Интерлюдия Томаса, стр. 37

Справа от прихожей библиотека — стенные панели красного дерева — предлагает впечатляющий выбор книг, но от них пахнет плесенью. Когда я включаю свет, множество мотыльков вылетают из книжных полок, мое вторжение помешало им пировать влажными пыльными обложками и переплетной тканью. Здесь их гораздо больше, чем в кабинете. Они носятся из стороны в сторону, непонятно чем возбужденные.

Некоторые укрываются на потолке, другие садятся на два кресла из коричневой кожи, покрывая ее белыми пятнами, но основная масса летит ко мне, вокруг меня, прочь из комнаты. Их мягкие тельца и еще более мягкие крылышки касаются моего лица. Я наклоняю голову вниз и отворачиваюсь, от контакта меня бросает в холод, и меня это удивляет.

В центре библиотеки стоит антикварный стол для бильярда с резными ножками. Чешуйницы разбегаются по зеленому сукну, исчезают в лузах.

Даже в самой зловещей окружающей среде, даже в присутствии глубоко порочных людей, которые жаждут убить меня, я пытаюсь найти забавную жилку в скале или в жесткой поверхности, которые сжимают меня. Не в этот раз. Сама атмосфера этого дома тлетворная, отравленная, и у меня полное ощущение, что вдыхать этот воздух — самое опасное из всего, что случалось со мной.

У одного края бильярдного стола лежит предмет, вблизи более загадочный, чем издали. Шарообразный, но не идеальный шар, пяти футов в диаметре, он напоминает гигантскую версию набивного мяча, который люди бросали друг другу, пока в моду не вошли фитнес-клубы. Цвет — серый, разных оттенков, поверхность вроде бы кожаная, без единого шва, блестит, как лакированная, правда, я кожу такой выделки никогда не видел. В люстре над бильярдным столом несколько лампочек перегорели, но свет остальных отражается от поверхности этого непонятного предмета прямо-таки как лунный свет от темной воды.

Мое восприятие предмета меняется мгновенно, когда я понимаю, что его поверхность не лакированная, а влажная. Капелька набухает, а потом скатывается по закругляющейся поверхности на пол. И что-то извивается внутри этого большого шара.

Я торопливо отступаю, и становится понятным, что поверхность — это плащ, но не из ткани, а из кожи, и она теперь рвется с противным шипением, открывая скорчившееся под ней существо, которое с удивительной быстротой выпрямляется в полный рост, почти что семь футов. Соединения конечностей с телом скорее механические, чем биологические, но это не робот. Что-то в нем есть одновременно и от рептилии, и от насекомого, плоть так плотно натянута на руках и ногах, что они кажутся иссохшими, но понятно, что они сильные. В корпусе и развороте плеч больше от человека, чем от рептилии или насекомого, и существо, разумеется, прямостоящее. Серая, напоминающая плащ кожа складками спадает вниз, а у самого существа тело белесое, с желтоватыми прожилками.

Я бы убежал, но понимаю, что спровоцирую атаку, поворачиваясь спиной. А кроме того, все в этом существе говорит о том, что скорости ему не занимать, и оно догонит меня, не успею я сделать и десяти шагов.

Из-за моей психически неуравновешенной матери и ее привычки использовать оружие в качестве главного аргумента при воспитании ребенка, я всю жизнь не любил оружие, а сейчас рад, что вооружен. И не пускаю пистолет в ход только потому, что еще не знаю, кто мой противник, потому что его лицо остается скрытым темным капюшоном, словно оторвавшимся от плаща отвалившейся кожи.

Существо поднимает голову, капюшон рвется, чтобы упасть на шею воротником, и появляется лицо, скорее человеческое, чем нет. Женское. Обрамленное грязными патлами волос. Возможно, с красивыми чертами, до того как череп удлинился, а кости утолстились во время трансформации, которая произошла с ней стараниями Хискотта.

Я вижу перед собой женщину, остановившуюся в гостинице для автомобилистов, такую одинокую, что никто не стал ее разыскивать. Теперь она гибрид человека и инопланетянина и, возможно, существует только для того, чтобы охранять своего господина и служить ему. Если в ней что-то осталось от прежней личности, если сохранились какие-то воспоминания, трудно даже представить себе весь ужас ее нынешнего состояния. Каким безумием кажется ей пребывание в этой чудовищной тюрьме из странных костей и плоти.

