Сверхъестественная любовь, стр. 20

Меч выпал из его руки и покатился ко мне. Я прыгнула к мечу.

Поврежденную ногу пронзила боль, и я повалилась на плитки. Струя огня прижгла мои длинные волосы. Не останавливаться! Нельзя останавливаться. Если я остановлюсь, то умру. И Неизвестный умрет — если еще не умер.

Стиснув зубы, я поползла вперед и обеими руками ухватилась за рукоять меча.

Тварь опять швырнула в меня огнем, но я откатилась в сторону и кое-как поднялась на ноги — то есть на ногу, — волоча меч острием вниз. Тварь сожжет меня. Останется лишь кучка пепла да зубы, по которым меня опознает судмедэксперт.

— Ну давай! — пронзительно крикнула я, поднимая меч. — Чего ждешь?

Тварь, казалось, опешила.

И в самом деле, чего она ждет?

Твою мать!

Я зарычала на врага, затем постаралась уравновесить внушительный меч с плечами и локтями. Коснувшись пола правой ногой, я зашипела сквозь стиснутые зубы. Ярость укрепила мои мышцы, закаменевшие от усилия, а боль помогла мне сосредоточиться. Отбросить все лишнее.

Мир сузился до пределов больничного коридора и долбаной твари, которая преградила путь к двери.

Тварь взревела и прыгнула на меня.

Я взревела и прыгнула на нее.

И намеренно упала, завопив от боли в колене.

Я прокатилась под чудовищными клыками и завесой огня, извернулась и села, занося над собой меч.

— Атака снизу — путь к победе! — пронзительно выкрикнула я, нанося удар по левой лодыжке пылающей твари.

Сотрясение от удара вынудило меня стиснуть зубы, однако меч я не выпустила, и клинок все глубже прорезал громадную конечность чудовища. Чувствуя, как от натуги меня вдавливает в пол, я довела удар и проворно откатилась в сторону. Огненная тварь взвыла и, кренясь, повалилась на противоположную стену.

А потом растреклятый монстр взорвался, точно бочка динамита.

Ударную волну я ощутила прежде, чем услышала взрыв — если вообще услышала. Раскаленный воздух обрушился на меня, точно набирающий скорость поезд, и безжалостно швырнул вдоль коридора. Уши заложило, а затем их наполнил пульсирующий гул. Головой и плечом я ударилась о блочную стену, и меч выпал из моих пальцев. Все поплыло перед глазами. Тьма нахлынула со всех сторон… Но чьи-то сильные руки обхватили меня и рывком подняли из бездны.

Миг спустя меня прижимали к безупречно вылепленной груди.

Дым редел, а потом и вовсе рассеялся, и я почувствовала, как сквозь меня струится тепло — не опаляющий жар, а целительное тепло: перестали ныть ушибы и ожоги на всем теле, пострадавшее колено само собой распрямилось и больше не отзывалось пульсирующей болью, давящий гул в ушах ослаб. Уже различая собственное дыхание — хриплое и неровное, — я вдруг осознала, что смотрю в изумрудно-зеленые глаза Неизвестного.

Его черные кудри очертил серебристый свет, а над великолепными плечами вздымались перистые дуги крыльев.

Крыльев.

У него и вправду есть крылья.

Сейчас они медленно, почти невесомо колыхались, очищая коридор «Ривервью» от дыма и смрада огненной твари — чем бы там она ни была на самом деле.

На неописуемо прекрасном лице Неизвестного застыло удивление.

— Ты одолела рааха, — произнес он.

В его голосе, низком и бархатистом, больше не было того пугающего нечеловеческого рокота, который я услышала перед тем, как мы схватились с чудовищем.

Раах.

Это слово показалось мне знакомым, однако я никак не могла припомнить, что оно означает. Единственный образ, вызванный им в памяти, — огненная тварь, ворвавшаяся в «Ривервью». Я собрала всю ясность своего разума, все знания и опыт, обретенные мною в качестве врача, философа и заядлого бойца сайокан, и в итоге оказалась способна только пролепетать:

— Кого-кого я одолела?

Откуда-то издалека донеслись жуткие вопли сирен, и мне показалось, что я слышу приближающиеся голоса и топот ног. По всей видимости, сюда бежали сверху и от центрального входа больницы.

