Они жаждут, стр. 53

— Капитан? — сказал Тил. — Познакомьтесь, это доктор Дельгадо.

Женщина протянула руку. Палатазин пожал ее. По коридору пронесли еще одни носилки, и Палатазин вздрогнул под взглядом закрытых, но видящих глаз.

— Капитан, буду с вами откровенна — я понятия не имею, что могло случиться с этими людьми, — тихо и устало сказала доктор Дельгадо. — В техническом смысле это не трупы, хотя никаких признаков жизни они не подают. Нет трупного окоченения, в полостях внутренних органов не скапливается жидкость. Я уколола палец одного из тел, и что вы думаете? Я ничего не могла выдавить, ни капли крови. Тела высушены. Не знаю, как все остальные, но то тело было полностью лишено крови. Но когда санитары начали пристегивать его к носилкам, тело — это должен был быть труп! — зашевелилось!

— Бог мой! — сказал Тил, глаза которого напоминали ледяные кружки голубого льда.

— Как я уже сказала, я не знаю, что случилось с этими людьми. Сейчас сюда направляется один из моих коллег по госпиталю, доктор Штейнер. Возможно, он сможет нам помочь.

— Нам никто не поможет, — внезапно вырвалось у Палатазина, и он почувствовал, что сейчас все вырвется у него наружу, все, что долго скапливалось в сознании годами, словно рвота, будет выброшено на этих людей, и его тайное скопление страха облегчится. Он сжал зубы, глаза его расширились, но поток слов заставил его говорить:

— Слишком поздно, уже ничем не помочь. Нужно оставить их всех здесь, в здании, и сжечь это здание до тла, немедленно, пока не село солнце! Потом нужно развеять… развеять пепел и полить это место святой водой!

Он посмотрел на Тила, потом на Дельгадо, потом снова на сержанта — они были слишком ошеломлены, чтобы говорить. Священник и юноша стояли в дверях, глядя на капитана, так же, как и полицейский в форме немного дальше по коридору, изумленно смотревших на Палатазина.

— Что вы все смотрите! — крикнул Палатазин, что-то внутри него оборвалось, как балка крыши, не выдерживая напора бури. — Ведь вы видели эти тела! Видели, что они могут сделать! Они за одну ночь могут прочесать целый дом! И это они скоро будут делать с целыми улицами, целыми районами! — Он дрожал, и голос внутри у него отчаянно приказывал: «Стоп!» но он не мог заставить себя остановиться, он уже не имел власти над словами, которые вырывались у него изо рта. Холодный пот каплями тек по его лицу, и единственным звуком в целом здании был его голос:

— Мы должны сжечь этот дом и убить их всех, кого сможем убить! Потому что, когда проснутся эти — их будет мучить жажда! — Он посмотрел на доктора Дельгадо — яростный страх в его глазах не был ничем прикрыт. — Их нельзя везти в госпиталь! Нельзя выпускать на улицы!

Кто-то сжал его плечо. Он, тяжело дыша, повернулся. Это был Салли Рис. Лицо его было серьезно.

— Капитан, пойдемте, — тихо сказал он, — подышим свежим воздухом, хорошо?

— Оставь меня в покое! — Он вырвался и оттолкнул Салли. Взгляд его упал на священника. — Вы! Вы первым должны осознать, какое ЗЛО надвигается на город! Бог на небесах, неужели вы ничего не чувствуете? Скажите, пусть послушаются меня, чтобы эти… эти существа не смогли сегодня ночью проснуться!

Сильвера быстро глянул на Тила, потом снова на капитана. Он чувствовал, что сам едва не сходит с ума, и вот-вот начнет безумно вопить. Конечно, он чувствовал, как на город надвигается ЗЛО. Оно было повсюду в этом доме, как зловонный туман. Но о чем говорит этот человек?

— Отец, — сказал Палатазин, и в голосе его было сейчас что-то от испуганного девятилетнего мальчика. — Пожалуйста, не допустите, чтобы на улицы вышли ВАМПИРЫ! Скажите им, пусть сожгут эти тела!

«ВАМПИРЫ? — подумал Сильвера. Слово ударило его в грудь, словно кузнечный молот — В А М П И Р Ы ?»

И внезапно Палатазин почувствовал себя опустошенным, как бутыль, чье содержимое было разлито по полу. Он моргнул, посмотрел по сторонам, потом тяжело оперся на перила. Салли и Тил одновременно бросились к нему, чтобы он не упал. Лицо Палатазина стало пепельным, пот блестел на щеках и на лбу. Когда Салли сводил его вниз по лестнице, он поднял голову и посмотрел на доктора Дельгадо.