Хотя глаза чудовища молочно-белые, словно затянуты катарактами, я уверен, что видит оно отлично, возможно, не только днем, но и в темноте. Я не могу оторвать взгляда от этих глаз и внезапно интуитивно понимаю, что сейчас сделает эта тварь.

Я падаю, откатываюсь в сторону и вскакиваю, тогда как чудовище одним прыжком преодолевает разделявшее нас расстояние и приземляется на том месте, где я только что стоял, намного более быстрое, чем кошка.

Когда оно поворачивается лицом ко мне, я вижу, что с ее лбом произошло что-то экстраординарное. Из центра выдвинулся конусообразный рог длиной четыре дюйма, у основания диаметром полдюйма, на конце острый, будто игла. Нет, не рог, а какой-то полый зонд, и на острие висит капелька жидкости, красная, как кровь. Капелька падает, рог уходит обратно в череп. На его месте остается маленький островок складчатой кожи, который я ранее не заметил.

Существо не собирается меня убивать. Меня собираются трансформировать, как эту женщину, превратить в слугу и защитника монстра, в которого превратился Норрис Хискотт.

Глава 25

Вновь я знаю, отхожу, пригибаюсь, успеваю забежать за кресло, и существо уже на том месте, где мгновением раньше стоял я, поворачивается ко мне, шипя от злости и раздражения.

Я продолжаю двигаться, захожу за стол для бильярда, теперь он между нами. Отдельные оставшиеся на нем мотыльки снимаются с места и теперь кружат под люстрой, их бесформенные тени гоняют чешуйниц по зеленому сукну.

Вслед за превращением в гибрида Хискотт стал экстрасенсом, в том смысле что смог выходить из тела и вселяться в разум других людей. Получается, что и это существо, которое служит ему, тоже обладает экстрасенсорными способностями, пусть и в меньшей степени. Фактически испытываемое мною желание смотреть в эти молочные глаза предполагает, что существо хочет подчинить меня себе и лишить возможности убежать или обороняться.

Благодаря моим сверхъестественным способностям со мной у этого существа ничего не выходит, как не вышло у Норриса Хискотта. Но, возможно, попытка существа удержать меня на месте психической иглой точно так же, как энтомолог пришпиливает бабочку к планшету, открывает канал связи между нами, позволяющий мне узнавать намерения чудовища.

И только тут я осознаю, что упустил не одну возможность убить эту тварь. Хуже того, я более не держу пистолет обеими руками, и он не нацелен на служанку и охранительницу Хискотта. То есть это существо все-таки оказывает на меня определенное воздействие.

Поднимая пистолет, хватая его второй рукой, я упускаю момент перемещения моего противника, и вот чудовище уже высится надо мной, хватает мою голову обеими костлявыми руками, чтобы удержать на месте в момент укола. Воняет от него жжеными спичками, гниющими розами. Молочные глаза — две чаши дымящего анестетика и горького яда. Крепкий чешуйчатый хвост, которого я ранее не заметил, оплетает мои ноги. Обвисшая, похожая на плащ, свободная кожа раздувается, чтобы охватить меня, превратить в монаха этого сатанинского ордена, обрядить в рясу с капюшоном и наделить огромными молочными глазами.

Первая пуля попадает чудовищу в грудь.

Руки только крепче сжимают мою голову. Изо лба появляется зонд-игла. Чудовище откидывает назад горгонью голову, чтобы с силой пробить иглой мой череп и соединить мозг с мозгом.

Зажатый между нами, направленный стволом вверх, пистолет стреляет, разнося подбородок твари, стирая торжествующую улыбку с ее лица.

Отвратительный кожистый плащ падает с меня, хвост более не оплетает ноги, одна холодная, мозолистая рука соскальзывает с моего лица, но голова существа движется вниз, чтобы проткнуть мне лоб.

Третья пуля пронзает красный раззявленный рот, пробивает мозг, сносит затылок твари и застревает в потолке. Ноги со странными суставами подгибаются, руки пытаются ухватиться за воздух, и чудовище падает на спину, лицом вверх, глаза уже потухли, кожистый плащ накрывает тело.