Восемь сантиметров: Воспоминания радистки-разведчицы, стр. 4
— Нет нигде, да и народу уйма, разве отыщешь в таком хаосе нужного человека!
— Капитан, может быть, вот эта д е в у ш к а вам нужна? — спрашивает водитель.
Я назвала свою фамилию и вручила подошедшему предписание военкомата.
— Молодец, что догадалась, верно определила нашу машину. Пять с плюсом!
Капитан велел мне сесть на заднюю скамеечку, сел со мной рядом, и мы поехали. Долго кружили по разным улицам. Он молчал, и я молчала. Смотрела и смотрела на город. Никогда еще не видела таких высоких красивых домов, такого большого потока пешеходов. Проезжаем через мост. Вода, в реке желтая, мутная.
Я много слышала и читала об этой реке. Хотелось бы остановиться и посмотреть. Но попросить не решилась. Потом мы петляли по узким крутым улочкам и наконец остановились возле небольшого здания. Только мы соскочили на землю — подошла высокая девушка.
— Катя, — обратился к ней капитан, — принимай новенькую. Накорми, а потом ко мне.
Эта Катя — я ее видела в первый и последний раз — была в военной гимнастерке без знаков различия. Строгая, подтянутая. Она повела меня по каким-то коридорам. Я почти бежала за ней.
Столовка маленькая, тесненькая. Катя подошла к кухонному окошку, принесла мне щей и кусочек мяса с капустой. Я думала, сядет со мной, поговорит, расскажет. Но она только обняла за плечи, усадила и сказала:
— Ешь.
Ушла, а минут через десять вернулась и проводила меня на второй этаж, к кабинету капитана. Перед самой дверью зашептала:
— Входи смело, держись просто, не стесняйся и не удивляйся.
Тот самый капитан, который ехал со мной, теперь сидел за столом с несколькими телефонами. Показав мне глазами, чтобы села, он еще долго с кем-то говорил. А я не могла сесть, стояла навытяжку.
Закончив разговор, капитан оглядел меня с ног до головы. Будто не он ехал со мной, будто первый раз видит. Но потом очень просто, по-товарищески, проговорил:
— Вот передо мной приказ о вашем зачислении, курсант Евдокимова…
— Я не Евдокимова…
— С этой минуты, запомните твердо, вы Е в д о к и м о в а! Понятно? Евдокимова Евгения Ивановна. Следовательно, дочь Ивана Евдокимова. На этом пока все. Кроме того, у вас, товарищ Евдокимова, еще есть и прозвище — Чижик. С этим новым своим именем и новым прозвищем начнете учиться и жить.
От капитана дежурная меня проводила на склад. Там мне выдали обмундирование: гимнастерку, юбку, пилотку, ботинки, чулки. Все было мне велико. Кладовщик успокоил:
— Не хвилюйся, девушка, в общежитии товарки твои помогут перешить. Сама шить умеешь?
Под вечер, часов в пять, мы с тем же капитаном сели в эмку и поехали куда-то за город. Ехали по ущелью, средь высоких гор, поднимались все выше и выше. Вот наконец и ворота. Над ними вывеска: «Дом отдыха».
Выходит, привезли меня отдыхать?
Нет, тут, в горах, где раньше отдыхали рабочие со всего Советского Союза, расположилась наша школа. И никому тут было не до отдыха.
О школе я много рассказывать не стану. Забылось, затуманилось время учения. Конечно, я и поныне помню двух близких подружек — Дашу Федоренко и Полину Свиридову. Но ведь и о них я тогда почти ничего не знала.
Трудно рассказывать об учении. Меня спрашивали фронтовые товарищи:
— Как вам там, на «курорте», жилось, Чижик?
Я неизменно отвечала:
— Хорошо. Красиво, сытно и… безопасно.
II. ДЕДУШКА И ВНУЧКА
Расскажу о Кущевке.
Есть станица Кущевская на реке Ее, километрах в восьмидесяти от Ростова, и есть большая железнодорожная станция Кущевка. Почему-то они разно именуются, хотя и расположены рядом; теперь, скорей всего, слились.
Меня туда выбросили с парашютом к одному деду на должность внучки. Что за дед, откуда попал в Кущевскую, чем занимается — объяснять не стали. Не говорят — значит, считают ненужным. Действительно, вдруг гитлеровцы заметят парашют и меня схватят. Не успею подорваться гранатой — потянут в гестапо. Тогда мне и самой лучше не знать, какой такой дед и откуда он. В штабе фронта даже имени будущего моего «родственника» не назвали.
