Другая река, стр. 9

– Нет, – тихо ответил тот.

Неназванный по-стариковски пожевал губами.

– Ты знаешь, на какую судьбу обрекаешь себя, Сийтэ? – бесстрастно поинтересовался он, склонив набок голову, как любопытная птица.

– Знаю.

Но старого шамана тяжело было смутить пылающим взглядом и плотно стиснутыми до белизны губами. Старый шаман видал виды. Он лишь вздохнул. Кто он был такой, чтобы вмешиваться в игры Богов и Сил.

– Ну что ж, пусть люди молятся злому богу судьбы Файлаку, пусть эльфы презирают судьбу чужую и свою, пусть тангары предают ее огню. Орк сам возьмет что пожелает. Иди и возьми… эш.

И Сийгин ушел из башни Неназванного таким, каким пришел – с маленьким закрытым глазком на девственно чистой щеке. Тетка зарыдала. Она знала, что ей достанется, но печалилась не из-за своих грядущих синяков, а из-за маленького мужчины, бодро шагавшего по дороге, прямо противоположной той, что вела к отчему дому.

– Так ты вернешься? – напрямую спросил Канейрин, в нарушение всех обычаев глядя прямо в глаза отступнику.

То было страшное унижение для любого орка, и от переживаемого лютого позора смуглое лицо кэву стало пунцовым. Но Сийгин не стал унижать своего сородича еще больше и отвечать ему. Потом ведь не отмыться. Все-таки родственник, кузен, родная кровь. Будь она проклята! У недостойных тоже есть честь.

– Эй, Мано, дружище! Сколько я тебе должен? – окликнул он трактирщика как ни в чем не бывало.

– Сегодня пиво для вас, господин полусотник, бесплатно. В честь праздника!

– Ну спасибо, уважил. Морри хоть шуметь не будет, – усмехнулся орк и решительно встал из-за стола. – Пора и честь знать.

Не оборачиваясь на окаменевшего на своей лавке Канейрина, он направился к выходу. Но по дороге остановился возле менестреля и протянул тому пару медных скилгов:

– Спой-ка про принца Финнеджи, приятель. Давно я не слышал этой песни.

А Маххс давно не получал такого заказа от чистокровного орка. Не было у орков во все времена страшнее врага, чем эльфийский принц. И спустя тысячу лет матери-орки пугали детишек его именем. У Сийгина было забавное чувство юмора. Бард вопросительно взглянул на заказчика, но тот лишь криво ухмыльнулся в ответ:

– Друг у меня был, приятель. Самый что ни на есть эльфийский эльф. Унанки кликали. Может, слыхал? Нет. Ну да ладно. Брат-лангер… Н-да. Так вот, любил он к той песенке новые слова подбирать. Нравилась она ему… Ты спой, помяни его светлую душу в его эльфийских небесах. Споешь?

– Отчего ж не спеть, – согласился Маххс. – Песня-то красивая.

– То-то и оно.

«Н-да, – подумал Сийгин, – и не было у нас худшего врага… и у эльфов тоже».

А менестрель, перебирая в задумчивости струны, думал совсем об ином: «Вот этот полусотник… Без кастовой татуировки он отверженный, эш, родной брат ему воды не подаст, сородичи смотрят мимо. Он для своих хуже прокаженного, его нет и не было никогда. А ведь сам выбрал такую судьбу, никто не насиловал. Не захотел стать кэву, не пожелал принять знак своей касты. И думаете, господа, он сожалеет? Да ни капельки, никогда. Потому что орк. Спросите любого из этого кошачьеглазого племени, жалеют ли они о чем-нибудь в своей жизни, о том, что от рождения до смерти привязаны каждый к своей касте, не вправе изменить предопределенному пути ни на йоту. Услышите то же самое, что услышу я, коль вздумаете спросить о том, вернее, осмелитесь, – твердое и неизменное «нет». Вот бы и нам, людям, так же выбрать свой путь и идти по нему до самого распоследнего конца».

Тэссарским домом своим Сийгин по праву гордился. И не переставал любоваться. Крыша – черепичная, окна – из настоящего стекла, заборчик – зеленый свежепокрашенный, дорожка к порогу камнем выложена. А цветы в пузатых горшках, а кусты розовые – редкого сорта, а грядки ровненькие… Э-э-э-э! Кто оценит такую красоту по достоинству? Да только тот, кто почти всю жизнь не имел собственного угла.

