Сердце – одинокий охотник, стр. 56

Просторный вестибюль был пуст, только в дверях судейских комнат по обе его стороны околачивалось несколько бездельников. Доктор не знал, где сидит тот, кого он ищет, и стал неуверенно бродить по всему зданию, читая таблички на дверях. Наконец он вошел в узкий коридор. Посредине, загораживая проход, разговаривали трое белых. Он прижался к стене, чтобы их не задеть, но один из белых обернулся и его остановил.

– Чего тебе?

– Не будете ли вы любезны сказать мне, где помещается приемная верховного судьи?

Белый ткнул большим пальцем в конец коридора. Доктор Копленд узнал в нем помощника шерифа. Они встречались десятки раз, но тот его не помнил. На взгляд негра, все белые выглядят одинаково, но негры стараются их различать. С другой стороны, все негры кажутся одинаковыми белым, но белые редко дают себе труд запомнить лицо негра. Поэтому белый спросил:

– Чего вам нужно, преподобный?

Привычная шутовская кличка его разозлила.

– Я не священник, – сказал он. – Я – врач, доктор медицины. Меня зовут Бенедикт-Мэди Копленд, и я хочу увидеть судью по очень срочному делу.

Как и все белые, помощник приходил в бешенство, если негр правильно выговаривал слова.

– Да ну? – с издевкой осведомился он и подмигнул своим дружкам. – А вот я – помощник шерифа, меня зовут мистер Вильсов, и я тебе говорю, что судья занят. Зайди как-нибудь в другой раз.

– Мне необходимо видеть судью, – сказал доктор Копленд. – Я обожду.

В начале коридора стояла скамья, и он на нее сел. Трое белых продолжали разговаривать, но доктор знал, что помощник за ним наблюдает. Он твердо решил не уходить. Прошло больше получаса. Несколько белых прошли взад и вперед по коридору без всякой помехи. Доктор знал, что помощник за ним следит, и сидел как каменный, сжав руки между колен. Чувство самосохранения ему подсказывало, что лучше уйти и вернуться попозже, когда шерифа уже не будет. Всю жизнь он был крайне осторожен в общении с подобными людьми. Но сейчас что-то мешало ему отказаться от своего намерения.

– Эй ты, поди-ка сюда, – в конце концов крикнул помощник шерифа.

Голова у доктора затряслась, и, когда он встал, ноги с трудом ему повиновались.

– В чем дело?

– Для чего, ты сказал, тебе нужен судья?

– Я ничего не сказал, – ответил доктор. – Я говорил только, что у меня к нему срочное дело.

– Ты же на ногах не держишься! Напился небось, а? От тебя так и разит.

– Это ложь, – медленно произнес доктор Копленд. – Я не…

Шериф ударил его по лицу. Он откачнулся к стене. Двое белых схватили его за руки и потащили по лестнице вниз. Он не сопротивлялся.

– Вот в чем беда нашей страны, – сказал помощник. – В таких вот паршивых черномазых, которые забывают свое место.

Он не произнес ни слова, позволяя им делать с собой все, что они хотят. Прислушиваясь к себе, он ждал приступа неукротимой ярости и почувствовал, как она просыпается. Бешенство сразу обессилило его, и он споткнулся. Его посадили в полицейский фургон с двумя стражниками, отвезли в полицию, а оттуда в тюрьму. И только когда его ввели в тюрьму, ярость взяла свое. Он вдруг вырвался у них из рук. Его загнали в угол и окружили. Его колотили по голове и по плечам дубинками. А он чувствовал в себе могучую, чудесную силу и, отбиваясь, слышал, как громко хохочет вслух. Он и всхлипывал, и смеялся. Он яростно пинал их ногами. Он бил их кулаками и даже ударил кого-то головой. Тогда его прижали так, что он не мог даже пошевельнуться. Его волоком протащили через приемную тюрьмы. Дверь в камеру отворилась. Кто-то лягнул его в пах, и он упал на колени.

В темной каморке было еще пять заключенных – три негра и два белых. Один из белых, глубокий старик, был пьян. Он сидел на полу и чесался. Другому белому, совсем мальчику, не было и пятнадцати лет. Все трое негров были молодые. Лежа на койке, доктор Копленд вгляделся в их лица и узнал одного из них.

– Как вы сюда попали? – спросил молодой человек. – Вы же доктор Копленд!

Доктор кивнул.

