Сто Тысяч Королевств, стр. 41
Курруэ резко наклонилась вперед:
— Подожди, что она…
Нахадот выдернул руку. Видимо, это ему далось непросто — ладонь выдиралась как из застывающей глины. Я прочувствовала движение в полном объеме — меня пронзила такая боль, что я заорала на пределе легких. Инстинктивно подалась вперед — пытаясь таким глупым образом избавиться от муки, — но это лишь повредило. Думать сил не осталось — мысли поглотила агония страдающего тела. Ощущение было такое, словно меня рвут на части. Собственно, именно это и происходило.
А потом… потом случилось вот что.
Надо мной простиралось небо из кошмарных снов. Ночь это? День? Непонятно. Но над землей стояли одновременно и солнце и луна — правда, разобрать, что есть что, не получалось. Луна выглядела неестественно огромной и желтой, как застарелая опухоль. А солнце плавало в искажающем его правильную окружность мареве. В небе висело единственное облако — черное, не серое, как набухающая дождем туча, а именно черное, как перемещающаяся в небесах дырка. А потом я поняла — а ведь это и вправду дырка, потому что из нее что-то падает…
Маленькие такие фигурки — они вцепились друг в друга. Видимо, дрались. Одна — белая и сияющая, другая — черная и исходящая дымным ореолом. Они рухнули, вверх рвануло пламя и грохнуло, словно гром загремел. Земля содрогнулась, к небу взлетели пыль и каменные осколки, человек бы такого удара не пережил, но я знала, что они не…
И я побежала к ним. А вокруг меня — везде — лежали тела, не мертвые, я это точно знала, как во сне все знают, но умирающие. Под босыми ногами хрустела желтая высохшая трава. Энефа мертва. Все умирает. Листья облетают, будто густой снег идет. А впереди, среди деревьев: «Ты этого хочешь? Да?» В голосе звенит нечеловеческая ярость, эхо разлетается между стволов. А следом звучит вопль такой боли, такой муки, я такого никогда не слышала…
Я побежала через лес и остановилась у самого края воронки и увидела…
О богиня, я увидела…
— Йейнэ! — Меня легонько похлопали по щеке. — Йе-е-ейнэ!
Оказалось, глаза у меня открыты. Я сморгнула — слез не было. Я стояла на коленях. На полу. Сиэй — на четвереньках передо мной. Он испуганно таращился. Курруэ и Чжаккарн тоже внимательно смотрели, причем Курруэ выглядела расстроенной, а Чжаккарн — нет. Она, как обычно, выглядела статуей солдата на часах.
Мыслей в голове не осталось.
Нахадот стоял, подняв руку — ту самую, что сунул мне в грудь. И смотрел на меня сверху вниз, и я поняла, что он каким-то непостижимым образом знает, что за видение только что посетило меня.
— Не понимаю. — Курруэ поднялась из-за письменного стола.
И сжала пальцы на спинке кресла.
— Прошло двадцать лет. Душа должна достаточно укрепиться, чтобы пережить извлечение.
— Никто еще не подсаживал душу бога в тело смертного, — ответила Чжаккарн. — И мы знали, что рискуем.
— Рискуем? Вот этим? — Ее палец обвиняюще уперся в меня. — А вы уверены, что это вообще та же самая душа? На нее же столько смертной грязи налипло!
— Замолчи! — гаркнул Сиэй.
Он подскочил, резко развернулся и злобно уставился на нее. У него даже голос стал глубже и ниже — словно он мгновенно подрос и из ребенка превратился в юношу.
— Да как ты смеешь? Сколько раз говорить тебе — смертные такие же создания Энефы, как и мы!
— Кто? — рявкнула в ответ Курруэ. — Эти объедки с нашего стола? Трусливые, слабосильные, глупые создания, не способные и пяти минут остаться без присмотра! А вы с Нахой еще и требуете, чтобы мы им доверяли!
Сиэй закатил глаза:
— Начина-а-а-а-ется… Ты лучше вот что скажи, Курруэ. Если ты такая вся из себя умная богиня, то почему ни один твой супер-пупер-умно-божественный план по нашему освобождению не сработал?!
Курруэ сердито отвернулась.
Меня их перепалка особо не интересовала. Мы с Нахадотом все так же смотрели друг на друга.
— Йейнэ? — Мягкая лапка Сиэя потрогала меня за щеку и осторожно развернула мою голову.
