Тайна рукописи, стр. 4

Я осторожно нажала кнопку сохранения, затем прослушала остальные сообщения, надеясь, что Алине все же удалось потом перезвонить, но мои надежды не оправдались. Согласно сообщениям полиции, моя сестра умерла приблизительно через четыре часа после того, как попыталась дозвониться до меня, а затем ее тело почти два дня пролежало в аллее, прежде чем его нашли.

Вот эту картину мне по-настоящему трудно выбросить из моего воображения.

Я закрыла глаза и попыталась не думать о том, что я упустила свой последний шанс поговорить с сестрой, попыталась не думать о том, что могла бы как-нибудь спасти ее, если бы ответила на звонок. Эти мысли свели бы меня с ума.

Я снова прослушала сообщение. Что это за ши-саду? И как понимать слова «ты даже не знаешь, кто ты такая»? Что имела в виду Алина, говоря мне это?

После третьего прослушивания сообщение отпечаталось в моем мозгу и в сердце.

К тому же стало ясно, что мне нельзя говорить об этом сообщении маме и папе. Не только потому, что оно повергнет их в глубокую депрессию (словно существует депрессия глубже той, в которой они сейчас утонули), но и потому, что после этого они запрут меня в комнате и выбросят ключ. Нет ни малейшего шанса, что они отпустят от себя оставшуюся в живых дочь.

Но... если я поеду в Дублин и прокручу сообщение полиции, разве они не должны будут возобновить расследование? Это же самая настоящая улика. Если Алина в кого-то влюбилась, она бы наверняка виделась с ним. Где угодно – в колледже, в своей квартире, на работе, где-нибудь еще. И кто-то должен знать, кто ее парень.

Даже если этот загадочный незнакомец не является ее убийцей, в любом случае – он ключ к разгадке этого убийства. К тому же он «один из них».

Я нахмурилась.

Кем бы или чем бы эти самые «они» ни были.

Я быстро поняла, что думать о поездке в Дублин и о том, как буду добиваться справедливости во имя моей сестры, – это одно, а вот оказаться, страдая от смены часового пояса, в четырех тысячах миль от дома, за океаном, – это совсем, совсем другое.

Но именно тут я и оказалась – на булыжной мостовой в центре незнакомого города. Вокруг меня сгущались сумерки, а такси быстро удалялось. Вокруг были люди, разговаривающие на практически непонятном мне варианте английского языка, а я пыталась смириться с мыслью, что нахожусь в многомиллионном городе, где не знаю ни единой души.

Ни в Дублине, ни в Ирландии, ни на целом континенте.

Я была настолько одинока, насколько это вообще возможно.

Перед вылетом у меня был короткий, но очень бурный скандал с родителями, и теперь они со мной не разговаривали. Хотя они и друг с другом не разговаривали, так что я постаралась не принимать это на свой счет. Я уволилась с работы и забрала документы из колледжа. Я сняла со счетов все свои деньги. Я была двадцатидвухлетней одинокой белой женщиной, оказавшейся в полном одиночестве в чужой стране, где убили мою сестру.

Вцепившись в чемоданы, оттягивавшие руки, я смешалась с толпой, которая заполонила тротуар. Кто бы мне сказал, куда я иду? Прежде чем мной овладела неконтролируемая паника от ощущения, что, выйдя из такси, я осталась совершенно одна, я пожала плечами, повернулась и зашагала к «Кларин-хаус».

Этот мотель, предоставляющий ночлег и завтрак, я выбрала по двум причинам: во-первых, неподалеку отсюда Алина снимала маленькую, шумную квартирку, расположенную над одним из многочисленных дублинских пабов, а во-вторых, этот мотель был одним из самых дешевых. Я понятия не имела, сколько здесь пробуду, а потому прилетела самым дешевым рейсом, который только смогла найти. Финансы мои находились в плачевном состоянии, так что предстояло либо тщательно экономить, следя за каждым пенни, либо отправляться домой. Иначе я рисковала застрять за границей без денег на обратный билет. Однако после посещения полиции – или «Гарды Сиоханы» – «Стражей порядка», как их здесь называют, – которые уверяли меня, что делают все возможное, у меня и мысли не возникло сразу же покинуть Ирландию.