– А я – Дэри Уайт. В прошлом году вы у моей сестры вырезали гланды.

Ледяная камера насквозь провоняла какой-то гнилью. В углу стояла полная до краев параша. По стенам ползали тараканы. Он закрыл глаза и, как видно, сразу же заснул, потому что, когда он снова их открыл, в оконце за решеткой стало черно, а в коридоре горел яркий свет. На полу стояло пять пустых жестяных тарелок. Его ждал обед из капусты с кукурузной лепешкой.

Он присел и сразу же отчаянно расчихался. Его душила мокрота. Немного погодя зачихал и белый мальчишка. У доктора Копленда кончились бумажные салфетки, и ему пришлось пустить в ход листки из записной книжки. Белый мальчишка либо сморкался в парашу, либо вовсе не вытирал носа, и сопли текли у него прямо на рубаху. Зрачки у него были расширены, щеки горели от жара. Он скорчился на краю койки и стонал.

Вскоре их повели в уборную, а вернувшись, они стали готовиться ко сну. На шестерых было только четыре койки. Старик храпел на полу. Дэри и другой парень кое-как умостились вдвоем на одной койке.

Часы текли медленно. Свет из коридора бил в глаза, а вонь в камере мешала дышать. Он никак не мог согреться. Зубы у него стучали, его тряс озноб. Он сел, укутавшись в грязное одеяло, и стал раскачиваться взад и вперед. Дважды он наклонялся, чтобы укрыть белого мальчика, который бормотал и раскидывал руки во сне. Доктор раскачивался, подперев голову руками; из горла его то и дело вырывался певучий стон. Думать о Вильяме он не мог. И даже не в силах был размышлять о своей истинной, неуклонной цели, черпая из этого силу. Он был слишком поглощен своими страданиями.

Потом на смену ознобу пришел жар. По телу разлилось тепло. Он лег и словно погрузился во что-то горячее, красное и очень приятное.

Наутро показалось солнце. Нелепая южная зима кончилась. Доктора Копленда выпустили. У ворот тюрьмы его дожидалась кучка людей. Там был и мистер Сингер. Пришли также Порция, Длинный и Маршалл Николлс. Лица их расплывались, и он был не в силах их разглядеть. Солнце светило слишком ярко.

– Отец, неужели ты не понимаешь, что так нашему Вилли не поможешь? И чего ты поднял скандал у белых в суде? Самое для нас лучшее – это держать язык за зубами. И ждать.

Ее громкий голос надсадно отдавался у него в ушах. Они влезли в такси, и вот он уже дома – лежит, уткнувшись лицом в чистую белую подушку.

9

Мик не спала всю ночь. Этта заболела, и ей пришлось лечь в гостиной. Кушетка для нее была слишком короткой и узкой. Ей снились кошмары о Вилли. Прошел уже почти месяц с тех пор, как Порция рассказала, что с ним сделали, а она все не могла этого забыть. Два раза за ночь ей приснился страшный сон, и она просыпалась на полу. На лбу у нее даже выскочила шишка. А в шесть часов утра она услышала, как Билл пошел на кухню готовить себе завтрак. День уже настал, но шторы были спущены, и в комнате царила полутьма. Ей было странно просыпаться в гостиной. Даже как-то неприятно. Простыня сбилась и свисала на пол. Подушка валялась посреди комнаты. Она встала и открыла дверь в прихожую. На лестнице никого не было. Тогда она в одной ночной рубашке побежала в комнату окнами во двор.

– Джордж, подвинься!

Мальчишка лежал, свернувшись, на самой середине кровати. Ночь была теплая, и он был совсем голенький. Кулаки у него были крепко сжаты, и даже во сне глаза прищурены, словно он решал какую-то трудную задачу. Рот был открыт, и на подушке виднелось мокрое пятнышко. Она его толкнула.

– Погоди… – пробормотал он во сне.

– Подвинься на свою сторону.

– Погоди… дай досмотреть сон… дай досмотреть…

Она столкнула его на положенное место и легла рядом. Когда она снова открыла глаза, было уже поздно – солнце светило в окно. Джорджа и след простыл. Со двора доносились детские голоса и плеск воды. Этта и Хейзел разговаривали в соседней комнате. Пока она одевалась, ей вдруг пришла в голову одна мысль. Она попыталась подслушать их разговор сквозь дверь, но слова трудно было разобрать. Тогда она с маху распахнула дверь, чтобы застать их врасплох.