Захватчики под парусами, стр. 25

Мы не станем больше распространяться об этом, так как в продолжение этого рассказа нам придется говорить об этих работниках; мы прибавим еще только одно слово о несчастных, которых Англия отправляла на острова с теми же самыми условиями. Если участь французских работников была ужасна, то участь английских работников была просто отвратительна. С ними обращались с гнусным варварством, брали в рабство на семь лет, потом, когда наступала пора возвратить им свободу, поили допьяна и, пользуясь их невменяемым состоянием, заставляли подписывать новое обязательство на такой же срок. Кромвель после разграбления Дрогеды 11 продал более тридцати тысяч ирландцев на Ямайку и Барбадос.

Однажды около двух тысяч этих несчастных успели спастись на корабле, который по своей неискушенности в мореплавании они пустили по воле ветра и волн, и течение прибило их к Эспаньоле. Эти бедные люди, не зная, где они находятся, будучи без провизии и без средств, все умерли с голоду. Их кости, побелевшие от времени, долго оставались на мысе Тибурон, в месте, которое было названо по причине этой ужасной катастрофы бухтой Ибернийцев 12 ; название это сохранилось до сих пор.

Читатель простит нам эти подробности о поселении флибустьеров на острове Сент-Кристофер, но так как ужасное общество этих авантюристов основалось в этом уголке земли и так как мы взялись рассказать их историю, нам необходимо было объяснить читателю эти события, чтобы впоследствии к ним не возвращаться. Теперь мы продолжим наш рассказ, которому предшествующие главы служат, так сказать, прологом, и, перескочив одним прыжком пространство между островом Сент-Маргерит и Антильским архипелагом, мы перенесемся на остров Сент-Кристофер через несколько месяцев после побега — мы не смеем сказать «освобождения» — графа Луи де Бармон-Сенектера.

Глава XIII. Совет флибустьеров

Прошло несколько лет, не принеся значительных перемен в колонии. Флибустьеры продолжали все с тем же ожесточением совершать набеги против испанцев, но так как экспедиции их были единичными вследствие отсутствия в их среде какой-либо организации, то потери испанцев, хотя и весьма ощутимые, были, однако, не столь значительны, как можно было бы ожидать.

В один прекрасный день люгер с четырьмя пушками и с экипажем из сорока человек бросил якорь у острова Сент-Кристофер, гордо подняв французский флаг. Это судно привезло колонистам новый контингент храбрых авантюристов. Они высадились, познакомились с обитателями острова и изъявили желание поселиться здесь. Их предводитель, которого товарищи называли Монбаром и которому они, по-видимому, были бесконечно преданны, объявил колонистам, что он так же, как и они, питает глубокую ненависть к испанцам, что за ним идут два испанских корабля, захваченных им, и что капитанам этих кораблей он приказал бросить якорь у берегов Сент-Кристофера. Эти приятные известия были встречены местными жителями с радостными восклицаниями, и Монбара едва не отнесли на берег на руках, с триумфом.

Как он и объявил, через четыре дня два испанских корабля бросили якорь у острова Сент-Кристофер; над кастильским флагом, перевернутым в знак унижения, гордо развевался флаг французский. К ужасу, охватившему даже самых мужественных, на бушприте, на блинда-гафелях, на реях этих кораблей висели трупы — по приказанию Монбара экипаж этих кораблей был повешен; не пощадили ни одного юнги.

Предводитель французских авантюристов великодушно передал груз с обоих кораблей колонистам, потребовав взамен только землю, на которой он мог бы построить себе жилище. Это требование тотчас было встречено согласием. Вновь прибывшие разгрузили свой люгер, сошли на берег и принялись обустраиваться.

