Час волка, стр. 19
– Спасибо, – ответил я, склонил голову и вышел. Едва я сделал несколько шагов, как Браз высунул голову из своего номера и помахал мне рукой, словно находился в вагоне, который уже отправился.
– Одно слово! Всего одно слово! – сказал он и бесшумными частыми шажками приблизился ко мне. Я подумал, что ему очень пошли бы панталончики с кружевами, белые гольфики, бордовый камзол из шелка и пышный кружевной воротник.
Браз поднял голову и посмотрел мне в левый глаз, потом в правый, затем снова в левый.
– Если вы имеете некий интерес к Инге и под влиянием чувств стремитесь укрепить свои позиции в ее сердце, – медленно и тихо сказал он, – то я категорически советую вам отказаться от этой идеи.
Наконец-то режиссер сказал что-то интересное.
– Но почему? – попытался я ухватить его за язык. – Я люблю ее!
– Очень, очень, очень напрасно, – покачал головой Браз. – Выкиньте ее из головы. И чем скорее, тем лучше.
Он повернулся и, отбрасывая в стороны носки, походкой вельможи времен Людовика XIV направился к своему номеру.
Глава 14
Пока я тыкал ключом в дверь резервации, Инга подкралась ко мне со спины и закрыла глаза ладонями.
– Ку-ку! – сказала она. – Отгадай, кто это?
– От тебя так разит духами, что я почувствовал тебя, когда ты была еще на улице.
– Правда?
Инга ластилась ко мне, как кошка, укравшая из кухни мясо. Она была одета в шелковый бежевый костюм, а на голове устроила две куцые, торчащие как рожки, косички.
Я остыл, говорить с Ингой о неприятном не хотелось, но она словно сама подталкивала меня к разговору.
– А почему ты такой сердитый?
– Настроение плохое, – ответил я, открывая дверь и вопросительно глядя на Ингу: зайдешь или нет? Не дожидаясь приглашения, Инга нырнула под мою руку в кабинет и фривольно раскинулась в кресле.
– Устала?
– Я? – зачем-то переспросила Инга, словно в кабинете находился кто-то еще. – Нет. От чего мне уставать?
Наверное, в моем вопросе она почувствовала легкий упрек и приняла более сдержанную позу: выпрямила спину, согнула ноги в коленях, а руки положила на подлокотники. Я ходил по кабинету, делая бесцельные движения, и уворачивался от взгляда Инги, как от автоматной очереди. И все же она достала меня своим немым вопросом: ну, говори! Ты же хочешь мне что-то сказать!
– Машина пропала, – без всякого вступления сказал я.
– Какая машина? – Инга сделала вид, что не поняла, о чем речь.
– Машина, на которой ты училась водить, а потом сбила женщину, – подробно объяснил я. – Вспомнила?
Теперь у Инги было такое же выражение на лице, как и у меня. Догнала!
– Что значит – пропала? – нахмурилась она.
– Ни машины, ни слесаря в сервисе не оказалось. Я очень хотел бы ошибиться, но мне кажется, что здесь не обошлось без ГАИ.
– Ты что! – приглушенно вскрикнула Инга. – Что же делать? А слесарь успел заделать вмятины?
– Не знаю. Я же тебе сказал, что ни слесаря, ни машины не видел.
– Все ясно, – тихо произнесла Инга. Она слабела и тонула в кресле. – Мы пропали. Что мы теперь скажем инструктору?
– Ты, по-моему, ему уже все сказала, – напомнил я. – Про то, как я высадил тебя у автошколы, а затем куда-то поехал.
– А что я могла ему еще сказать? – начала оправдываться Инга. – Что самовольно каталась, разбила капот и сама отвезла тачку в сервис? Он бы мне не поверил!
– Ты скинула на меня все проблемы, – ответил я. – А они, эти проблемы, твои! Не забывай об этом.
– Опять ты! – буркнула Инга и уселась на кресло с ногами. – Скажи, если машина в ГАИ, то что теперь будет?
– Сначала вызовут Виктора, потому что он – хозяин. Потом тебя, ученицу, – спрогнозировал я. – Станут выяснять, где и при каких обстоятельствах был помят капот. Если ты будешь все отрицать, они начнут бомбить тебя вещдоками.
– Чем? – не поняла Инга.
