Князь. Записки стукача, стр. 62
– Баранников!
– Решил убить самого шефа жандармов, Мезенцева. И с ним еще один… его вы не знаете… Да и не надо. Он сейчас в Англию бежал, Степняк-Кравчинский. Ростом с вас, но силы невероятной… Вот они с Баранниковым и придумали у Михайловского дворца на глазах у всех отсечь мечом голову шефу полиции. Я была против – разгуливать с огромным свертком-мечом по площади, полной полицейских, глупо. Уговорила. Решили ограничиться кинжалом. Ну а далее… Я вышла в ослепительном туалете со служанкой. Все взоры публики – на меня. В это время подъезжает коляска с шефом жандармов. Он сходит с коляски… И тоже уставился на меня. Тогда поджидавший его Степняк рывком выхватывает кинжал и всаживает по рукоять ему в живот. После чего бросается к коляске, где за кучера сидит Баранников. Тот прикрыл его выстрелами, и оба умчались… На следующий день вся столица только и говорила о новом Робин Гуде – именно так именовали Степняка, бесстрашно зарезавшего шефа жандармов. – И добавила с усмешкой: – Правда, безоружного шефа жандармов, мирно возвращавшегося из церкви… Но случилось и еще веселее. Петербургский градоначальник, будучи в дурном настроении, пришел в дом предварительного заключения. И там ему показался непочтительным арестованный молодой человек, один из наших. Он велел его высечь. И тогда одна из наших – я ее знала, очень нехороша, с таким лошадиным продолговатым лицом и всегда гладко зачесанными жидкими волосами, – решилась отомстить за совершенно незнакомого человека! Она явилась в канцелярию градоначальника. Был прием прошений. Одной рукой подала прошение градоначальнику, а другой выстрелила в него в упор из револьвера-бульдога… Но в тот момент он зачем-то обернулся, и пуля комично попала в задницу… Она никуда не убегала, сдалась полиции. На суде объявила, что решилась мстить за издевательство и поругание незнакомого ей арестанта. Ее помиловали – к восторгу зала. И какого! Кого там только не было! Канцлер, члены Государственного совета, военный министр… Когда объявили «невиновна», зал взорвался. Крики радости, вопли, истерические рыдания, овации, топот ног! Я была на балконе. Мы обнимались. Внизу крестились! Так что у нас на Руси по-прежнему уважаем один Суд – любимый и единственно понятный народу – суд по Справедливости, суд по Совести… И этот Суд одержал сокрушительную победу над судом по Закону. Так что, думаю, с этого выстрела в жопу наш суд законодательно оформил русское право – наказывать по совести и стрелять по убеждениям… Именно после этого, – продолжала она, – из провинции появился некто Соловьев, решивший стрелять в Государя… Неужели и это не читали?! – засмеялась она. – На Дворцовой площади он выстрелил в царя. Бедняга промахнулся. Испуганная охрана остолбенела. Царь бросился наутек. Тот за ним! Представляете, картинка: царь всея Руси удирает около собственного дворца, а «наш» бежит за ним и палит. Наконец охрана пришла в себя, догнала, скрутила. Царь объявил военное положение, назначил в губернаторы генералов… Так что – война! Мы или они! Мы начинаем бомбовую войну. Нам нужны деньги. Очень много денег. Мы доставляем динамит из-за границы… Вы были щедры. Но сегодня должны быть еще щедрее. Вы должны нам помочь. Мы искали вас в Мексике…
– В Мексике? – Я пристально посмотрел на нее.
– Что смотрите?
Я спросил, причем неожиданно для себя самого:
– Вы убили Вепрянского?
– Да, – ответила она очень просто.
– И почему?
– На то были причины, – и повторила: – Вы должны дать нам деньги.
– Запомни, милая красотка: я никому теперь ничего не должен, – ответил я с великим удовольствием. – Это раз. И два. Если деньги нужны, попроси их сегодня вечером… Хорошенько попроси, как ты умеешь.
– Но я уже сказала – я не хочу вас…
– Запомни: это не имеет никакого значения, если я хочу… После я расскажу мои дальнейшие условия.
Вот в этот момент я и придумал свой план.
