Дочь дыма и костей, стр. 57

— Слышите? — Вновь грянула музыка. — Фуриант! Я его обожаю, — соврала Мадригал.

Мужчины и женщины встали друг против друга, и не успели Чиро с Нуэллой и словом обмолвиться, как Мадригал оказалась среди танцоров. Взгляд Тьяго будто когтями царапал затылок.

«А что же те, другие глаза?» — думала она.

Пляска понеслась, Чиро и Нуэлла влились в ряды танцующих. Легко, с изяществом отсчитывала шаги Мадригал, ни разу не сбившись, хотя думала совсем не о танце. Сердце оглушительно стучало, а в голове, как кружащие у фонарей мотыльки-колибри, роились мысли о том, куда исчез ангел.

Любовь — стихия

Во время фурианта никто не отказывался танцевать с Мадригал, как на Серпантине, — это было бы слишком заметно, — но все-таки в ее партнерах ощущалась скованность. Некоторые едва держали ее за кончики пальцев.

Под тяжелым взглядом Тьяго веселость танца постепенно угасала. Так он действовал на народ, но Мадригал знала, что в этом есть и ее вина, ведь она пыталась убежать от него, спрятаться среди танцующих, будто это возможно.

Она лишь оттягивала время, а фуриант вполне подходил для этого, так как длился целую четверть часа, и партнеры при этом постоянно менялись. От учтивого пожилого солдата с носорожьим рогом Мадригал перешла к кентавру, потом к представителю человеческого вида в драконьей маске, который лишь слегка ее коснулся. Тьяго не спускал с нее глаз. Следующим партнером стал тигр; он взял ее за руку… и решительно сжал затянутой в перчатку ладонью. Мадригал вздрогнула. Ей не понадобилось смотреть в лицо, чтобы узнать, кто прячется под маской.

Он все еще был здесь — в такой близости от Тьяго. «Безумец», — мелькнула мысль. Через мгновение, немного успокоившись, она сказала:

— На мой взгляд, маска тигра идет вам больше.

— Не понимаю, о чем вы, сударыня. Это мое настоящее лицо.

— Да, разумеется.

— Было бы глупо с моей стороны оставаться здесь, будь я тем, кем вы меня считаете.

— Еще бы. Такое впечатление, что вы хотите умереть.

— Нет, — серьезно произнес он. — Совсем наоборот. Я хочу жить. Но другой жизнью.

Жить другой жизнью. Если бы. Мадригал подумала о том, как невелик ее выбор.

— Вы хотите присоединиться к нам? Простите, но мы не нуждаемся в перебежчиках.

Он рассмеялся.

— Даже если и так, мы все — заложники одной жизни. Одной войны.

Ни разу Мадригал не думала о том, что серафимы живут той же жизнью, что и она, но слова ангела прозвучали правдиво. Все они были заложниками одной войны. И втянули в нее весь мир.

— Нет другой жизни, — отрезала она и замерла — они приближались к тому месту, где стоял Тьяго.

Ангел едва заметно сжал ее руку, и это помогло выдержать буравящий взгляд генерала, пока она вновь не отвернулась и не перевела дух.

— Тебе нужно уходить, — тихо сказала она. — Если тебя заметят…

Проведя один проход в молчании, ангел так же тихо спросил:

— Ты ведь на самом деле не собираешься за него замуж?

— Я… не знаю.

Он поднял руку, чтобы она могла пройти под сложенным из рук мостиком, — это было частью танца, — но помешали рога, и им пришлось на миг расцепить пальцы.

— Что тут знать? — спросил он. — Ты любишь его?

— Люблю? — Вопрос застал ее врасплох, и с губ сорвался смешок. Мадригал быстро взяла себя в руки, чтобы не привлекать внимания Тьяго еще больше.

— Что тут смешного?

— Ничего, — ответила она.

Любит ли она Тьяго? Возможно. Разве такое знаешь наверняка?

— Смешно, что ты первый меня об этом спрашиваешь.

— Прости, — сказал серафим. — Я думал, что химеры женятся по любви.

Мадригал подумала о родителях. Память о них с годами словно покрылась патиной, лица представлялись расплывчато, — она сомневалась, что узнала бы их теперь, — но ей никогда не забыть, с какой нежностью они относились другу к другу.

— Да, по любви. — На этот раз она не смеялась. — Мои родители — точно.

— Значит, ты дитя любви. Это здорово — родиться в любви.

