Князь. Записки стукача, стр. 100
Я поцеловал её. Она задрожала. И вдруг сама начала целовать меня… Она целовала торопливо, отчаянно и плакала…
Потом долго лежала молча.
Наконец сказала глухо:
– У входа стоит карета. Мы можем ехать. Выпиши чек.
Я выписал и отдал Сонечке.
– Спасибо. Я в тебе не ошиблась. Если все выйдет, я к тебе ещё приду.
Попытаюсь все восстановить для Истории.
28 февраля. Кажется, было десять вечера.
Мы вышли на ночную улицу. Стоял экипаж. В карете мне завязали глаза.
Тронулись… Вдруг ясно представил: они везут меня убить! Чек – у них, я им более не нужен… Мне сделалось душно. Красные искры заметались перед глазами… Помню, глотнул воздуха, и цепь видений понеслась передо мной. Потом я очнулся. Карета остановилась… Сонечка сняла повязку, терла мне виски. В карете было темно, опущены занавески.
– Слава Богу, живой… Что с тобой?
– Плохо было. Это случается иногда.
– Странно. Ты ведь еще молодой. – Снова перевязала мне глаза. – Прости, иначе нельзя. Это касается жизни товарищей.
Держась за ее руку, я вышел из кареты. Забавные ощущения слепого. Включаются какие-то новые чувства… Мы ступили на лестницу. Я долго поднимался на их этаж. Видимо, это был один из последних…
Мне сняли повязку.
В полутьме – комната, освещенная свечами. За столом с вечными баранками и самоваром сидели они: несколько мужчин и женщин – кажется, женщин было три… Я понял: это остатки знаменитого Исполнительного Комитета, который подписывал сообщения об убийствах.
Я подумал: забавно, я был при его начале, и вот я – при его конце. Где они, люди с той полянки? Гигант Желябов, красавец Баранников, Робеспьер Михайлов – все они уже одной ногой в могиле. «О, жертвы мысли безрассудной…» Стычка с великой, ледяной Империей заканчивалась…
Они жадно попивали чай, ели колбасу.
Некто в гвардейском мундире заговорил:
– Организация разгромлена. Вся верхушка схвачена. Завтра, первого марта, царь поедет в Михайловский дворец. Завтра должно быть покушение – или уже никогда! Нас арестовывают каждый день. Есть предатель, который знает адреса большинства квартир…
Я из темноты:
– Вы опять обо мне?
– Да нет, – брезгливо, – конечно, не вы… К счастью для вас, вы не знаете наших квартир. Мы должны сделать это завтра. Но как быть с миной? Она до сих пор не приготовлена. Мы вряд ли успеем. Спешить в работе с миной опасно…
Заговорила темноволосая красавица – это, как узнал потом, была дворянка Вера Фигнер, сестра знаменитого оперного певца. Она долго стыдила мужчин за малодушие.
Ее сменила брюнетка постарше, лет тридцати. Оказалась той самой Корбой, разделявшей фамилию с убитой Мадонной. Они обе настаивали: «Мы должны успеть сделать это завтра! Первого марта царь должен быть убит на обратном пути из Михайловского Манежа…»
Сонечка выступала снова, снова, и все яростней:
– Во имя наших товарищей! Если мы не трусы! Мы изготовим мину… Будем работать ночью и изготовим!
– На дискуссию нет более времени, и она бесполезна, – сказал гвардеец (впоследствии узнал его фамилию – Ширяев). – Здесь решающее слово за нашими техниками…
Поднялся интеллигент в пенсне (это и был Кибальчич). Заговорил очень спокойно:
– Если будем работать до утра, сможем успеть сделать всего одну мину для галереи под Малой Садовой. На нее уйдет весь наш динамит. Для засады на Екатерининском канале ни бомб, ни динамита нет!
– Главное – есть галерея под Малой Садовой! – почти кричала Сонечка. – Мы успеем, установим там мину… Что же касается бомбометателей, они встанут в начале Малой Садовой с кинжалами вместо бомб. И если царь останется жив после взрыва, бросятся к карете и зарежут тирана.
– А если царь не поедет через Малую Садовую, но повернет на Екатерининский канал? – спросил я.
