Кусака, стр. 51

— Да уж не Леденцовая Гора, будьте покойны! Господи, что за бардак! — Он потер лоб прохладным стаканом чая со льдом, который держал в руке. Разумеется, с отключением энергии холодильник перестал работать, но в морозильнике пока что сохранилось несколько ванночек с кубиками льда. Правда, в такой жарище надолго их хватить не могло. — Этот полковник Роудс устроил собрание с шерифом и мэром Бреттом. Меня, правда, не позвали. Наверное, я недостаточно важная персона, а? Я могу каждому жителю города продать страховой полис и ждать до посинения, но персона я недостаточно важная. А все ты! Премного благодарны!

— Кроткие наследуют землю, — отозвалась Джинджер, и Хитрюга нахмурился, поскольку не понимал, о чем она говорит. И не считал, что она сама это понимает.

— Кротких ищи в другом месте! — сообщил он жене. Та просто продолжала качаться. Хитрюга услышал, как за рекой, в католическом храме Жертвы Христовой, созывая прихожан, ритмично загудел колокол. — Кажись, отец Ла-Прадо открывает лавочку. Догадываюсь, что и преподобный Дженнингс не отстанет. Только одними церковными колоколами публику разве удержишь…

Раздался другой звук, от которого Хитрюга осекся на середине фразы.

Это был резкий треск раздираемой кирпичной кладки.

Внизу, подумал Хитрюга Крич. Похоже, что пол в подвале лопается к чер…

— Что это? — вскрикнула Джинджер, поднимаясь. Пустая качалка продолжала поскрипывать.

Деревянный пол задрожал.

Хитрюга поглядел на жену. Глаза Джинджер остекленели и стали огромными, рот открылся, превратившись в растянутое О. Тележное колесо у них над головами затряслось, масляные лампы закачались. Хитрюга сказал:

— Я… по-моему, у нас землетрясе…

Пол вздыбился, словно снизу его атаковало что-то огромное. В свете ламп блеснули выскочившие из досок гвозди. Джинджер, спотыкаясь, попятилась и упала, пронзительно завизжав, потому что Хитрюга рухнул на колени.

Раздался пронзительный треск древесины, пол под Хитрюгой на глазах у Джинджер раскололся, и тело мужа по шею ушло в разлом. Вокруг, заполняя комнату, клубилась пыль, но лицо еще было видно: белое, как мел, вместо глаз — дыры, в которых плескалось потрясение. Он смотрел, как Джинджер на спине отползает от обваливающегося пола.

— Меня что-то схватило, — сказал Хитрюга голосом, превратившимся в страшный тонкий всхлип. — Помоги мне, Джинджер… пожалуйста. — И, вытащив из дыры, протянул к ней руку. С пальцев медленно стекало что-то вязкое, похожее на серые сопли.

Джинджер завыла, мотая головой с раскачивающимися трубочками бигуди.

А потом Хитрюга исчез. Провалился в дыру, под пол гостиной. Дом снова затрясся, предавшие хозяина стены страдальчески стонали. Из трещин в сосновых панелях, подобно призрачному дыханию, поднималась известковая пыль… а потом все стихло. Слышалось лишь поскрипывание кресла-качалки и люстры, тележного колеса. Одна лампа сорвалась, но не разбилась, и лежала на круглом красном коврике.

Джинджер Крич прошептала: «Хитрюга?» Она дрожала, по лицу бежали слезы, мочевой пузырь был готов лопнуть. Потом выкрикнула: «Хитрюга!»

Ответа не было, только внизу из сломанной трубы с журчанием текла вода. Вскоре вода кончилась, и напоминающее смех журчание прекратилось.

Джинджер, чьи мышцы стали вялыми, как холодные резиновые бинты, подтолкнула себя к дыре. Она должна была заглянуть вниз (не хочу, не буду, не надо), должна — ведь дыра забрала ее мужа. Джинджер добралась до рваного края, и тут желудок пригрозил выбросить свое содержимое наружу, поэтому ей пришлось крепко зажмурить глаза и пересилить себя. Тошнота прошла, и она заглянула в дыру.

Темнота.

Она потянулась за масляной лампой и подкрутила фитиль. Пламя затрепетало, замигало и вытянулось оранжевым остреньким язычком, похожим на лезвие ножа. Джинджер сунула лампу в дыру, а другой рукой так вцепилась в обломанный край, что косточки побелели.