В окне уютно горел свет. Морри, как водится, не спала, ожидая мужа и коротая время за шитьем. Чутким, на четверть орочьим, ухом услыхала, как хлопнула калитка, и выскочила на порожек. Навстречу. Сийгин задохнулся. Красивая-а-а-а-а! Совсем не похожа на орку, разве только крутые локоны узнаваемо черные в синеву, да глаза зеленущие, как у кошки.

– Где ты шлялся? – фыркнула женщина и, мгновенно сменив гнев на милость, повисла у мужа на шее, ластясь тоже как кошка.

– Пива попил. Праздник сегодня.

– И то дело. У Мано?

– А где ж еще?

Они, не разнимая объятий, вошли в дом. Маленькая девчушка, чуть больше годика, с задумчивым видом грызшая сухарик на коврике возле очага, увидав отца, неловко раскачиваясь на ножках, бросилась к нему, лопоча что-то радостное и непонятное. И лететь бы ей носом, если бы Сийгин не успел подхватить свое сокровище прямо на лету.

– А ты почему еще не спишь? – проворковал он, чувствуя, как крепкие пальчики впиваются в его волосы. – Ну ничего, папа положит непослушную девчонку спать быстро-быстро.

То была истинная правда. Едва Сийгин клал ребенка в колыбельку, та сжимала в маленьком кулачке его палец и мгновенно засыпала. А он еще некоторое время любовался своей дочкой. «Расти, кэро, и у тебя будет все, – говорил он. – И наряды, и куклы, и книжки, и учителя, и то золото, что лежит в надежном тангарском банке в Ритагоне, оно тоже будет твоим. И замуж ты выйдешь лишь по любви, и за того выйдешь, кого полюбишь. И пусть он только пальцем тебя тронет».

Девчушка засмеялась, старательно пытаясь откусить отцовский нос, потом отклонилась и внимательно, очень как-то серьезно посмотрела на него. Нефритовыми глазами Гаэссир. И ресницы у малышки были такой длины, что по праву могли сравниться лишь с вечностью в объятиях любимой.

– Я люблю тебя, Гаэссир, деточка.

– Ма-а-ам… – отчетливо пропела девочка.

– Смотри, она первое слово сказала! – воскликнула радостно Морри. – Она сказала «мама». А ты говорил, что первым она скажет «папа».

Но Сийгин не расстроился. «Мама» – это хорошее слово.

Глава 2

ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО

Вж-ж-жик… Если бы Грин взял прицел чуть левее, то кое-кто непременно остался бы без уха. Но Светлые боги миловали, и стрела из доброго длинного лука достигла заранее намеченной цели, а именно тощего горла разбойника, где благополучно и застряла. Альс тем не менее бросил через плечо не слишком дружелюбный взгляд на напарника, не суливший тому ровным счетом ничего хорошего. Вряд ли злопамятный эльф позабудет Гринову оплошность, и неудачный выстрел еще долго будет темой для язвительных упреков в косорукости и ущербности, свойственных всему человеческому роду в целом и ему, Грину Снегирю, как типичному представителю своей расы, отмеренных Творцом не скупясь. С досады Грин едва не порвал тетиву, отчего стрела ушла куда-то в небеса. Т-треньк.

– Кармар!

Это старший из братьев Шшан завалил наконец бородатого здоровилу, с которым они рубились примерно на равных, и решил проверить, как дела у младшенького. Тому не до отзыва, Кармар отбивается сразу от трех головорезов. Нет, уже от двух. Крайний валится на землю с распоротым брюхом. А не зевай! Эльфийские клинки ой как остры. Резкий выпад, молниеносный взмах и мощный удар. Ну за эльфа-то волноваться особенно не требовалось, а вот парень из Трибара явно сдавал позиции. Кровь из продырявленной дротиком ноги так и хлестала. Грин со спокойной совестью пристрелил коротышку, приготовившегося уж было пырнуть трибарца, как бишь его там, ножом, затем еще одного мародера, и тут оказалось, что бой закончился. Альс и старший Шшан быстро добили раненых. О пощаде, кроме совсем молоденького паренька, никто не просил, но и его мольбам наемники внимать не стали. Согласно королевскому указу, дезертиров и мародеров надлежало уничтожать на месте разбоя. И те, кто устроил засаду на пути обоза купца Лотара, знали, что их ждет в случае неудачи. Эльф и могучий игергардец, от щедрости душевной, даровали им легкую и быструю смерть.