Дочь дыма и костей, стр. 64
— Что? Но…
— Мы не можем победить в этой войне. Я всегда это знал. Они слишком сильны. Мы так долго держались лишь потому, что сожгли библиотеку.
— Библиотеку?
— В Астрэ. Архив их магов. Эти глупцы хранили все тексты в одном месте. Они так ревниво оберегали свою власть, что не позволяли их копировать. Не хотели делиться знаниями и брали в ученики лишь тех, кого могли контролировать и держать при себе. Это было их первой ошибкой — сосредоточить все свое могущество в одном месте.
Мадригал увлеченно слушала. Чтобы Бримстоун когда-нибудь ей такое поведал! Историю. Тайны. Боясь нарушить очарование, она спросила:
— А в чем вторая ошибка?
— Они забыли, что нас следует бояться.
Он помолчал. Кишмиш перепрыгивал с одного рога на другой.
— Им необходимо было верить в то, что мы животные, чтобы оправдать свое к нам отношение.
— Как к рабам, — прошептала она, словно услышав голос Иссы.
— Нас поработили для боли. Мы были источником их могущества.
— Пытки…
— Они уверили самих себя, что мы покорные твари, будто этим можно оправдаться. В их застенках томились пять тысяч тварей, вовсе не бессловесных, но они продолжали верить в свою выдумку. Нас не боялись, поэтому все оказалось просто.
— Что оказалось просто?
— Уничтожить их. Половина охранников даже не понимали нашего языка. Беспечные, они считали, что мы лишь рычим и воем от боли. Мы убили этих глупцов и сожгли все вокруг. Без магии серафимы потеряли превосходство и за все эти годы так и не вернули его. Но это все равно произойдет, даже без библиотеки. Твой серафим доказал, что утерянное они открывают заново.
— Но… Нет. Магия Акивы, она не… — Мадригал вспомнила живую шаль. — Он бы никогда не использовал ее как оружие. Он хотел только мира.
— С помощью магии мира не добьешься. Слишком высока цена. Я продолжаю использовать ее, ведя души от смерти к смерти, только лишь в надежде, что нам удастся сохранить жизнь до тех пор, пока… не изменится мир.
Ее слова.
Он откашлялся. Это прозвучало как шуршание гравия. Неужели он хотел сказать, что…
— Я тоже об этом мечтал, дитя.
Мадригал не сводила с него взгляда.
— Магия не спасет. Понадобится такая мощь, что расплата нас уничтожит. Остается только… надежда. — Он все еще держал в руках счастливую косточку. — Ей не нужны символы — она живет в сердце, больше нигде. А в твоем сердце, дитя, она была самой сильной.
Бримстоун положил косточку в нагрудный карман, поднялся и повернулся спиной. Сердце Мадригал сжалось при мысли, что сейчас он оставит ее одну.
Но он лишь подошел к дальней стене и стал смотреть в маленькое окошко.
— Это Чиро, если ты не в курсе, — резко сменил тему Бримстоун.
Мадригал догадывалась.
Чиро летала за ней следом, пряталась в роще и все видела.
Чиро, как прирученная Тьяго шавка, выдала ее только за то, чтобы хозяин потрепал по загривку.
— Тьяго пообещал ей человеческий вид, — сказал Бримстоун. — Можно подумать, исполнить это обещание в его власти.
«Дурочка Чиро, — думала Мадригал. — Если она мечтала лишь об этом, то для осуществления мечты заключила неудачный союз».
— Ведь ты не выполнишь его обещание?
С угрюмым видом Бримстоун ответил:
— Ей следовало проявить больше старания, чтобы больше не нуждаться в другом теле. У меня завалялась нитка зубов мурены. Не думал, что пригодится.
Мурена? Мадригал не поняла, шутит он или говорит серьезно. Наверное, серьезно. Ей стало почти жаль сестру. Почти.
— Подумать только, ведь я потратила на нее алмазы.
— Ты всегда относилась к ней со всей душой, даже если она не отвечала тебе тем же. Не сожалей о доброте, дитя. Оставаться честной наперекор злу — значит проявлять силу.
— Силу… — повторила она с усмешкой. — Я дала ей силу, и для чего она ее использовала?
Он ощерился.
— Чиро не сильная. Возможно, ее тело и сработано из алмазов, зато душа дряблая как моллюск, влажный и скукоженный.
Образ получился неприятный, но почти точный.