Решившись ехать в эту страну, я изучила два немного устаревших путеводителя, которые купила в «Книжном уголке», единственном магазинчике Ашфорда, где продавались подержанные книги. Я изучала карты, пыталась выкопать историю Ирландии и узнать о местных обычаях. Те три часа в Бостоне, во время которых мне пришлось ждать рейса, я просидела с закрытыми глазами, выуживая из памяти все, даже самые мелкие детали о Дублине, которыми Алина делилась со мной по телефону и по почте. Так что хоть я и казалась себе зеленой, как незрелый персик родного штата Джорджия, но надеялась, что не похожа на тех неуклюжих туристов, которые попадались мне на каждом шагу.

Я зашла в «Кларин-хаус» и поспешила к конторке.

– Д'рый в'чер, моя д'рогая, – искренне обрадовался мне клерк. – Вы ндеюсь, принсли птверждение заказа, пскольку оно пнадобится в эот пркрасный сезон.

Я моргнула и прокрутила в голове эту обрушившуюся на меня скороговорку, пытаясь замедлить ее и понять.

– Подтверждение, – сказала я. – Конечно.

Я протянула пожилому джентльмену свой и-мейл, подтверждающий заказ. Седые волосы, аккуратно подстриженная бородка, сверкающие глаза за круглыми очками без оправы и до странности маленькие уши делали его невероятно похожим на лепрекона [2] с выдуманных Зеленых холмов. Попросив меня подождать, клерк стал проверять правильность заказа. Он метался за конторкой, словно теннисный мячик, ни на секунду не умолкая, и засыпал меня советами, куда стоит пойти и что стоит посмотреть.

По крайней мере, именно так я расшифровала его неразборчивый монолог.

Честно говоря, я понимала клерка с пятого на десятое. Хотя его акцент и был очаровательным, но подозрение, возникшее у меня еще в аэропорту, только что полностью подтвердилось: моему одноязычному американскому мозгу понадобится много времени, чтобы научиться понимать исковерканные акцентом ирландские слова и необычное построение фразы. Клерк произносил слова так быстро и слитно, что с тем же успехом он мог заговаривать меня (одна из новых фраз, почерпнутых из путеводителя) на гаэльском, причем заговаривать во всех смыслах этого слова.

Спустя несколько минут, так и не разобрав ни слова из его рекомендаций, я поднялась на третий этаж и открыла дверь своего номера. Что ж, как я и ожидала, за такую цену ничего особенного меня здесь не встретило. Тесная, три или четыре метра в любом направлении, комнатка казалась еще меньше из-за двуспальной кровати, втиснутой под высокое узкое окно, маленького комода с тремя ящиками, на котором расположилась лампа, окрашивающая тени в желтый цвет, рахитичного стула, раковины на подставке и шкафа, размером ничуть не отличающегося от меня. Я открыла дверцу шкафа – внутри обнаружились две жуткие, искривленные проволочные вешалки. Ванная здесь была общей и располагалась дальше по коридору. Уступкой жаждущим комфорта гостям был красно-оранжевый плед и того же цвета занавеска на окне.

Я бросила сумки на кровать, отдернула занавеску и посмотрела на город, в котором погибла моя сестра.

Мне не хотелось, чтобы он оказался красив, но он был прекрасен.

Тяжелая тьма окутала Дублин, ее прорезали бриллиантовые огоньки фонарей. Недавно прошел небольшой дождь, и теперь влажная брусчатка мостовой отливала янтарным, розовым и неоново-синим отсветом реклам и вывесок. Такую архитектуру я раньше видела только в книгах и в кино – Старый Свет, элегантный и величественный. Дома из тесаного камня, богато украшенные фасады, некоторые отделаны колоннами, другие покрыты удивительными деревянными завитушками, третьи щеголяли высокими, замысловатой формы окнами. «Кларин-хаус» находился на краю Темпл Бар Дистрикт, то есть, если верить путеводителю, был расположен в самой оживленной и энергичной части города, полной крайка – так ирландцы на своем сленге называли нечто, означающее все оттенки «бесшабашного веселья».