Эти слова произвели на нее неизгладимое впечатление, и она с горечью подумала о том, чего лишилась, потеряв семью.

— А ты? Твой родители любили друг друга?

При звуке собственного голоса ее обуяло чувство нереальности происходящего. Она только что спросила серафима о том, любили ли друг друга его родители.

— Нет, — сухо ответил он. — Надеюсь, родители моих детей будут жить в любви.

Они подняли руки мостиком, и вновь пройти под ним ей помешали рога. Мадригал почувствовала боль в его словах, а когда они опять очутились лицом друг к другу, сказала в свою защиту:

— Любовь — это роскошь.

— Нет, любовь — стихия.

Стихия. Как воздух, как земля. От его спокойной уверенности по телу пробежала дрожь, но ответить Мадригал не успела. Завершив круг, он передал ее следующему партнеру, который был пьян и не вымолвил ни звука в течение всей совместной части танца.

Она пыталась отыскать взглядом серафима, который должен был встать в пару с Нуэллой, но так и не увидела маску тигра среди танцующих. Он растворился в толпе.

Фуриант подошел к финальному кругу, и под разухабистый перезвон бубнов Мадригал, словно это было спланировано заранее, практически оказалась в руках Белого Волка.

Как по писаному

— Мой господин. — Горло у Мадригал пересохло, и слова вырвались хриплым скрежетом, почти шепотом.

За спиной стояли Нуэлла и Чиро, а Тьяго по-звериному улыбался, из-под полных красных губ виднелись кончики клыков. Дерзкие глаза смотрели не в лицо, а рыскали ниже, он даже не пытался быть тактичным. Кожа Мадригал вспыхнула огнем, а сердце похолодело, и она, присев в реверансе, со страхом думала о том, что сейчас придется встать и встретиться с ним глазами.

— Сегодня ты великолепна, — сказал Тьяго.

Зря она боялась его взгляда: если бы у нее не было головы — он бы и не заметил. Он так рассматривал ее обтянутое синим шелком тело, что хотелось прикрыть руками грудь.

— Благодарю, — ответила она, подавив волнение. На любезность следовало ответить любезностью, и она добавила: — Вы тоже.

Только тогда он удивленно поднял глаза.

— Я великолепен?

Она склонила голову.

— Как волк среди зимы, мой господин.

Ее слова доставили ему удовольствие. Глаза прикрывали тяжелые веки, он казался спокойным, почти ленивым, и нисколько — Мадригал это видела — не сомневался в ней. Тьяго всегда получал что хотел. Всегда.

А сегодня?

Зазвучала новая мелодия, и Тьяго прислушался, чтобы определить, что за танец.

— Эмберлин, — объявил он. — Сударыня?

Он протянул ей руку, и Мадригал замерла.

Если она примет приглашение, будет ли это означать, что она дала свое согласие?

Однако отказ стал бы величайшим из оскорблений, позором, а позорить Белого Волка не позволено никому.

Приглашение к танцу казалось западней, и Мадригал стояла без движения слишком долго. В глазах Тьяго мелькнула злость. Легкая заторможенность сменилась… — чем, она не знала. За такое короткое время было трудно понять. Возможно, неверием, которое моментально переросло бы в неистовое бешенство, если бы не Нуэлла, крохотной ручкой подтолкнувшая Мадригал в спину.

Мадригал ничего не оставалось, как сделать шаг вперед. Тьяго властно схватил ее руку, просунул под свою и повел танцевать.

И, как все вокруг решили, в новую жизнь.

Он взял ее за талию — обычное дело для эмберлина, в котором мужчины поднимали партнерш, что символизировало жертвоприношение небесам. Руки Тьяго почти полностью обхватили ее, когти впились в голую спину.

Они вели какой-то разговор — Мадригал, должно быть, спрашивала, как чувствует себя Воитель, а Тьяго отвечал, но она едва понимала смысл его слов. Она была лишь покрытой сахаром оболочкой, а внутри творилось нечто невообразимое.

Что она наделала? Что?

Виноваты вовсе не обстоятельства и не толчок Нуэллы. Она позволила нарядить себя в это платье, пошла танцевать с ним, и у окружающих не осталось сомнений. Быть избранной, испытывать на себе завистливые взгляды — это определенно приносило некое удовольствие. Теперь ей было стыдно. Она ругала себя за то, что пришла сюда сегодня, готовая сыграть трепетную невесту и принять нелюбимого.