Сердечные струны, стр. 49
Теодосия продолжала держать его штаны дрожащими руками, ее воображение подсказывало, что делали его руки, когда он прикасается к себе… держит себя… чувствует себя…
— Теодосия.
Что? Вроде отозвалась она, нахмурившись, осознала, что не произнесла этого слова вслух.
— Что?
— Знаешь, я не говорил, но перед приездом в Ред Вулф по ночам, когда ты спала, иногда читал твое секс-руководство. Знаешь, как тот тибетский парень называет определенную часть мужского тела?
Ослабев от желания, Теодосия с трудом добралась до кресла в другом конце комнаты.
— «Стрела жизни»! — весело продолжал Роман. — «Вонзающийся меч страсти», который, конечно же, вкладывается в ножны из «влажного теплого бархата женственности». О, и вот еще… «пылающее острие, которым осторожно и нежно прокалывают трепещущую девственницу»! Теодосия слушала, как его глубокий, низкий смех наполнил комнату, понимая, что он считает описания тибетского ученого смешными; она же находила их настолько эротичными, что не могла усидеть в кресле. — Уже выхожу, — объявил Роман. — Не беспокойся. Прикрою свою пульсирующую мужественность полотенцем. — Он смыл мыло с тела, вышел из ванны и обернулся полотенцем вокруг талии. Теодосия чуть не упала с кресла, когда он появился из-за ширмы: свет лампы поблескивал на его длинных черных волосах, подобно стрелам молний, разрезающих полуночное небо, капли воды поблескивали на смуглой коже, мускулах, которые перекатывались и растягивались, когда он приближался к ней.
Никогда раньше она не видела его голых ног, зато просматривала каждый их дюйм сейчас, ибо полотенце едва прикрывало его.
— Тебе жарко, Теодосия? — поинтересовался Роман, останавливаясь перед ней. Он прикоснулся к ее щеке и провел пальцами по виску и вокруг изгиба уха. — Хочешь, открою окно?
— Я сама. — Она вскочила с кресла так резко, словно торопилась сбить бушующее пламя; столкнувшись с телом Романа, почувствовала, как что-то упало вниз к ее ногам. Это мог быть только один предмет.
— Полотенце упало, — воскликнул Роман, наслаждаясь смесью желания и испуга, которые разглядел в ее глазах.
Теодосия старательно делала вид, что ничего не случилось.
— Набрось его, — прошептала она.
— Зачем? Разве тебе не хочется увидеть твердость и длину мужского желания?
Ее колени подкосились.
— Нет.
— Милая маленькая лгунья, тебе ужасно хочется увидеть своими глазами, как выглядит в реальной жизни пронзающее копье.
— Роман, я спрячу сексуальное руководство так, что ты его больше не увидишь. А теперь, пожалуйста, подними полотенце и накинь его.
Он провел рукой вокруг ее талии.
— Многое из книги я запомнил, Теодосия. Например: «Когда мужчина лежит с девственницей, должен помнить, что она вверяет ему будущее своих любовных занятий. Он должен держать ее мягко, нежно ласкать и говорить ласковые, слова, чтобы избавить от страха и подготовить принять его пульсирующую плоть».
У Теодосии не было сил возразить — он прижался к ней, его плоть пульсировала рядом, и она почувствовала такое сильное желание, что все, о чем она могла думать, так только об этом.
С трудом пришло на ум одно слабое возражение.
— Роман, ты забыл, что я говорила тебе в Уайт Крик?
— Что же?
— Моя неопытность подталкивает тебя на отношения…
— Да, забыл. И сейчас не могу ничего вспомнить.
— Роман, с моей стороны крайне опрометчиво позволять тебе такие вольности, потому что…
— Теодосия, поверь мне. Не вижу ничего предосудительного в том, чем мы занимаемся. А теперь, когда договорились об этом незначительном условии, давай вернемся к тому, что написано в книге, — предложил Роман. — Мужчина должен держать женщину нежно. Вот так. — Он обхватил ее другой рукой и провел кончиками пальцев вдоль позвоночника. — И должен ласкать нежно. Вот так. — Он взял ее теплую полную грудь в свою ладонь. — А что касается ласковых слов…
Наклонившись так, что его губы коснулись уха девушки, прижался в мягком поцелуе к мочке уха и попытался вспомнить какие-нибудь чувственные строки, написанные в сексуальном трактате, но ничего не припомнил, осознавая, что поглощенный страницами, касающимися техники любви, лишь бегло пробежал места о ласковых словах.