Бримстоун добавил:
— И с ним легко справиться.
— Что?
За дверью в коридоре раздались какие-то звуки. Время пришло? Бримстоун резко повернулся к ней лицом.
— Путеводный дым, — произнес он быстро и отрывисто. — Ты знаешь, из чего он состоит.
Она захлопала ресницами. Зачем он об этом говорит? Для нее дыма не будет. Однако Бримстоун не отводил взгляд. Мадригал кивнула. Разумеется, она знала: аронник и пиретрум, розмарин, а для сернистого запаха — смола асафетиды.
— Ты в курсе, как он работает, — сказал он.
— Дым прокладывает душе путь к сосуду. К кадильнице или телу.
— Это магия?
Мадригал задумалась. Она не раз помогала Твиге делать это.
— Нет, — встревоженно ответила она — звуки в коридоре становились все громче. — Это просто дым. Путь для души.
Бримстоун кивнул.
— Почти как твоя косточка. Не магия, а лишь возможность сосредоточить волю. — Он помолчал. — Сильной воле это не надобно.
Он не сводил с нее обжигающего взгляда. Что-то пытался донести. Что?
У Мадригал затряслись руки. До конца она не понимала, но нечто в сознании начало обретать форму. Нечто, касающееся магии и воли. Дыма и кости.
Лязгнул засов. Сердце Мадригал гулко застучало. Крылья слабо трепыхнулись, как у запертой в клетку птицы. Дверь распахнулась, в проеме, словно в раме картины, возник Тьяго, как всегда, облаченный во все белое. Мадригал внезапно поняла, зачем ему этот цвет: он служил фоном для крови жертв, и теперь на его парадном платье багровели пятна.
Кровь Акивы.
При виде Бримстоуна лицо Тьяго на миг исказилось гневом. Однако вступать в схватку, выиграть которую ему не под силу, он не рискнул. Кивнув колдуну, он повернулся к Мадригал.
— Пора, — сказал Тьяго. Голос его был наигранно мягким, словно он уговаривал ребенка лечь спать.
Она не ответила, изо всех сил стараясь держаться невозмутимо. Но Тьяго не обманешь. Волчий нюх уловил запах страха. Улыбнувшись, он приказал охранникам, только и ждавшим его команды:
— Скрутить ей руки. Связать крылья.
— Это ни к чему. — Бримстоун.
Охрана застыла на месте.
Тьяго повернулся к реаниматору, они уставились друг на друга, от ненависти у обоих раздувались ноздри, скрежетали челюсти. Волк четким голосом по слогам повторил приказ, и охранники бросились выполнять: ворвались в камеру, с трудом сомкнули крылья Мадригал за спиной и пронзили стальными скобами. Справиться с руками было легче — она не сопротивлялась. Закончив, они толкнули ее к двери.
Однако Бримстоун приготовил еще один — последний — сюрприз.
— Я кое-кого назначил благословлять отход, — обратился он к Тьяго.
Мадригал считала, что в священном ритуале благословения ей будет отказано. Тьяго, судя по всему, думал так же. Прищурившись, он выдавил:
— Хочешь приставить к ней кого-нибудь, кто заберет…
— Чиро, — перебил Бримстоун. Мадригал передернуло, а он, повернувшись к Тьяго, добавил: — Неужели есть возражения?
Возражать Тьяго не стал.
— Отлично, — бросил он и рявкнул охранникам: — Вперед!
Чиро! Предательница станет той, кто дарует покой ее душе. Это было так несправедливо, так незаслуженно, на мгновение Мадригал подумала, что неправильно истолковала сказанное Бримстоуном. Внезапно на его лице промелькнула улыбка. Верхняя губа бараньего рта лукаво искривилась, и Мадригал поняла.
Дряблый моллюск. С ним легко справиться.
Когда охранник вытолкал Мадригал из камеры, разум ее спешил осмыслить эту отчаянную идею — времени оставалось совсем немного.
60
Нашедшего прошу вернуть
Насколько она знала, такого не случалось никогда. Об этом даже не говорили, и, уж конечно, такое невозможно было провернуть с естественным телом. Тело срастается с душой, как перламутр с песчинкой, образуя совершенную, неделимую сущность, разрушить которую может только смерть. В естественном теле нет места для гостей. Но тело Чиро представляло собой сосуд, и Мадригал это хорошо знала, потому что сделала его сама.