Лес потерянных, стр. 5

— Мы в картине, Юный Хозяин! — ответил Кульбу-Горлан, раскачиваясь. — В картине размером тридцать восемь сантиметров в длину и двадцать пять в ширину. Точнее сказать не могу, не сердитесь на меня. Не вижу ни одной из четырех точек координат, ни широты, ни долготы. Расстояние, время и измерения не существуют, но атмосфера пригодна для дыхания…

— Да, это я заметил, — буркнул Гюс.

— … и имеется несколько наложенных друг на друга уровней. Нет… — поправился Кульбу-Горлан. — Они не наложены. Они один в другом.

— Как матрешки?

Малыш кивнул и, развернувшись, спрятался обратно в сумку. Гюс, еще больше удрученный и недоумевающий, некоторое время молча сидел, глядя в безмолвную темноту подлеска.

— Ну же, мой мальчик, нельзя терять надежды…

Гюс вздрогнул и поднял голову, поискав глазами корень с головой, с которым давеча имел странную беседу. У подножья дерева росло несколько растений, и они словно наблюдали за ним.

Одно из растений, увенчанное огромным пушистым шаром, наклонилось к раскачивающимся ягодам и прошептало им что-то, но что именно Гюс не понял.

— Уверенность и упорство зачастую являются ключом к успеху… — снова прозвучал голос.

И тут взгляд Гюса упал на силуэт, возникший неподалеку, в глубине подлеска. Голос показался ему знакомым. Где-то он его уже слышал… Но где?

— Не бойся, — продолжил голос. — Главное, не бойся.

Гюс подобрался, готовясь к худшему. И внезапно смутный силуэт превратился в выходящую из леса женщину.

Мальчик вытаращил глаза, с изумлением узнав портрет, изображенный на картине. Именно эта особа заманила его в эту проклятую ловушку! А теперь стоит перед ним и смотрит с загадочной улыбкой!

4. Процедура Вкартинивания

Окса с Зоэ обменялись взглядами, в которых смешались удивление и беспокойство. Сидевшая напротив них Драгомира выглядел так, будто ей стало нехорошо. Бледная, с лихорадочно блестящими глазами, она схватила Абакума за руку и судорожно ее сжала.

— Вкартинивание… — с болью произнесла она.

Абакум глубоко вздохнул и, прикрыв глаза, потеребил свою короткую бороду. А когда снова открыл их, на его лице появилось выражение сильнейшего беспокойства, что отнюдь не успокоило тех, кто не имел ни малейшего представления о том, что такое это самое пресловутое «Вкартинивание». Наверняка что-то очень скверное, раз уж даже фей казался таким озабоченным.

— Это невозможно, — резко произнес Абакум. — Я готов признать, что Реминисанс вкартинили, но не Гюса!

— Вы хотите сказать… моя бабушка не умерла? — подскочила Зоэ.

— Ничто ее не миновало, — выдохнул Леомидо. — Сперва Любовный Отворот, затем Вкартинивание… Но, хвала богам, она жива…

— А Гюс? — рискнула поинтересоваться Окса, испуганно покосившись на пребывавших в полном ужасе Пьера и Жанну.

Беглецы растерянно переглянулись. Никто не осмеливался высказать свое мнение, будто слова могли причинить им невыносимую боль.

Окса по свойственной ей привычке нарушила общее молчание.

— Раз Реминисанс жива в картине, то и Гюс тоже, нет? — с горячностью заявила она. — Это же логично! Та картина в кабинете колледжа — последнее, что видел Гюс. Сфотографировал ее и тут же исчез!

Все повернулись к монитору с портретом Реминисанс.

— Это и есть Вкартинивание, да? — продолжила Окса. — Гюс заперт в картине вместе с Реминисанс!

Хрупкая Жанна застонала и покачнулась на стуле. Сидевший рядом с ней супруг в ярости сжал кулаки.

— Гюс не может быть вкартинен… — дрогнувшим голосом произнес он.

— Реминисанс-то вкартинили! — фыркнула Драгомира.

— Может, были причины ее вкартинить, — отрезал Абакум. — Но Гюс… Это невозможно, говорю же!

— Почему? — пылко возразила Окса. — Ты же сам видишь, что иного объяснения нет!

— Юная Лучезарная глаголет истину, — вмешался один из Фолдинготов, широко раскрыв глаза. — Должны все Беглецы принять уверенность в сердца свои об этом: друг Юной Лучезарной подвержен был Вкартиниванию, открытие сие трагичности полно, но истина в нем безусловная сокрыта.

