Султан Луны и Звезд, стр. 64
И тогда мой отец принял самое мужественное решение в своей жизни и нарушил все клятвы, которые некогда принес в Великой Гильдии Прорицателей.
— Калиф, — вскричал он, — я готов говорить тебе правду, от которой возрадовалось бы твое сердце, но есть и другая правда, которая меня страшит и огорчает. Но я прорицатель, и не могу сказать тебе ничего, кроме того, что предвижу. И вот что я предвижу: то, что ты замыслил, не принесет тебе желанных плодов, ибо мои сыновья не обладают тем даром, на который ты возлагаешь такие большие надежды. Им суждена жизнь самых обычных людей!
При этих словах отца калиф помрачнел, как туча, однако в следующее мгновение его недовольство сменилось великим изумлением. Симонид вдруг рухнул на пол, закрыв глаза и дико крича. Словно в агонии, он принялся выкрикивать:
— Калиф, мой отец солгал тебе! Знай, что твоему замыслу и вправду не дано осуществиться, и никому из нас троих не суждено стать прорицателями в Куатани, но все мы наделены даром, и этот дар будет жечь наши сердца подобно жаркому пламени. Мой отец желает уберечь нас, но могущественный дар струится по моим жилам, он призывает меня, и я не могу противиться этой ужасной истине! Я наделен даром прорицания! Но я никогда не буду принадлежать тебе!
Калиф страшно разгневался и набросился на моего отца.
— Злобный старик! — вскричал он. — Ты дерзнул солгать своему покровителю, который наделил тебя, жалкого бедняка, такими богатствами и милостями! Стража! Казнить изменника! Казнить его на месте!
Стражники немедленно привели приговор владыки в исполнение и жестоко изрубили нашего беспомощного отца на куски. Калифом тут же овладело страшное отчаяние, ибо он понял, что его замыслам не суждено сбыться. Ему и в голову не приходило, что прорицатель способен солгать. Но если это было так, то разве смог бы он доверять Троим Прорицателям, даже если бы нас обучили этому ремеслу, как он того желал?
О том, что случилось потом, долго рассказывать не придется. Калиф не был злым человеком, хотя его безудержное стремление к власти и исковеркало его душу. Ведь поначалу его благодарность отцу была безмерна, и потому, увидев его смерть — смерть своего верного и преданного друга, — Абдул Самад сильно опечалился.
Вскоре мы с братьями снова предстали перед владыкой. Он сказал, что готов покаяться перед нами за то зло, которое он нам причинил, и спросил, чего бы мы пожелали, дабы, исполнив наши желания, он искупил свою вину. Вот так и получилось, что у нас появилась возможность осуществить свои мечты — хотя и совсем не так, как мы того хотели.
Мой брат Симонид жестоко страдал из-за того, что пробудившийся в нем дар стал причиной гибели отца. Он попросил лишь о том, чтобы калиф послал его в Каль-Терон, в Школу Имамов, где бы он посвятил себя простой и скромной жизни набожного аскета. На самом деле будущая жизнь Симонида сложилась далеко не так просто, как он того желал. Позволю себе напомнить тебе о том, принц, что калиф был двоюродным братом султана. Оказавшись в Школе Имамов с рекомендательным письмом от такой высокопоставленной особы, Симонид изначально был обречен на особые привилегии, и на него сразу же возложили большие надежды. Верно, калиф в своем письме ни словом не обмолвился о необыкновенном даровании юноши, и все же моему старшему брату предстояла блестящая карьера на службе султану. Думаю, с тех пор он более никогда не взывал к своему пророческому дару, но частенько я гадал, сколько раз у него бывало такое искушение и сколько раз грядущее само приоткрывалось перед ним. Я уверен в том, что до конца его дней у него еще появится повод нарушить ту клятву, которую он в слепоте своей некогда дал при дворе калифа Куатани.