– Вещественными доказательствами. Например, проверят группы крови у погибшей и проведут экспертизу следов крови на радиаторе. – Я незаметно пнул ногой бумажный шарик, скатанный из письма N, посылая его под стол. – Припрут к стене Виктора, и он во всем сознается. Потом припрут к стене тебя…
– Хватит! – крикнула Инга и сквозь зубы процедила: – Этот Виктор… Он стоит у меня поперек горла! Чтоб он сдох! – Она подняла на меня очерченные карандашом глаза. Я только сейчас обратил внимание, что они очень похожи на глаза рыси, готовящейся к прыжку. – Послушай, а давай ему по рогам надаем и пригрозим, что если нас выдаст, то мы его зароем.
Талант и жажда постоянных разборок у Инги, должно быть, очень неплохо уживались.
– Не сходи с ума! – сказал я и выразительно постучал себя пальцем по голове. – Ничем ты ему не пригрозишь… Забыл тебя спросить: этот звук тебя не раздражает?
Инга вопросительно посмотрела на меня, а я поднял палец и замер. Откуда-то снизу, из-под пола, донесся ритмичный скрежет: вжик-вжик-вжик…
– Что это? – спросила она.
– Мой рабочий стены штукатурит, – объяснил я.
– Так поздно?
– Он любит работать по ночам. Не так жарко.
– Мне все равно, – равнодушно махнула рукой Инга. – Пусть работает по ночам. Его скрежет даже убаюкивает… Так мы не договорились. Что будем делать? Что Виктор хочет? Чтобы мы искали машину по всем штрафным площадкам? Или чтоб заплатили ему? А может, чтоб купили новую?
– Ничего он не предлагает, – ответил я и зевнул. – Ты как? Останешься со мной?
Вопрос прозвучал таким тоном, словно я спросил: «Правда, ты не останешься со мной?» Инга, к счастью, издала какой-то наигранный смешок, опустила лицо и встряхнула головой.
– Я так устала! – капризно произнесла она. – Ты даже не представляешь!
– Где это ты так устаешь? – без всякой задней мысли спросил я.
Инге вопрос не понравился. Она резко встала, подошла к двери и, не оборачиваясь, жестко ответила:
– Где надо, там и устаю!
И захлопнула за собой дверь.
Поговорили, думал я, сидя на краю стола и глядя на свое безжизненное отражение. Все складно и логично. Только в одном месте загвоздка вышла: я вроде не говорил Инге, что вчера в автосервис со мной ездил Виктор и что он знает об исчезновении «шестерки». Почему же она спросила меня: «Что Виктор хочет? Чтобы мы искали машину по всем штрафным площадкам?» Или я чего-то не понял, или она.
Я подошел к окну и распахнул его настежь, впуская в комнату прохладный ночной воздух. Доходяга скрежетал мастерком по стенам с ритмичностью маятниковых часов. Я даже стал тарабанить пальцами по подоконнику в такт сухим хриплым звукам: тик-так, тик-так… Права Инга, никому он не мешает. В самом деле убаюкивает.
Кошка бы не прошла по лестнице так тихо, как это умею делать я. После пятикилометровой пробежки, когда все суставы разогреты, разработаны, а подошвы специальных стайерских кроссовок в точности повторяют движение стопы, я поднимался по бетонной лестнице и выходил в коридор к своей резервации бесшумно, как тень. Если бы я гремел ногами и дышал, как конь, Браз, естественно, не стал бы подходить к моей двери. Даже не подозревая о том, что я стою за его спиной, он старательно пристраивал к дверной ручке резервации небольшой пакет из плотной почтовой бумаги. Шнурок, которым он пользовался, никак не хотел завязываться, пакет шлепался на пол, режиссер поднимал его и снова начинал прилаживать к ручке.
После третьей неудачи я не выдержал:
– Да перевяжите его крест-накрест, и он не будет вываливаться!
Будь у Браза нервы послабее, он бы непременно подпрыгнул на метр вверх, как заяц из капустной грядки, испуганный собакой. Но мой постоялец лишь резко выпрямился, взглянул на меня и после секундного замешательства уточнил:
– Как вы сказали? Крест-накрест?
– Давайте покажу, – сказал я, взял из рук режиссера конверт и ловко перетянул его шнурком. – А вот теперь привязывайте.
– Действительно, так удобнее, – согласился Браз, снова присел у дверной ручки, прицелился к ней шнурком и вдруг отпрянул: – Тьфу! Что это я делаю? Это же вам пакет! Зачем я его привязываю, если вы – вот, стоите передо мной?