Дочь дыма и костей, стр. 45

Взвыв как банши, она отбросила Акиву, взмахнула освобожденным мечом над головой и рубанула.

Он отразил удар. Лираз не сдерживалась. Ярость ее атаки поражала — неужели сестра в самом деле собралась его убить? Она вновь нанесла удар.

Азаил наконец очнулся и бросился к ним.

— Остановитесь! — в ужасе закричал он, попробовал вмешаться, но ему пришлось уклоняться от безудержных взмахов меча сестры.

Акива парировал, и Лираз потеряла равновесие, затем крутанулась, неловко зависла в воздухе и, бросив на Акиву полный злобы взгляд, взлетела. Крылья вспыхнули огненным шаром, при виде которого толпа зевак дружно ахнула.

Кэроу уже скрылась из виду, однако Акива не сомневался: Лираз удастся ее разыскать. Он поспешил следом. Внезапно крыши домов исчезли внизу, а с ними исчез и человеческий мир. Остался лишь свистящий в ушах воздух, вспышки крыльев и борьба: он нагнал сестру и схватил ее за руку.

Она вновь атаковала его, беспрестанно звякали клинки. Как и в Праге, когда на него напала Кэроу, Акива только отражал удары и уклонялся.

— Прекратите! — рявкнул Азаил, приблизившись к Акиве и грубо оттолкнув его от Лираз.

Теперь они были высоко над городом, в небесной тишине эхом отдавался звон стальных клинков.

— Что вы творите? — ошеломленно вопрошал Азаил. — Как вы можете нападать друг на друга?..

— Я не нападаю, — ответил Акива, отступив.

— Почему же? — прошипела Лираз. — Давай, перережь мне горло или вонзи меч в спину.

— Лираз, я не хочу причинить тебе боль…

Она расхохоталась.

— Не хочешь, но причинишь, если придется? Это ты имеешь в виду?

Действительно… На что он пойдет, чтобы защитить Кэроу? Нанесет увечья сестре или брату? С этим невозможно будет жить. Но и позволить им убить Кэроу он тоже не мог. Как случилось, что он должен делать такой выбор?

— Просто… забудьте о ней, — попросил он. — Пожалуйста. Дайте ей уйти.

Сильное волнение в его голосе не ускользнуло от Лираз, и она презрительно сощурила глаза. Глядя на нее, Акива подумал, что на ее месте тоже схватился бы за меч. Разве не этому всех троих учили с детства, как и остальных отпрысков императора? Они навсегда срослись с оружием — бездумным инструментом вековой ненависти.

Смириться с этим он не мог. И рискнул. Зачехлил мечи. Лираз молча наблюдала за ним суженными глазами.

— В Буллфинче, — сказал он, — ты спросила, кто наложил мне жгут.

Она ждала. Азаил тоже.

Акива подумал о Мадригал, вспомнил ощущение от прикосновения к ней, неожиданную гладкость кожаных крыльев, ее легкий смех, так похожий на смех Кэроу… И в памяти всплыли слова Кэроу, произнесенные этим утром: «Будь ты знаком с химерами, ты не называл бы их монстрами».

Он был знаком. И все-таки называл. Он знал и любил Мадригал и все же стал тем, кем стал, — ничтожеством с мертвыми глазами, которое чуть не убило Кэроу. Горе распустилось в нем отвратительными цветами: ненавистью, жаждой мести, душевной слепотой. Сейчас Мадригал пожалела бы, что спасла ему жизнь. Но Кэроу дала ему еще один шанс. Не стать счастливым самому, нет. Эту возможность он уже упустил.

Шанс дать мир другим. Вероятно, у них еще есть надежда на спасение.

— Это была химера, — сделав глубокий вдох, объявил он сестре и брату.

Он знал: в их ушах это прозвучит как кощунство. С колыбели их учили, что химеры — гнусные, отвратительные существа, твари, животные. Но Мадригал… ей удалось избавить его от предубеждения, и теперь ему предстояло сделать то же самое.

— Одна из химер спасла мне жизнь, — сказал он. — И я полюбил ее.

39

Кровь взыграет

Все изменилось для Акивы после битвы при Буллфинче. Отказавшись от татуировки, он твердо решил: если выпадет случай вновь встретиться с девушкой-химерой, он сможет сказать, что не посвятил спасенную ею жизнь убийству ей подобных.