Моего брата Эвитама подобные мысли не мучили. Как я уже говорил, он мечтал только о том, чтобы выслужиться при дворе, и думал исключительно о богатстве и милостях, которыми был окружен наш покойный отец. Эвитам убеждал себя в том, что он сумеет избежать глупых ошибок отца, и потому стал умолять калифа о том, чтобы его послали учиться в Великую Гильдию Прорицателей. Нас с Симонидом эта просьба брата повергла в замешательство. Думаю, из-за этого и мать наша скорее сошла в могилу. Казалось бы, калифу стоило отвергнуть эти мольбы, однако он настолько привык к тому, что во всем полагался на придворного прорицателя, что решил, что не сумеет обойтись без такого человека и впредь.
Вот так и вышло, что в конце концов Эвитам стал обучаться тому искусству, которым владел наш покойный отец, и через некоторое время вернулся из Гильдии со звездой на лбу и грубыми шрамами между тремя прядями бороды. Увы, его дар обманывал его, если он представлял, что теперь его жизнь при дворе калифа станет легкой и беззаботной. На самом же деле Эвитам ухитрился нажить злейших врагов и принес страшные страдания и себе, и другим людям. Боюсь, теперь мой бедный глупый брат уже мертв. Однако почему-то у меня есть сильнейшее предчувствие, что он еще восстанет из могилы, дабы исправить множество совершенных им жестоких ошибок.
Что сказать об Альморане, младшем из троих братьев? Я не желал иметь ничего общего с искусством прорицания. Со временем у меня развился другой дар — конечно же, я имею в виду свои способности к торговле, которые в итоге позволили мне со временем нажить большое состояние, отойти от дел и поселиться в этом чудесном жилище, которое я именую Домом Истины. Печалюсь я лишь о том, что мои братья не здесь, не со мной и не могут предаться великой радости, ибо этот дворец я воздвиг, стараясь, чтобы он целиком и полностью походил на дворец нашей детской мечты, окруженный роскошными садами. Но насколько прекраснее была бы моя жизнь — так я думаю порой, — если бы мои братья оказались теперь рядом со мной, в объятиях нашей мечты!
Джем очнулся. Но нет, он же не спал, правда? Его просто вогнал в дремоту негромкий монотонный голос Альморана. И все же почему-то у Джема возникло такое чувство, что рассказ остался незавершенным, как ни длинен он был. Вероятно, Альморан упустил какие-то подробности. Джем пытался придумать вопрос — словно ему непременно нужно было узнать эти подробности, но почему-то в голову не приходила связная мысль о том, что именно его интересует. И вопрос, и желание его задать вскоре испарились без следа.
Он взглянул за окно, в сад, и увидел Дона Белу, которая медленно, задумчиво прохаживалась по дорожке под ивами. Какой далекой она казалась, какой нереальной! У Джема было такое впечатление, что ее место здесь, что девушка принадлежит к этому странному миру — словно бы она совсем не та, которую он совсем недавно спас... или ему только казалось, что это случилось совсем недавно.
Альморан улыбнулся.
— Однако я стар и чересчур болтлив. Бедный принц, ты, наверное, проголодался. Да-да, ты голоден и к тому же пока не совсем здоров! Думаю, принцесса также себя неважно чувствует.
— Принцесса? — озадаченно переспросил Джем, не спуская глаз с девушки, гуляющей в саду.
Альморан только улыбнулся в ответ.
— Пойдем. Не пора ли нам присоединиться к множеству моих друзей?
Глава 32
КАЗНЬ ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ
— Перец!
— Специи!
— Оливки!
— Масло!
Запруженный народом базар оглашался криками торговцев. Крики взмывали над заваленными всевозможными товарами прилавками, многократным эхом разлетались по прохладным аркадам, по узким проулкам.
— Хина!
— Янтарь!
— Шафран!
— Сахар!
По всему югу, где солнце всегда стояло высоко, не было базара более знаменитого, чем базар в Куатани. Со всего огромного города и из местностей за его пределами, от пристаней, где с плеском бились друг о дружку рыбацкие лодки, от мастерских в глухих переулках и из садов, которыми поросли окрестные холмы, приходили сюда женщины в черных чадрах, мужчины в запыленных белых одеждах, торговцы, чьи головы венчали высокие тюрбаны. Каждый день на этой просторной площади собирались толпы народа.