Султан Луны и Звезд, стр. 17

Но не все это вызвало такой восторг у Амеды. У нее перехватило дыхание при виде той пленительно прекрасной девушки, что примостилась на устланном подушками полу. Одетая в тончайшие шелка, сестра Эли Али Оли лежала спиной к щелочке, но Амеда догадалась, что та дивно хороша: для этого достаточно было бросить один взгляд на роскошные, пышные длинные черные волосы, разметавшиеся по подушкам, на гладкую оливковую кожу обнаженного плеча.

Девушка горестно вздохнула, подняла руку, унизанную множеством браслетов, и коснулась нитей с колокольчиками. Покои прекрасной пленницы наполнило пение хрустального ручейка. Девушка, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону, голосом дивной чистоты пропела вот такие загадочные строчки:

Я знаю о пяти исчезновеньях,
Они ко мне являются в виденьях
И друг за другом следуют отныне. 
Над первым властно алчущее пламя,
Второе происходит под волнами,
А третье — в знойный полдень средь пустыни. 
Четвертое мне видится в тумане,
Как через закопченное стекло,
А пятое закрыто облаками,
Но для меня важнее всех оно! 
Когда свершатся все исчезновенья,
Я обрету свое освобожденье!

Амеда, застыв в молчании, слушала и не отводила взгляда от девушки. Песня ее опечалила и встревожила, и она не могла пошевелиться. Из глаз девочки хлынули слезы. Еще никогда в жизни она не ощущала такого волнения, не попадала под действие таких восхитительных чар.

Но чары были разрушены в одно мгновение. Рука Фахи Эджо метнулась в пах Амеды.

— Ага! У тебя кое-что торчком! Так я и думал!

Он уже не впервые так подшучивал над Амедой, но сейчас она возмутилась не на шутку.

— Я девочка! Ишь, чего удумал!

— Нет, ты наполовину мальчишка — разве не так?

В следующее мгновение закадычные приятели уже вовсю мутузили друг дружку, катаясь по грязи в узком простенке.

— Эй! — послышался вдруг грубый голос.

— Эли!

Фаха хрипло расхохотался и вскочил на ноги. Амеда тоже поднялась. Только из-за того, что тут было слишком мало места, толстяк не выволок ее из-за кибитки за ворот. У девочки было ровно столько времени, сколько нужно было для того, чтобы пуститься наутек. Но она никак не могла удержаться...

Еще одним глазком. Хотя бы одним глазком.

Девушка по имени Дона Бела, что сидела внутри кибитки, встревоженно обернулась, услышав, что снаружи какая-то потасовка. С ее лица упала накидка, и оно озарилось золотистым сиянием.

Амеда вскрикнула. Отныне она никогда не сумеет забыть это лицо.

Глава 9

ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ СОЛНЦА

— Прыщавый! Прыщавый, где ты носит?

В открытые иллюминаторы ветер заносил запах морской соли. Узкий луч солнца качался вместе с кораблем и падал то на заплесневелые книги, то на измятые карты. От лезвия абордажной сабли отпрыгивали маленькие солнечные зайчики, перебирались на ствол мушкетона, на голову тигра, сверкали в стеклянных глазах.

— Прыщавый! Да где ты, черт бы тебя побрать? Прыщи свои выдавливать, что ли?

В коридоре послышался звон посуды, но на этот раз, похоже, буфетчик ничего не разбил, а, устояв при качке, ухитрился удержать посуду на подносе. При такой болтанке ходить по кораблю с подносом было примерно так же легко, как по крутому склону, который еще вдобавок трясется под ногами. Но капитан Порло сочувствовать буфетчику не собирался, как не сочувствовал никому из тех, кто обладал двумя настоящими ногами. Могли ли эти счастливцы знать о том, что такое ходьба?

Капитан нетерпеливо стучал по столу ножом и вилкой. В такое утро даже старый морской волк мог выйти из себя. После неожиданной ночной грозы разгулялся ветер, который потом долго трепал паруса с яростью рассерженного бога. Даже бимсы на потолке в капитанской каюте трещали от напора ветра и волн.