Теперь я смотрела ему в лицо. Голос у него снова стал по-детски писклявым:
— Ты как?
— А что это было? — поинтересовалась я в ответ.
— Мы… не очень поняли.
Я вздохнула и отстранилась от него. Надо подняться на ноги. Меня будто выпотрошили, а потом набили ватой. Я оскользнулась и опять оказалась на коленях. Выругалась.
— Йейнэ…
— Если ты намерен скормить мне очередную порцию лжи, прошу тебя, не трудись.
На скулах Сиэя заиграли желваки.
— А я не вру, Йейнэ. Мы и вправду не знаем, что происходит. Но… как-то так вышло… в общем, душа Энефы еще не исцелилась в полной мере. Хотя мы надеялись, что к этому времени она… Одним словом, она снова стала единым целым. — И тут он многозначительно поглядел на Курруэ. — Но она по-прежнему очень хрупка — и ее невозможно извлечь из тела, не повредив.
Не повредив душу — не тело. Он это имел в виду. Какая трогательная забота. О душе. Жаль, у меня не оставалось сил, чтобы рассмеяться.
— И теперь непонятно, насколько она повреждена — после того, как долгое время пребывала в таком состоянии, — мрачно пробормотала Курруэ.
Она принялась мерить шагами крошечную комнату.
— Если конечностью не пользоваться, она отомрет, — тихо проговорила Чжаккарн. — У нее есть собственная душа, а необходимости во второй — нет и не было.
А я бы вам так сразу и сказала, подумала я. Но мне не дали возможности для протеста. Обидно.
Но что, во имя Вихря, со мной теперь будет? Энефадэ прекратят попытки извлечь душу из моего тела? Отлично, мне как-то больше не хотелось испытывать такую же боль. Но это значит, что они последуют прежнему плану. Потому что по-другому заполучить душу у них не вышло.
Значит, поэтому меня преследовали странные сны и видения? Потому что душа богини стала гнить и разлагаться?
Демоны. Тьма. Как игла компаса в поисках севера, я развернулась к Нахадоту. Тот отвел взгляд.
— Что ты там такое говорила? — вдруг требовательно гаркнула Курруэ. — Про Декарту?
Про Декарту?.. До него ли мне сейчас?! Но я сделала над собой усилие и вернулась в эту комнату, в я-здесь-сейчас, и выпихнула из разума видение жуткого неба и страшную картину — сияющие руки вцепляются в чью-то плоть и хищно рвут ее.
— Декарта намерен устроить бал в мою честь, — выговорила я. — Через неделю. Чтобы отпраздновать мое назначение наследницей.
И покачала головой:
— Кто знает? Возможно, это просто бал…
Энефадэ переглянулись.
— Так скоро, — нахмурившись, пробормотал Сиэй. — Я и не думал, что он решится на это так быстро…
Курруэ покивала собственным мыслям:
— Хитрый старый мерзавец. Скорее всего, он собирается провести ритуал на рассвете следующего дня.
— Это что же, получается, он узнал, что мы тут затеваем? — спросила Чжаккарн.
— Нет, — сказала Курруэ. — В таком случае она была бы давно мертва, а душа попала бы в руки к Итемпасу.
Меня передернуло от одной мысли об этом. А потом я наконец-то сумела подняться на ноги. К Нахадоту я больше не поворачивалась.
— Ну что, может, хватит уже злиться и рычать на меня? — светским тоном осведомилась я, отряхивая и разглаживая юбку. — Потому как в свете грядущих событий у вас, господа хорошие, дел ой-ой-ой как прибавится.
16
САР-ЭННА-НЕМ
Жрецы время от времени поминают Войну богов — обычно, когда хотят предостеречь об опасности впадения в ересь. Это все из-за Энефы, говорят они. Все из-за Предательницы, из-за нее три страшных дня люди и животные лежали, беспомощно хватая ртами воздух, а сердца их бились все медленнее, а животы вздувались, ибо внутренности отказывались переваривать пищу. Растения пожухли и через несколько часов погибли, а плодородные поля обратились в серую пустыню. А море, которое ныне называется морем Раскаяния, вскипело, и все самые высокие горные пики раскололись надвое. Жрецы говорят, что это все дело рук детей богов, бессмертных порождений Энефы, ибо брат поднял оружие на брата и лик земли превратился в поле битвы. А отцы их, небесные властители, сражались высоко за облаками.