Монбар был молодым человеком двадцати восьми лет, с мужественными и резкими чертами лица, с пристальным и проницательным взором. Выражение его физиономии было печально, насмешливо и жестоко; матовая бледность, разлитая по лицу, придавала еще большую необычность его наружности. Высокого роста, крепкого сложения, но гибкий и грациозный, он отличался изяществом, благородными манерами, кроткой и изысканной речью; он производил странное очарование на окружающих и на тех, кого с ним сводил случай. Люди чувствовали одновременно и антипатию, и влечение к этому необычному человеку, который, кажется нимало не заботясь о том, подчинял всех своей воле, заставлял повиноваться себе одним мановением руки или просто нахмурив брови и, по-видимому, жил, только когда находился в гуще битвы, когда трупы валились около него, кровь текла под его ногами, вокруг раздавался свист пуль, смешиваясь с грохотом пушек, и когда он, опьянев от дыма пороха резни, бросался на палубу испанского корабля. Вот что говорили о нем его товарищи тем, кого поражала его необычная внешность и кто хотел побольше узнать о нем. Но кроме этих скудных сведений невозможно было узнать и малейшей подробности из его прошлой жизни. Когда колонисты поняли, что все их вопросы остаются без ответа, ни перестали задавать их, тем более что прошлая жизнь Монбара не только их не касалась, но и не очень-то их интересовала.

Авантюрист оставался на острове ровно столько времени, сколько было необходимо для того, чтобы вполне сносно обустроить свое жилище, после чего в один прекрасный день, не предупредив никого, перебрался на свой люгер с людьми, которых привез с собой, оставив шесть человек на острове, чтобы смотреть за его новыми владениями, и отплыл в неизвестном направлении.

Через месяц он вернулся, ведя на буксире испанский корабль с богатым грузом и со всей командой, повешенной на реях.

Так продолжалось целый год. Монбар никогда не оставался на острове больше трех дней, уходил в море и всегда возвращался с добычей и с командой, подвергнутой повешению.

Смелость отважного корсара увенчалась таким большим успехом, что слухи об этом достигли Франции. Тогда дьеппские авантюристы, понимая, какую пользу они могут извлечь из корсарства, снарядили суда и на острове присоединились к Монбару с намерением совершать усиленные набеги против испанцев.

Флибустьерство вступало в новую, организованную фазу. Монбар построил свое жилище на том самом месте, где впоследствии англичане воздвигли батарею. Эта позиция была выбрана очень удачно, и в случае нападения было легко не только обороняться, но и отразить натиск неприятеля со значительными для него потерями.

Жилище это, выстроенное из бревен и покрытое пальмовыми листьями, возвышалось почти на самом краю скалы, откуда можно было видеть большую часть острова и море на много миль вокруг. До этой скалы, возвышавшейся отвесно на сорок метров над морем, можно было добраться не иначе как по узкой и неровной тропинке, перегороженной через определенные расстояния крепкими палисадами и широкими и глубокими рвами, через которые необходимо было проходить по небрежно переброшенным доскам, кои легко было снять в случае тревоги; две пушки, поставленные на вершине тропинки, надежно защищали подходы.

Дом разделялся на пять комнат, довольно больших, меблированных с роскошью и комфортом, довольно странным на таком отдаленном острове, но это вполне оправдывалось ремеслом хозяина, который выбрал для себя эту мебель из добычи, доставленной ему грабежом. На длинном шесте, вбитом в землю перед дверью дома, развевался белый флаг корсаров, который Монбар менял иногда на черный, в середине которого были изображены белого цвета мертвая голова и две кости крест-накрест, — флаг зловещий, показывавший, что побежденные не должны ждать пощады.

В один жаркий день в конце мая, через полтора года после прибытия Монбара на остров, несколько человек свирепого вида и с грубыми ухватками, вооруженные с ног до головы, шли, разговаривая между собой, по тропинке, которая из долины вела на скалу, где возвышался дом Монбара. Было около десяти часов вечера. Ночь стояла тихая и ясная, мириады звезд сверкали на небе, луна щедро проливала свой белый свет, воздух был так прозрачен, что даже самые маленькие предметы виднелись на далеком расстоянии. В воздухе не замечалось ни малейшего дуновения ветра, в листьях деревьев — ни малейшего шелеста. Море, спокойное, как зеркало, с тихим и таинственным шепотом плескалось у песчаного берега. Бесшумно летали светлячки и иногда касались путников, которые небрежно отмахивались от них руками, не прерывая разговора, который, по-видимому, их очень интересовал.