Москва, 1919 год
Мне было очень интересно, почему царь остановил реформы.
Что это такое? Наше вечное – в России всему хорошему не позволено доходить до конца? Будто нас стережет какой-то жестокий Бог. Одной рукой Власть даст, а другой тотчас отнимет.
Но, читая его дневник, я не нашел ответа.
Он остался верен себе – описал покушение, о котором она мне тогда рассказала. Всего лишь.
Дневникъ императора Александра II
Третье покушение
Без даты
В третий раз возвращаюсь к дневнику для себя. Еще один страшный день случился в моей жизни. Еще раз возблагодарил Господа за сохраненную жизнь! Накануне вечером был доклад Кириллова из Третьего отделения. Каждый раз, когда он заканчивает доклад, мне кажется, он… ждет! Ждет настоящих, то есть жестоких мер… Он понимает, я раздражен на неблагодарность общества. Только что окончившуюся победоносную войну (Русско-турецкую) используют в борьбе против меня и правительства! Не хотят думать о том, что мы получили по мирному договору с Турцией. Говорят лишь о том, что мы могли бы получить. С удовольствием пишу – это была победоносная война! Я не желал ее, но поражение отца сделало неизбежным реванш сына. Унижение великого государства всегда обещает будущую кровь… Я никогда не забывал: мать положила в гроб отца крест из храма Святой Софии – великого храма Древней Византии. Крест на груди отца ждал… И вот мы победили.
В ночь накануне покушения я видел во сне поле битвы под Плевной, где лежали двенадцать тысяч убитых моих солдат… Я хотел увидеть лицо Осман Паши, отдавшего мне свою шпагу. Но продолжал смотреть на мертвые лица наших солдат…
Когда проснулся, было больно пошевелить рукой – я отлежал ее. Она спала рядом.
Так наступило утро страшного дня.
Я поцеловал ее, она как-то радостно тронула рукой мою щеку и тотчас заснула. В молодости спят долго. Я хотел просто уйти, но обернулся…
Простыня облегала ее изгибы… Не смог уйти… Власть ее тела…
После надел вишневый халат с кистями и поднялся по потайной винтовой лестнице в свой кабинет.
Любимая уехала домой через час, смотрел из окна, как ее увозила карета.
Сидел в кабинете один, сжав голову руками… И жалел мою Машу… Великий я грешник!
Потом, как всегда – пил кофей с Машей, она молчала. Молчал и я. Поцеловал ее, вернулся в кабинет. Выслушал доклад Кости.
В конце он начал говорить о здоровье Маши.
Я сказал:
– Не говори мне о ней, мне и так очень больно.
Вышел из дворца на обычную прогулку.
В Летнем саду – солнце сквозь голые деревья. Все таяло. Пахло весной.
…Возвращался с прогулки, вышел на площадь перед дворцом. На расстоянии, чтоб не мешали думать, плелись полицмейстер и Кох (начальник охраны).
Поодаль у арки Главного штаба, как всегда, собралась толпа, ждали увидеть мое возвращение. Поприветствовал их…
В это время от арки отделился и быстро пошел навстречу мне высокий, молодой человек – я почему-то обратил на него внимание. Он был в темном пальто похоронного цвета и чиновничьей фуражке с кокардой. Поравнявшись, мгновение мы смотрели друг на друга. Я запомнил его умоляющие глаза… И в этот момент увидел его руку – она была засунута в оттопыренный карман пальто… Вмиг лицо его как-то дернулось, побелело и стало беспощадным. Я прошел мимо… Но обернулся…
Увидел направленный на меня пистолет…
Выстрел… Мимо!
И я пустился наутек, как мальчишка.
Какой стыд! На глазах толпы Государь удирал возле собственного дома, преследуемый жалким сопляком. Первый раз после смерти отца меня заставили исполнять чужую волю…
Еще выстрел… Мимо! Я резко подал вправо. Бежал зигзагами, как учили в гвардии…
Тот, с кокардой, – за мной. Еще выстрел – я бросился влево.
Ну где же охрана? Я слышал его дыхание… Догоняет…
Еще два выстрела почти в упор. Успел низко присесть.