— Спасибо, Фолдингот, — Драгомира потрепала по желтой шевелюре своего верного домового. — Боюсь, нам нужно признать очевидное. Я потрясена, что подобное произошло… Кто-нибудь из вас может это объяснить? Нафтали? Брюн? Вы ведь до Великого Хаоса были Служителями Помпиньяка, вы знаете что-нибудь о том, каким законам подчиняется Вкартинивание? Я была еще такой маленькой, когда нам пришлось бежать из Эдефии… Единственное, что помню — только справедливое решение позволяет вкартинить тех, кто допустил серьезные проступки или совершил преступление. Это ведь своего рода тюремное заключение, верно?

— О… ну да, в принципе, — кивнул Нафтали Кнуд, огромный лысый швед. — Но это не просто обычное заключение. Вкартинивание — это мощное волшебство, очень сложное. И эта сложность и гарантирует его надежность и безошибочность. Потому-то, мягко говоря, я весьма удивлен происшедшим, друзья мои.

— Что ты имеешь в виду? — Драгомира прищурила внимательные синие глаза.

— Я имею в виду, что, если человек осужден ошибочно, процесс немедленно прерывается.

— То есть юридическая ошибка исключена? — уточнила Окса.

— Да, — гортанным голосом заявил Нафтали. — Но позвольте объяснить… бывает, люди совершают очень скверные поступки по отношению к другим. Из зависти, от отчаяния или по глупости. В Эдефии общество базировалось на справедливости и гармонии, и это позволяло избегать такого рода проступков. Прибыв Во-Вне, мы обнаружили тут мир, куда более склонный к недоброжелательности — ну, по крайней мере, таким мы его ощутили, где некоторые готовы пожертвовать свободой ради денег, славы или любви. Не говоря уже о главах государств, способных передраться друг с другом и подвергнуть жителей своих стран смертельной опасности из-за политических или религиозных разногласий… Нас всех ввергло в шок открытие, насколько мало тут ценится жизнь, потому что в Эдефии жизнь — ключевое понятие, обуславливающее и управляющее повседневным бытием всех и каждого. Тем не менее иногда случалось, что кое-кто пренебрегал этими фундаментальными ценностями. Как и Во-Вне, в Эдефии тоже случались заговоры и убийства… С той разницей, что такие деяния там были чрезвычайно редкими…

— До Великого Хаоса… — перебила Окса.

— Верно, — кивнул Нафтали. — Великий Хаос был проявлением такой жестокости, с которой нам никогда не доводилось доселе сталкиваться. И мы оказались совсем не готовы к этому. Это и было нашей основной слабостью, причиной нашего поражения. Добро и Справедливость не смогли победить Зло.

Массивный швед немного помолчал, устремив свои изумрудные глаза на подрагивающие руки жены. Брюн нервно теребила серебряные кольца, унизывавшие ее длинные пальцы. Она взглядом подтолкнула мужа продолжать.

— Вполне возможно, человек далеко не такое хорошее существо, как нам бы этого хотелось, — продолжил Нафтали. — Некоторые да, безусловно. И доброта — не прирожденное свойство. Она обретается с годами, передается, ей учатся, быть может… Живя тут, Во-Вне, я много размышлял над этим: в этом мире доброте приходится нелегко, потому что все против нее. В Эдефии это поняли в незапамятные времена. Именно потому Эдефия и базируется на выработанных веками принципах доброжелательности. Эти принципы передавались из поколения в поколение, с каждым разом все легче завоевывая сердца, поскольку на всех уровнях все этому способствовало. Но, как я уже сказал, доброта — не врожденное свойство, и, несмотря на усилия большинства, некоторые оказались способны на жестокость, а кое-кто даже на убийство…

— Марпель… — пробормотала Окса. — Тот, что убил Гонзаля, чтобы украсть у него Этернитаты…

— Да, Марпель — отличный пример, — подтвердил Нафтали. — Точнее, плохой пример. Еще будучи ребенком, он демонстрировал скверный характер. Совершенно не желая прилагать ни к чему усилий, ни во благо общества, ни для себя самого, он хотел получить все, ничего не давая взамен. Став взрослым, он начал воровать, сперва втихую, а потом бить тех, кто оказывал сопротивление. Ювелирная мастерская стала жертвой его последнего ограбления, и именно после этого Марпеля вкартинили. И его наверняка вкартинили бы снова за убийство старого Гонзаля. Но это уже другая история… Вкартинивание, в отличие от тюремного заключения, принятого Во-Вне, вынуждает того, кого ему подвергли, уйти от мира, чтобы стать лучше. В Эдефии нельзя избежать наказания за свои проступки, там не выплачивают штрафов: мы полагаем, что единственная возможная расплата — усовершенствовать то, что можно улучшить.