— Прыщавый, поторопиться, грязные скотины! Да что же, человек до самый полдень ждать своя завтрака? Прощеньица просить, барышня, — добавил капитан, одарив Кату чуть смущенной ухмылкой. — Простить капитан Порло за то, что он такие грубые и неотесанные мужланы. Вы не обижаться, вы понимать, что я только снаружи такая страшный, а внутри добрые-предобрые.

Ката улыбнулась в ответ и погладила обезьянку, которая, присмирев, устроилась у нее на коленях, будто хорошо воспитанный ребенок. Пусть от Буби противно пахло, пусть она была грязная, Ката нутром почувствовала, что маленькая подружка капитана — существо дружелюбное, и она сразу полюбила обезьянку, как любила всех зверей на свете.

Раджал неприязненно поглядывал на обезьяну и девушку. Он вовсе не был жесток, но он очень жалел о том, что жестокая зеленая молния поразила Джема, а не эту плешивую обезьяну! Ката сумела более или менее внятно объяснить, какое волшебство стало причиной ее появления на корабле, но ни Ката, ни Раджал не могли понять, что случилось с молодым человеком, которого они оба так любили. Раджал нервно поерзал на табуретке. Судьба Джема теперь была непонятна и страшна, а они с Катой ничего не могли поделать. Оставалось сидеть в каюте со старым косноязычным морским волком и ждать, когда им принесут завтрак!

— Прыщавый! Ну, наконец ты припираться, скотины! — взревел капитан, когда дверь каюты распахнулась. Хорошо, что расстояние от двери до стола было небольшим, поскольку именно в это мгновение корабль опасно накренился и Прыщавый скорее упал внутрь каюты, нежели вошел в нее.

Буби испуганно взвизгнула, спрыгнула на пол, но ничего страшного не случилось: поднос приземлился прямехонько на стол, куда ему, собственно, и следовало водвориться. Правда, Прыщавый при этом упал физиономией в тарелку с солониной, но капитана Порло это обстоятельство нисколько не смутило. Он выпучил глаза, радуясь появлению пищи. Отпихнув в сторону мальчишку-буфетчика, старый моряк принялся набивать рот сухарями, солониной и горчицей, да еще и выругал Прыщавого за то, что тот не принес рома.

Капитан опомнился лишь немного погодя — то есть вспомнил о том, что у него в каюте дама. Он махнул рукой вслед удаляющемуся Прыщавому.

— Вы не обращать внимание на этот нескладеха, барышня. Из его прыщи ничего на солонина не попасть. А это — это быть просто горчица, вы мне верить?

Ката помучилась сомнениями, но голод взял свое. В те годы, когда они с отцом жили в Диколесье, она твердо выполняла клятву и никогда не ела плоти зверей, своих собратьев. О, в какой ужас пришел бы отец, если бы узнал, чего только Ката не ела с тех пор, как они расстались!

Капитан продолжал уговаривать гостей.

— Ну а вы, господины Радж, вы-то покушать, правда? Вот-вот, правильно, вот так, давать юная барышня примеры! Жалко мне быть, но у нас нету яйца. Вот приплыть в порт, там я очень любить хороший свежий яичко, так любить... Яичница обожать просто. Вы пробовать яичница, барышня? Вот это бывай блюдо, достойный... достойный сама королева... вы уж меня простить, пожалуйста.

Ката не могла удержаться от улыбки — настолько потешными были попытки капитана казаться галантным кавалером. На палубу корабля она попала, будучи одетой в крестьянские обноски, а теперь на ней было великолепное зелено-коричневое бархатное платье, извлеченное из недр одного из капитанских сундуков. В таком платье Ката чувствовала себя светской дамой, явившейся с важным визитом в приличный дом. Ката, конечно, предпочла бы мужское платье, какое носила в Зензане, но у лорда Эмпстера на этот счет имелись собственные соображения. Он заявил, что в Унанге при дворе султана да и в домах других важных персон никто не посмеет обидеть даму-иностранку, и поэтому Ката в своем женском обличье будет куда полезнее для общего дела, нежели переодетая в мужской костюм. Ката в этом сомневалась, но решила покориться мудрости пожилого человека. Она сразу ощутила таинственную силу, которую излучал этот человек, и поняла, что с ним надо быть начеку.