Шанс увидеться вновь был крайне невелик, но мысль эта — поначалу мимолетная, случайная — накрепко засела в его голове, и он стал привыкать к ее скрытому присутствию. Постепенно из безумной идеи она превратилась в надежду — несгибаемую, которая изменила его жизнь: найти эту девушку, поблагодарить ее. И все. Просто поблагодарить. Дальше в своем воображении он не шел.

Одно это давало ему стимул к действию.

В лагере в бухте Морвен он оставался недолго. Военные хирурги отправили его к лекарям в Астрэ.

Астрэ.

До Кровавой Бойни, случившейся тысячелетие назад, серафимы правили Империей из Астрэ. В течение трех веков по всеобщему признанию Астрэ был светом мира, красивейшим городом из всех, когда-либо построенных. Дворцы, аркады, фонтаны — все из добытого в Эворрейне перламутрового мрамора; широкие, мощенные кварцем бульвары в тени благоухающих деревьев. Раскинувшийся на крутых утесах город возвышался над гаванью, а перед ним лежало изумрудное побережье Мирея. Как и в Праге, в небеса устремлялись шпили, на каждом из них — по божественной звезде. Божественные звезды, с благословения которых серафимы стали защитниками земли и всех ее созданий.

Божественные звезды, которые видели, как вокруг воцарился хаос.

Три сотни лет, думал Акива, жители Астрэ были уверены, что все это навечно. Теперь, десять столетий спустя, то золотое время казалось кратким эпизодом. Город почти полностью утратил свой первоначальный облик. Враги разрушили его: снесли башни, сожгли все, что горело. Если бы могли, они сорвали бы и звезды с неба. Такой вандализм не имел прецедентов в истории. К концу первого дня в живых не осталось ни одного мага, погибли даже самые юные ученики, а их библиотеку — все учебники чародейства в Эреце — поглотил огонь.

В стратегическом плане это имело смысл. Серафимы привыкли свято верить в магию и после Кровавой Бойни, когда в живых не осталось ни единого мага, стали почти беспомощными. Все ангелы, которым не удалось бежать из Астрэ, при свете полной луны угодили на жертвенный алтарь, и среди них император серафимов, предок отца Акивы. Так много ангелов лишилось жизни на алтарном камне, что в их крови, лившейся потоками со ступеней храма, на улицах тонули мелкие зверушки.

В течение долгих веков чудовища удерживали власть в Астрэ, пока Иорам, отец Акивы, в самом начале своего правления не напал на врага и не отвоевал территорию вплоть до Адельфийских гор. Он взял власть в свои руки и принялся восстанавливать Империю, сердце которой, по его словам, оставалось в Астрэ.

Где Иораму не удалось достичь успеха, так это в чародействе. Библиотека сгорела, маги погибли, серафимы помнили только самые простые приемы и за прошедшие после поражения века далеко не продвинулись.

Акива никогда не придавал магии особого значения. Он был воином, его образование этим и ограничивалось. Таинства он считал привилегией тех, кто наделен способностями. Однако, побывав в Астрэ, он изменил свое мнение. Обнаружилось, что он обладал умом, пусть солдатским, но более светлым, чем у его собратьев. К тому же в его арсенале было нечто, чем не владели начинающие маги Астрэ: происхождение, о котором ему язвительно сообщил отец.

А еще у него было самое главное.

Его боль.

Боль в плече была постоянной, как и его видение — девушка из стана врага, — и одно тесно связывалось с другим. Постепенно возвращаясь к жизни и испытывая пылающую боль в плече, он не мог не думать о ее прекрасных руках, накладывающих спасительный жгут.

Лекари с презрением отвергли назначенные полевыми хирургами лекарства и заставили его разрабатывать руку. Один из рабов — химера — растягивал ее, чтобы мышцы не потеряли упругость. Акива учился фехтовать левой рукой на случай, если правая не восстановится. Вопреки ожиданиям, рука восстановилась, хотя боль не ушла, и в течение нескольких месяцев он стал еще более искусным мечником, чем раньше. Дворцовому оружейнику он заказал двойной комплект клинков, и вскоре на учебной площадке ему не было равных. Посмотреть, как он сражается двумя руками, на утренние поединки собирались толпы народу, и среди них сам император.