию.

Это снова навело Гарри на любимую тему – чтение.

– Знаешь ли ты, Энди, что в ту пору, когда была написана эта книга, еще жили люди, способные прочитать все, что выходило из печати? – заговорил он. – Да, все подряд, на любую тему. Они были специалистами по биологии, по математике, по ботанике, астрономии, медицине, астрологии, географии – что ни назови. Если не спали, то каждую минуту они посвящали чтению. Иные верили: если превзойти все науки, можно разгадать секрет жизни, каким бы он ни был.

Он потянулся за другой книгой, достал ее с полки над шконкой. Еще один толстый зачитанный том.

– Вот, посмотри, – предложил он. – «Mundus Mathematicus» Иоанна Моролога [7]. Он был нумерологом – так это называется, то есть, помимо всякого прочего, верил в систему чисел и математических символов, которая лежит в основе всего, что существует. Он думал: если разобраться в числах и их комбинациях, можно постичь все. С помощью точного расчета можно даже найти истинную любовь. – Гарри яростно покачал головой. – Вот чем в ту пору занимались мудрецы. Я добыл эту книгу два рейса тому назад и два раза прочел ее, пытаясь вникнуть. Остается только пожалеть, что в школе я мало занимался математикой.

Я почти не слушал, перелистывая страницы «Анатомии меланхолии» и пытаясь найти хоть что-то внятное.

– На вид очень сложно, – пожаловался я. Гарри оглянулся на дверь, словно проверяя, не подслушивает ли кто.

– Видишь ли, – сказал он, понизив голос, – не всякому бы я в этом признался, но, по правде говоря, я и сам прочел только пару страниц. Так со многими старыми книгами. Самые лучшие обычно слишком трудны для чтения, но я люблю иметь их при себе, порой брать в руки. На счастье. Знаешь, что такое талисман? Книга тоже может быть талисманом, ты уж мне поверь. Читать ее не обязательно. Просто талисман.

Еще он сказал мне, что не все книги имеют одинаковую ценность.

– Вот это все – полезные книги, – сказал он, озирая свою каюту. – По мне, книга не заслуживает читателя, если в ней нет практически полезных сведений. Ты какие книги любишь, Эндрю?

Я признался, что предпочитаю романы. Гарри покачал головой и насупился.

– По правде сказать, чересчур много людей живут так, словно они – персонажи романа. И поверить не могут, когда сюжет оборачивается против них. Когда станешь постарше, поймешь, о чем я, Эндрю. Всякая женщина думает, будто она – героиня «Красавицы и чудовища». Конечно, мужчинам это на руку. Что бы мужчина ни сделал, она все-таки не поверит, что ее Чудовище – всего-навсего чудовище и уж никак не принц.