Кровавый след на песке, стр. 50

— Не хотите ли вы сказать, что Кларенс Бассет может быть убийцей-рецидивистом?

— Никоим образом. Я говорил в общем плане.

— Какой смысл было говорить обо всем этом?

В его взгляде отразилось много различных чувств. В нем было сочувствие, трагические знания и усталость. Он надорвался в своих авгиевых конюшнях и разуверился в действиях человека.

— Я уже старый человек, — сказал он. — Я иногда не смыкаю глаз во время ночных дежурств и размышляю о возможностях человеческого существа. Знакомы ли вам новейшие межперсональные теории психиатрии? С концепцией «сумасшествие двоих»?

Я ответил отрицательно.

— К нам этот термин пришел в переводе с французского. Сумасшествие, насилие могут быть продуктом взаимоотношений, хотя участники таких отношений в индивидуальном плане могут быть абсолютно безобидными. Мои ночные размышления включали также Кларенса Бассета и Изабель. Двадцать лет назад их взаимоотношения могли привести к их свадьбе. Подобные отношения могли также выродиться и превратиться во что-то неизмеримо скверное. Я не говорю, что так оно и получилось. Но такую возможность вполне можно предположить. Такая возможность возникает, когда у двух людей появляются одинаковые подсознательные и запретные побуждения. Одинаковое желание смерти.

— Навещал ли Бассет миссис Графф перед ее побегом в марте прошлого года?

— Думаю, да. Мне надо будет проверить по журналам.

— Не беспокойтесь. Я сам спрошу его об этом. Скажите мне вот что, доктор Фрей: есть ли у вас какие-нибудь более существенные сведения, чем просто плоды ваших размышлений?

— Возможно, и есть. Но если они даже и есть у меня, я не смогу и не стану говорить вам об этом. — Он поднес руку к лицу, как бы от чего-то защищаясь. — Вы забросали меня вопросами, сэр, и им нет конца. Как я сказал, я уже старый человек. А сейчас у меня часовой обеденный перерыв, вернее сказать, закончился обеденный перерыв.

Глава 31

Когда я приехал в Малибу, наступила настоящая ночь. На стоянке у клуба «Чаннел» стояла всего одна машина — потрепанный довоенный «додж» с фамилией Тони на рулевой колонке. Никого не было видно внутри клуба и возле бассейна. Я постучал в дверь кабинета Кларенса Бассета, но никто не отозвался.

Пройдя вдоль галереи, я спустился по ступенькам к бассейну. Поверхность воды немного рябила от слабого, нехолодного ветерка с океана. Место казалось совершенно заброшенным. Я действительно оказался последним участником приема.

Воспользовавшись этим обстоятельством, я проник в кабинку Саймона Граффа. Дверь была заперта на замок с язычком, который было нетрудно выдавить. Я вошел внутрь помещения и включил свет, ожидая, что кого-нибудь обнаружу. Но комната была пуста, мебель и обстановка нетронуты, яркие картины спокойно висели на стенах.

Время текло сквозь меня, затрагивая нервные окончания, горячило кровь в венах, оставаясь неуловимым, как само дыхание. У меня было недремлющее чувство, которое иногда приходит к человеку на заключительной стадии запутанного дела, когда вы можете видеть, что происходит за углом, если того пожелаете, и можете заглянуть в потемки человеческой души.

Я открыл створчатые двери в раздевалки. В каждой раздевалке была задняя дверь, которая выходила в коридор, ведущий в душевые. В раздевалке справа стоял стальной серый шкаф с замком, лежала различная мужская одежда для пляжа: халаты, купальники, легкие шорты, спортивные рубашки и теннисные кеды. Другая раздевалка, с левой стороны, которая, должно быть, принадлежала миссис Графф, была совершенно пустой, если не считать деревянной скамьи и пустого гардеробного шкафа.

Я включил верхнюю лампу, толком не зная, что ищу. Что-то неопределенное и все же конкретное. Двигало мною какое-то неосознанное чувство, я хотел воссоздать картину той весенней ночи, когда Изабель Графф убежала из санатория и погибла первая девушка. Я вспомнил слова Изабель: «Какое-то мгновение я оставалась там и наблюдала через дверь, прислушиваясь к самой себе. Пожалуйста, налейте мне вина».