Пришлось придумывать собственные.
— Мне нравятся твои глаза, — прошептал он. — Они цвета древесной коры, потертого седла, виски; если долго смотреть в них, то опьянеешь.
Теодосия почти не слышала его, только помнила, что он обнажен, возбужден и прижимается к ней.
По прежнему опыту знала, что слишком поздно, его не остановишь. И почему представляла, что способна усмирить силу магнетизма Романа? На самом деле уже не могла увернуться от объятий, словно оказалась накрепко привязанной к нему веревками.
Роман улыбнулся, когда она обмякла в его руках.
— А твои губы… розовые, как язык Секрета, как вареная креветка, как рассвет, Теодосия, и такие же хорошенькие.
Повернув голову, он проложил дорожку поцелуев к ее рту.
Ее губы раскрылись в сладостном приглашении. Упиваясь его глубоким, неторопливым поцелуем, она положила руки на широкие плечи мужчины и испустила тихий звук — полустон, полушепот.
Подняв на руки, Роман отнес ее на кровать и нежно положил; не сводя глаз, выпрямился, встал рядом с кроватью, молча приглашая посмотреть и изучить каждую часть его тела.
Теодосия не ослушалась его чувственного приказа…
ГЛАВА 13
Мужская красота вызвала у Теодосии бурю чувств, о существовании которых никогда не подозревала: ее охватило изумление, всепоглощающее чувство благоговения и острое желание коснуться его; медленно, словно продляя сладостное ожидание, вытянула руку и провела пальцами по густым черным волосам между бедрами. Ее тонкая белая рука на его смуглой коже пугала и изумляла, — не сознавая, что делает, провела пальцем вдоль его затвердевшей мужественности.
Роман задрожал, откинувшись назад, и мучительный стон вырвался из груди; снова подняв голову, остановил на ней взгляд, зовущий наблюдать за каждым его движением.
Приглашение было принято.
Медленно, очень медленно сомкнул он пальцы на своем возбуждении.
Совершенно зачарованная, Теодосия смотрела, как его руки скользили вверх-вниз, — стало понятно, что от нее требовалось.
Взяв его в свою руку, почувствовала прикосновение, наполнившее ее таким глубоким желанием, что ощутила начало сексуального восторга, однажды подаренного ей Романом.
Посмотрела ему в глаза.
— Чувствую трепет удовольствия, а ты даже не прикоснулся ко мне, — это выше моего понимания, я ощущаю его, Роман.
Он улыбнулся, сопоставляя факты: одной из характерных черт женщин, которую он всегда ненавидел, была склонность к обману. Теодосия была лишена этого недостатка, напротив, всегда честно говорила о своем желании, зная, что он поможет ей понять незнакомые чувства, которые она испытывала.
Чтобы не напугать ее, он опустил свое массивное тело на кровать как можно медленнее, растянувшись рядом с ней, положил руку на гладкое бедро и снова улыбнулся.
Она коснулась ладонью его ноги и ощутила какую-то успокоенность: что страшного в том, где она была…
— Желание — само по себе — приятно, Теодосия, — объяснил Роман. — И сейчас, когда ты испытала часть наслаждения, которое возникает между мужчиной и женщиной, твое тело узнает его — думаю, удовольствие началось от одной мысли об этом.
— Я испытала часть удовлетворения, — размышляла она вслух. — Это означает, что полный круг еще впереди.
— Да.
Она поняла, что он имел в виду; сама того не сознавая, принялась фантазировать о любви с Романом, о полном слиянии с ним, о зачатии ребенка.
Эти мысли увлекли ее настолько, что она не хотела отпускать их; но воспоминания о Лилиан расставили всё по своим, местам: она выбросила фантазии из головы и напомнила, что ребенок не будет принадлежать ей, а предназначается Лилиан, отдавшей предпочтение Аптону. Сестра не влюбилась и не вышла замуж за грубого техасца, носящего револьверы на бедрах и умеющего отыскать по следам все, что находилось под солнцем, а избрала блестящего гарвардского профессора с дюжиной академических наград.