В штаб меня вызвали утром 19 октября 1942 года, когда в нашем прибрежном городке Х. стояла теплая солнечная погода. Зеленела чуть только тронутая желтизной листва деревьев, горели цветами клумбы, спокойное море манило искупаться. До войны это ласковое время именовалось бархатным сезоном. Тут был курорт.
Майор, мой начальник, человек пожилой, недавно к нам прибывший, раскрыл на столе папку, посмотрел на фото, потом на меня:
— Боец Евдокимова?..
— Так точно! Евдокимова Евгения Ивановна.
— Садитесь, Евгения Ивановна.
Снова глянул на фото, полистал мое дело, вздохнул:
— Положение на фронтах знаете?
Я ответила:
— Совинформбюро передает — в районе Сталинграда тяжелые бои, сражения в центре города…
— Все правильно, только с сегодняшнего дня… забудьте. Поменьше осведомленности. Способны к этому, а, Евдокимова?.. Придуриваться можешь? — Он перешел на «ты». — Где после подготовки побывала?.. Ах, под Моздоком? Корректировала огонь дальнобойщиков? Значит, было шумно… Теперь пошлем тебя в тихое место, в семейные условия, к деду. Там был радист, молодой парень… Фашисты выловили. Понятно тебе? Возили в Краснодар, в гестапо, ничего от него не добились и привезли обратно в Кущевку. Согнали народ и парня этого повесили. Десять дней не давали вынуть из петли, чтобы висел для устрашения… А дед цел, парень его не выдал. Деду необходим радист — внук, а еще лучше внучка. Поменьше и понезаметнее… Лететь надо сегодня. Полетишь, Евдокимова?
У нас существовал порядок — каждого спрашивали: может ли, хочет ли? Сейчас одно было неясно: для чего мне сообщать, что моего предшественника гитлеровцы повесили?
Майор резко заговорил:
— Вы должны понимать, на что идете. Фашистская контрразведка в Кущевке рацию не нашла. Значит, ищет… У деда объявится внучка. Не в капусте же найдет, верно?.. Однако мы заранее ничего сочинять не станем, легенду пусть вам дает дед, он не хуже нас это умеет — опыта хватает. Документ же немецкий, аусвайс, для вас готов. И вот еще, смотрите — билет железнодорожный с готовым компостером от Ростова до станции Кущевка… Но… слушайте, слушайте, Евдокимова! В Кущевку вы вроде придете со станции Степная пешим ходом. Не поездом приедете, а вроде бы придете. Вам понятно?
Я пожала плечами. Интересно: сперва спрашивает, согласна ли полететь, и, не получив ответа, дает дальнейшие инструкции.
— Вам понятно? — переспросил майор. — Это не для вас, это нужно деду. Ну, а если вас кто-то спросит: для чего, имея билет до Кущевки, сошли в Степной? Что ответите? А?..
— Зачем сошла? Очень даже просто: собралась было с голодухи хлебушком разжиться в Степной, да вот и отстала от эшелона.
— Допустим. А почему не сели на следующий поезд?
— Проводники не пустили, билет не годится…
— Почему не годится?
— Отстала, просрочила.
— Так, так… А дошло до вас, как это… билет до Кущевки, а вы вдруг являетесь пешком? Смысл ясен?
— Смысл в том, что, если бы доехала до Кущевки, должна бы пройти сквозь вокзал. Меня ведь никто на вокзале не увидит…
Я оделась, как деревенская девчонка: телогрейка, штопаные чулки, старые ботинки. На голову повязала белый хлопчатобумажный платок, а сверху еще и полушалок. Хоть шерстяной, но противного серо-коричневого цвета. Посмотрела в зеркало — плюнуть хочется. Платок еще туда-сюда, но телогрейка вся перекошена, рукава с заплатами… Зато два объемистых внутренних кармана. Очень подходяще для гранат лимонок… Я еще попросила пришить отдельный косой карманчик для пистолетика.
Пистолетик вроде игрушки. Такой только ранит. Добивать надо финкой. Финку мне наточили как бритву…
А я еще в людей не стреляла и не резала никого.
Как прошел последний день — в хлопотах, — я не заметила. Думать ни о чем не могла. При штабе фронта был буфет — там меня подкормили.