Неизвестный сдвинулся с места, крепко прижимая меня к себе — так крепко, что я различала, как бьется его сердце рядом с моим. Та загадочная сила, что почудилась мне раньше, по-прежнему исходила от него, пульсировала во всех местах, где мы соприкасались. От этого ощущения меня бросило в странный, не поддающийся описанию жар. Он вынес меня через служебный вход в проулок на задах «Ривервью», однако я не почувствовала ни холода, ни влажных касаний сыпавшегося в ночи снега. И еще я не чувствовала никакой угрозы, не испытывала ни малейшего желания вывернуться из этих сильных и таких нежных объятий. Страх, который я испытала, увидев Неизвестного, сменился лихорадочной смесью любопытства и изумления.

Неужели этот человек — если он вообще человек — обладает ключом к той двери, за которой я заперла свое прошлое?

И хочу ли я открыть эту дверь?

Ничто не меняется. Ничто. Никогда.

Потому что я не хочу этого? Потому что перемены причинят мне такую боль, что об этом и подумать страшно?

Неизвестный вглядывался в меня так пристально, что на миг мне почудилось, будто он видит, как в моих жилах все быстрее пульсирует кровь.

Он расправил крылья.

Умом я понимала, что мне надлежит испугаться, но страха не было. Ни капли. Никогда в жизни я не ощущала такого спокойствия, как сейчас. И по-прежнему не могла оторвать от него глаз.

Помедлив мгновение, я обхватила его руками за шею.

Он поднялся в воздух — не стремительно, а невесомо, почти беззвучно взмыл.

Мое сердце подпрыгнуло — так бывало, когда я каталась на русских горках или пробовала в спортзале вести спарринг с завязанными глазами. Когда я отдышалась, было уже легко, почти естественно принять то, что я лечу и что меня несут в объятиях так высоко над землей.

Мы поднимались все выше, к холодным зимним звездам, и лунный свет смешивался со слабым серебристым сиянием, очертившим Неизвестного. Все это время он неотрывно смотрел мне в глаза, словно обшаривая все потаенные утолки моей души. Странная, почти волшебная сила, которую он излучал, согревала меня так, что лицо наверняка пылало, будто маков цвет. Я жалела, что не могу заглянуть в его душу, в глубинную суть его естества, чтобы понять его и, быть может, понять себя.

Когда мы пролетели над заснеженной крышей больницы и под нами простерся во всей своей красе ночной Нью-Йорк, Неизвестный и я заговорили одновременно и задали один и тот же вопрос:

— Кто ты такая?

— Кто ты такой?

Глава 4

— Я — Дач Бреннан. Просто Дач Бреннан.

Неуклюжий ответ, зато честный. А что еще можно говорить, кроме правды, когда летишь над Нью-Йорком в объятиях крылатого мужчины, который только что помог тебе победить хищное огненное чудовище?

— Я — никто. Я — ничто. Я убила эту тварь лишь потому, что тренировалась.

Неизвестный поиграл желваками. Не могу сказать точно, но, похоже, мои слова его впечатлили.

— Упражнялась с оружием. Сайокан. — Я прильнула к нему, наслаждаясь его теплом, телом и необыкновенным запахом. — Боевое искусство. Турецкое.

Он опять поиграл желваками.

Он молчал, и это подтолкнуло меня продолжить разговор:

— Сначала меня обучал отец, потом, когда мы переехали в Нью-Йорк, он нашел мне других наставников. Я живу в Сохо.

Запинаясь, я назвала адрес, и Неизвестный слегка изменил курс.

— Теперь твоя очередь, — заявила я, видя, что он медленно снижается над знакомой местностью, и уже различая внизу свой дом.

После минутной паузы он пророкотал:

— Я шадцай.

Слово опять показалось мне знакомым, будто я должна была его знать, но, что это такое, не помнила. Я молчала, ожидая объяснений, но он так ничего и не объяснил.

— Как тебя зовут? — спросила я, когда он приземлился на мой балкон и поставил меня на ноги. — Хотя бы это я могу узнать?

Я обследовала ушибленную ногу и обнаружила, что могу на нее встать, совершенно не чувствуя боли. Изумление и смятение, царившие в моей душе, вспыхнули с новой силой. Я отперла балконные двери своей квартирки на третьем этаже, распахнула их и повернулась к Неизвестному. В негаснущем свете большого города было видно, что он о чем-то напряженно думает.