– Тогда покушение провалилось, – зло ответила Сонечка. – Но мы следили – все последнее время он едет в Манеж по Екатерининскому каналу, а возвращается всегда по Малой Садовой… Итак, все наши силы – на Малую Садовую, – сказала Сонечка. – Мину начнем делать сейчас же! Вы, – она обратилась к Кибальчичу и гвардейцу, – оба остаетесь с нами в квартире.
В ответ хор голосов – с предложением помогать.
– Помогать останется только Верочка, – приняла решение Соня. И приказала Кибальчичу: – Объясни!
Сонечка вела себя как власть имеющая. Она незаметно стала руководителем.
Кибальчич объяснил:
– К сожалению, мы не можем допустить ничьей помощи. Ибо одно неверное движение – и мы все взлетим на воздух. Потому останутся Верочка и Сонечка. Сонечка уже делала бомбы, Верочку используем на других очень важных работах – разогреть чаю… и прочее, – (наконец-то все рассмеялись). – Но не будем терять времени…
Мне показалось, этот Кибальчич был влюблен в Веру. По-моему, они все были влюблены друг в друга! Они, когда-то дававшие зарок – не влюбляться, пока не победит Революция! Настоящая Корба, как я узнал потом, была влюблена в Михайлова. И когда его арестовали, долгое время пребывала в прострации… После ареста Колодкевича ей поручили предупредить Клеточникова, чтобы он не шел на квартиру Колодкевича, где была явка. Но выполнила она это формально… Ей было не до ангела-хранителя организации – она находилась в расстроенных чувствах… Зато в других случаях любовь себя оправдывала. Например, в тот вечер. Тогда любовь управляла Сонечкой! Любовь родила её бешеную энергию, которой она заразила остальных.
Обсуждение закончилось. Все поднялись. В тусклом колеблющемся свете свечей лица терялись.
Я думал, они меня теперь не выпустят, пока не свершится покушение. Но ничего подобного – со мной простились.
Выйдя в коридор в сопровождении гвардейца и Сонечки, я увидел в коридоре двух молодых людей. Один был совсем мальчик, другой – рабочего вида человек, почему-то с портфелем. Оба чего-то напряженно ждали. И это страшное их напряжение я физически почувствовал.
У входной двери гвардеец заботливо перевязал мне глаза. Я услышал голос Сонечки:
– Тебя отвезут домой. Встретимся после всего. Я буду ждать тебя после в кондитерской Беранже, – (знаменитая кондитерская на углу Невского и Мойки).
Гвардеец помог спуститься во двор, посадил в карету, и карета повезла меня домой.
Это прощание, как и приглашение на тайное сборище, к сожалению, не показалось мне странным и подозрительным.
Я вспоминал ее исступление, поцелуи… Навязывалась мысль о том, что «старая любовь не ржавеет». А то, что Сонечка продолжала при этом безумно любить Желябова… Что ж, подобное часто случается у наших женщин: «Любила одного, спала с другим» – почти народная наша пословица.
Вернулся я домой в первом часу.
Хроника последнего дня
1 марта. 1.15 ночи. Час я точно помню…
Надо было немедля предупредить графа. Но если они следят за домом?
Я растолкал Фирса. Вместе с ним по очереди мы сначала перелезли через ограду в соседний сад. В соседском особняке свет в окнах уже погасили – спали. Сторожила собака – огромный дог. Яростно, с лаем он бросился на меня. Но Фирс схватил его за морду своими лапищами и каким-то первобытным страшным рывком сломал псу шею. Пес успел заскулить и умолк.
Перелезши через ограду, мы вышли в параллельный переулок. Фирс отправился за каретой, а я следил за улицей. Никого…
Разыскать экипаж в Петербурге можно было тогда в любой час дня и ночи…
Я подъехал к дому графа Лорис-Меликова.
У дверей особняка и вокруг – полиция и казаки. Я нашелся, вызвал старшего:
– Немедленно разбудите графа и передайте письмо.
В письме я просил о безотлагательной встрече.
В маленькой гостиной меня встретил заспанный граф с дико торчащими усами.
– Я только что от них! Теперь, возможно, они следят за моим домом. Но я шел через соседский сад…
– Рассказывайте по порядку.