— Не возите их в больницу, — хрипло прошептал он. — Сожгите их. Сожгите всех! — Голова его бессильно упала.

— Ничего, капитан, не волнуйтесь, — сказал Салли. — Смотрите себе под ноги, вот так. Все в порядке, все в совершенном порядке.

— Я могу идти? — спросил Рико у сержанта.

— Да, конечно. Но я, может быть, еще раз попрошу тебя побеседовать со мной.

Рико кивнул и поспешно покинул сержанта, не оглядываясь. На лестнице он стороной обошел этого толстого ненормального полицейского, потом пробежал мимо собаки, которую застрелили копы, потому что она не пускала в дом.

— Что вы думаете с ними делать? — спросил Сильвера доктора Дельгадо, когда Рико убежал. Он был бледен, руки его конвульсивно вздрагивали.

— Перевезем в госпиталь, конечно. Изолируем пока что… — Она увидела, что происходит с руками священника. — И давно у вас это? — тихо спросила она.

— Началось примерно три месяца назад, — ответил он. — И чем дальше, тем становится хуже.

— Вы виделись с врачом?

— Да, я говорил с доктором Дораном из центрального окружного госпиталя.

Потребовалась секунда, чтобы Дельгадо осознала полное значение услышанного.

— Доран? Ведь он специалист по мышечной атрофии.

— Совершенно верно. — Сильвера поднял ладонь, мрачно усмехаясь. — Очень мило, си? Он сказал что то же самое было у Лу Гехгрига.

— Болезнь Гехгриха? — тихо сказала он. Она прекрасно понимала, что это значит — этот широкоплечий, здоровый на вид, человек будет мертв через два, самое большее, через пять лет.

— Доктор Доран так же выразил мне свое сочувствие. А теперь, не буду вам мешать.

Он шагнул мимо нее, спустился вниз по лестнице и покинул здание.

9

День постепенно серел, переходя в вечер. С востока медленно наступала ночь. Лениво шевелились в сердце Мохавской пустыни ветры, охлаждаясь, пока через горы они перелетали к Лос-Анжелесу. После наступления ночи в холмах начинали выть псы — и музыка эта имела сегодня ночью в два раза больше особых слушателей, чем ночью прошлой

А в небе, лишь изредка освещаемые вспышками неона с Закатного бульвара, рекламировавшего последние альбомы «Стоунз», «Чип Трик» и «Рори Блэк», черными листьями кружили летучие мыши, вылетевшие из своих темных горных пещер.

10

Гейл Кларк повернула с Лексингтон-авеню на стоянку Сандалвудапартаментс, дорогостоящего многоквартирного дома-комплекса. Она тут же увидела, что разукрашенный фургон Джека Кидда стоит на привычном месте. «Итак, — подумала она, — где же ты прятался? Мне весьма пригодились бы несколько снимков кладбища на Рамонских Холмах». Она затормозила рядом с фургоном и покинула машину, направившись через двор с пальмами, которые подсвечивали скрытые зеленые прожектора. Она достигла двери Джека и увидела, что во всех окнах темно. «Может, уехал в город с кем-то? — подумала она — Куда он мог деваться? Может, встреча с людьми из Гринпис-организации? Или занят рекламой своего фильма, устроил деловую встречу с нужным человеком? Если так, то бедняга Трейси пробьет головой крышу».

Гейл отыскала на своей цепочке для ключей ключ от входной двери Джека и уже собиралась сунуть его в замочную скважину, как вдруг сообразила, что дверь уже немного открыта, примерно на два дюйма. «Это странно, — подумала она. — Джек не настолько доверчив, чтобы оставлять свою квартиру не запертой».

Она открыла дверь шире и позвала:

— Джек, ты дома?

Когда ответа не последовало, она нахмурилась, вошла в темную комнату, нащупала на стене выключатель.

Кофейный столик был перевернут, на полу в лужице застывшего воска лежала свеча.

— Джек? — снова позвала Гейл и через гостиную двинулась в спальню. Дверь была закрыта, и Гейл остановилась на несколько секунд, размышляя, что теперь предпринять. Тишина была какая-то вязкая и зловещая. И напоминала ей безмолвие кладбища, где она недавно побывала утром. Она вспомнила лица полицейских — они готовы списать этот случай, как еще один акт вандализма. Но увидев разбросанные в теплом утреннем солнечном свете кости выброшенных из гробов трупов, лица их зеленовато побледнели, и Гейл краем уха услышала разговор нескольких из них о том, что сатанинский культ планирует, должно быть, нечто совершенно грандиозное. Или, возможно, на свободе гуляет какой — то маньяк, вроде Мэнсона.