Желтая пыль осыпалась, закручиваясь крохотными смерчами. Джинджер заглядывала в расположенный восемью футами ниже подвал — но в полу подвала оказалась еще одна дыра, словно бы («да, — подумала Джинджер, — Иисусе сладчайший, да») прогрызенная в бетонных блоках. Под полом подвала тоже царил мрак.

— Хитрюга? — прошептала она, и эхо ответило: «Хитрюга? Хитрюга? Хитрюга?» Пальцы Джинджер свело, она выронила масляную лампу, и та, свалившись в дыру в полу подвала, пролетела еще футов десять или двадцать и под конец вдребезги разбилась о рыжую техасскую землю. Остатки масла занялись, вспыхнули языки пламени. На дне дыры, там, где что-то уволокло ее мужа в пекло, Джинджер удалось разглядеть поблескивающую слизь.

Немедленно лишившись способности рассуждать разумно, Джинджер скрючилась на покореженном полу в позе зародыша, сжалась в тесный комок и лежала, дрожа. Она решила семь раз прочесть Двадцать третий псалом, ведь семь — святое число, и, если читать псалом достаточно долго, с достаточно сильным желанием, то, подняв голову, она увидит, что Хитрюга сидит на складном стуле у противоположной стены и читает одну из своих книжек, телевизор настроен на канал ПТЛ, а та штука, что, возможно, является звездолетом, исчезла. Джинджер принялась читать, но, буквально давясь ужасом, не могла вспомнить слова.

В церкви звонили.

Наверное, сегодня воскресенье, подумала она. Ясное и свежее воскресное утро. Она села, прислушиваясь к колокольному звону. Что это за лиловый свет идет из окна? Где Хитрюга, и откуда эта дыра…

Джинджер всегда любила звон церковного колокола, призывающий к молитве. Пора идти, а Хитрюга может подойти попозже. И пусть только наденет свой красный костюм — она шкуру с него спустит, просто живьем спустит с него шкуру. Джинджер встала. Глаза были пустыми, на пыльном лице блестели промытые слезами дорожки. Она вышла из дома и босиком двинулась по Брасос-стрит.

25. ЛУЧШИЙ ДРУГ СЕРЖАНТА

— Хватит, Бегун, не трусь. Не позволю я тебе попасть в беду, нетушки! — Сержант Деннисон потрепал Бегуна по голове, и невидимая собака свернулась у ноги хозяина. — Не тревожься. Старина Сержант тебя защитит.

Сержант Деннисон сидел на краю эстрады посреди Престон-парка и только что, поднявшись в воздух у него на глазах, вертолет с пилотом и еще двумя людьми на борту набрал высоту около шестидесяти футов и с жужжанием взял курс на восток. Шум винтов быстро затихал.

Сержант смотрел вслед улетающему вертолету, пока мигающие огни не скрылись из вида. В католической церкви за рекой звонил колокол. На Селеста-стрит и Кобре-роуд горстка людей, переговариваясь, разглядывала черную пирамиду, но основная часть горожан разошлась по домам. Сержант наблюдал, как столб фиолетового света медленно делает оборот за оборотом. Больше всего он напоминал Сержанту шест, из тех, что устанавливают перед мужскими парикмахерскими. Купол лиловой решетки терялся в неподвижных облаках черного дыма, в воздухе пахло гарью. Этот запах Сержанту не нравился — от него вновь оживали темные существа, обитавшие у него в сознании.

Бегун заскулил.

— Э-э, ну-ка не плакать, — успокаивал Сержант, нежно поглаживая воздух. — Я же тебя не бросаю.

Возле него внизу что-то пошевелилось, и вдруг Сержант увидел омытое лиловым светом личико маленькой девочки. В русых волосах было полно пыли. Она высунула голову из маленькой щели под эстрадой, куда едва можно было заползти, и теперь озадаченно разглядывала Сержанта.

— Мое почтение, — сказал Сержант. Он узнал ребенка. — Ты дочка мистера Хэммонда. Стиви.

Она ничего не сказала.

— Ты же меня знаешь, правда? Я Сержант Деннисон. Один раз мама приводила тебя в школу. Помнишь?

— Нет, — на всякий случай сказала Дифин, готовая в любой момент снова заползти под защиту найденного ею укрытия.

— А я дак хорошо помню. Хотя, по-моему, это было в прошлом году. Сколько тебе нынче будет?

Дифин задумалась.

— Сколько, — повторила она.

Занятный у нее голос, подумал Сержант. Осипла она, что ли? Или шепчет. Послушать, так ей впору пить микстуру от кашля.