Я закрыл дверь в раздевалку. Жалюзи висели неплотно, не были опущены и закрыты, с тем чтобы кабинка хорошо проветривалась. Встав на носки, я смог заглянуть через просвет в оконных переплетах в другую комнату. Изабель могла бы сделать то же самое, встав на скамейку.

Подтянув скамью к двери, я встал на нее и увидел на краях жалюзи, в шести дюймах ниже уровня своих глаз, ряд пятен, напоминавших отпечатки губной помады, потемневшие от времени. Я обследовал нижнюю сторону гладкой деревянной полоски жалюзи и обнаружил там аналогичные пятна. Меня укололо болезненное чувство, и неприглядная картина происходившего вырисовывалась в сознании. Стало больно за женщину, которая стояла в темноте на этой скамейке, заглядывала в другую комнату через щели между планками жалюзи и, наблюдая то, что происходило в раздевалке мужа, в отчаянии кусала деревянную планку.

Я выключил верхний свет, вышел в прихожую и остановился возле литографии Маттиса «Голубой берег». Я чувствовал огромную потребность увидеть этот замечательный, хорошо устроенный мир, которого в действительности никогда не было. Такой мир, в котором никто не жил и не умирал, в котором солнце никогда не садилось.

Позади меня кто-то тихонько кашлянул. Я обернулся и увидел в дверях Тони, силуэт которого ярко выделялся на свету.

— Мистер Арчер, вы взломали дверь?

— Да, взломал.

Он укоризненно покачал головой и нагнулся, чтобы увидеть нанесенный замку ущерб. Четкая царапина пересекала гнездо замка, дерево тоже было слегка помято. Коричневый палец Тони ощупал царапину и вмятину.

— Мистеру Граффу это не понравится, он очень ревниво относится к своей кабинке. Он обставлял ее сам, не то что другие.

— Когда он это делал?

— В прошлом году, до начала летнего сезона. Он прислал своих декораторов, все отсюда выкинул и обставил совершенно заново. — Он смотрел серьезно, мрачно, не моргая. Потом снял фуражку и погладил подернутые сединой волосы. — Замок на воротах тоже вы сбили?

— Да. Кажется, я сегодня поддался духу разрушения. Это имеет значение?

— Копы думают, что имеет. Капитан Спиро снова и снова спрашивал меня, кто взломал запор на воротах. Они обнаружили еще одного мертвеца на побережье, знаете ли вы об этом, мистер Арчер?

— Карла Штерна?

— Да, Карла Штерна. Одно время он был менеджером у моего племянника. Капитан Спиро сказал, что это было еще одно убийство среди гангстеров, но я не знаю. А как думаете вы?

— Я сомневаюсь в этом.

Тони присел на корточки на пороге открытой двери. Казалось, ему неприятно входить внутрь кабинки Граффа. Он опять почесал голову и провел большим и указательным пальцами по своему лицу, к краям рта.

— Мистер Арчер, что случилось с моим племянником Мануэлем?

— Вчера ночью в него стреляли, он убит.

— Это я знаю. Капитан Спиро сказал мне, что он мертв, застрелен в глаз. — Указательным пальцем Тони дотронулся до века своего левого глаза. Его поднятое кверху лицо напоминало потрескавшуюся посмертную маску из глины.

— Что еще сказал Спиро?

— Не знаю. Сказал, что, может быть, это тоже дело рук гангстеров, но я не знаю. Он спросил меня, были ли враги у Мануэля? Я сказал ему, да, у него был один большой враг — Мануэль Торрес. Что я могу знать о его жизни, о его друзьях? Он вырвался от меня уже давно и покатил своей дорогой, прямо в преисподнюю на своей приземистой машине. — На его лице, похожем на неподвижную индейскую маску, живые мрачные глаза выражали большое горе. — Не знаю, я не смог совсем вырвать из сердца этого мальчишку. Одно время он был для меня как родной сын. — Его опущенные плечи двигались вместе с дыханием. Он продолжал: — Я собираюсь бросить это место. Оно принесло несчастье мне и моей семье. У меня все еще есть друзья во Фресно. Мне надо было оставаться там, никуда не уезжать. Я допустил такую же ошибку, как и Мануэль, думал, что поеду и добуду все, чего захочу. Но мне не позволили этого сделать. Я остался ни с чем — ни жены, ни дочери, ни племянника.