Тропою архаров, стр. 47
Я напрасно отстал, идя с Ниной. Наш авангард- Домра и Димка, прибыв на кордон, еще застали Петра Петровича и Петра упаковывавшими последние предметы из своего обихода и оборудования.
Произошла радостная встреча. Петр Петрович, узнав о наших злоключениях, кинулся кормить передовиков. А передовики были голодные, как звери. Они поели, Петр Петрович налил им даже по кружке чистенького. Голодные и усталые, Дима и Домра быстро опьянели. По рассказу Кузьмы, выпившего больше всех и съевшего не меньше других, дальше дело вышло по-глупому.
Начали подходить наши лошади с вьюками. Конечно, они особо блестящего вида не имели, они были худые, грязные и полукалеки. Конечно, Петр Петрович стал упрекать ни в чем не повинного Димку в варварском отношении к лошадям; конечно, он стал заикаться. Конечно, не медля вступился Петр.
Б…б…б…б…- закинул голову, показывая на Димку, закричал он.
Бессовестные люди! – кончал Петр.- Бессовестные люди!
Да! – подтверждал Петр Петрович.
В…в…в…- начинал Петр Петрович.
Варвары! – кричал Петр.
Да! – подтверждал Петр Петрович.
Неожиданно Димка впал в неописуемую пьяную обиду.
Это мы бессовестные люди, это мы варвары! – размахивая руками, налетал он на Петра Петровича.- Ты сам бессовестный человек! Кто нас через гольцы погнал? Из-за кого лошадей загнали,- из-за вас, чертовы формалисты! Вам бы, старым дьяволам, только закончик исполнить. А что от твоего добросовестного отношения будет – тебе наплевать! Вам бы только самим быть беленькими да чистенькими, а там что с другими – наплевать! Вам любая скотина дороже людей! Ты на людей посмотри, какие они пришли из маршрута, ты на нашу Нинку посмотри, кобылий благодетель, у девки вся морда серая от усталости, ее шатает, идти не может… Э, да что с тобой говорить, коровий апостол!- и, повернувшись, они плюнули и пошли на базу, до которой было еще 15 километров .
За ними побежали, стараясь вернуть. Ругающегося и сопротивляющегося Димку вернули, а про Домру, обидевшегося еще больше Димки, забыли. В общем переполохе никто не обратил внимания на то, что Домра ушел и где-то усталый, да к тому же и пьяный, шагает один.
Покуда наш отряд, достаточно растянувшийся, подтягивался на кордон, почти одновременно с противоположного направления сюда же явилась какая-то геологическая экспедиция. Неразбериха усилилась. Вид у геологов оказался тоже без особого шика, народ поистрепался и устал.
Одна сильно молоденькая «геологиня» как вошла в кордон, так и шлепнулась на лавку, привалилась к стене, да так с рюкзаком за спиной и заснула мгновенно. Это, нужно сказать, была довольно хорошенькая «геологиня» и спала она так крепко, что, казалось, ее и из пушки не разбудишь. В этот момент я велел Диме позвать Домру. Но не такой человек был Димка, чтобы ходить самому; конечно, он бы в свою очередь послал кого-нибудь, Но послать было некого. Рабочих не было, они возились на дворе с лошадьми. Мощным толчком ноги открыв дверь и не переставая развязывать вьючный ящик, который он только что втащил, Димка заорал в открывшуюся дверь диким голосом: «Домра! Домра! К шефу на носках!»
И тут точно электрический ток пробежал по спящей мертвым сном геологической деве. Глаза ее открылись широко-широко, она обвела комнату испуганным -взглядом и, наконец, поняв что-то, с нетерпением уставилась на дверь, в которую продолжал безуспешно орать Димка.
Но никто не являлся.
Не сразу на Диму сошло озарение, но после нескольких ответов со двора, что Домры нет, он, наконец, что-то сообразил.
Знаете что,- наконец, сообщил он,- я боюсь, что этот шалый архитектор шагает по тракту на базу. Мы тут немножко поругались с хозяевами, и он, видимо, еще не остыл.
И тут взгляд его упал на лицо только что спавшей девы. Она уже совсем не спала, ни малейшего сна не было в ее глазах, она вопросительно смотрела на Диму и быстрыми- быстрыми, какими-то странными движениями поправляла волосы. Наконец, она все-таки не выдержала.
Скажите,- сказала она,- это в вашем отряде работает архитектор Домра из Ленинграда?
Да,- с какой-то нарочитой неторопливостью отвечал Дима.- Наша Домра действительно из Ленинграда, а что?
Да ничего,- ответила «геологиня» и покраснела.
Я встал и, вытолкнув из комнаты Димку, вышел сам.
Она? – шепотом спросил Димка.
Похоже,- отвечал я.
Да ,- рассудительно заметил Димка,- но откуда же она знает, как его зовут, когда он сам клялся, что не знает, как ее звать.
Э брат Димка,- назидательно сказал я,- ты соплив и глуп. Только такой осел, как Домра, все томится в неясной истома, а она, видимо, все-таки кое-какую справочку навела. Так вот, ты затеял эту дурацкую руготню? Ты! Л Домра из-за тебя теперь шагает в темноте. Сейчас же дуй за ним и немедленно верни его сюда. Ясно?
Да что вы, конечно, ясно! Я сейчас, я мигом. Эй, Соколик, ты, помнишь, просил меня, чтобы я сделал тебе хорошие карточки, где бы ты был верхом и с ружьем. Так вот, будет тебе дюжина дивных, художественных фотографий, а пока бери какую-нибудь лошадь у этих ветеринарных живодеров, скачи как черт, догони Домру и верни назад обидчивого сумасшедшего. Пусть он бежит назад, его тут ждет не дождется такая же полоумная.
И мы отошли в темноту, в лес, и сели спина к спине у дерева и молчали. Мы слышали, как ускакал Соколик, как через некоторое время прискакал Домра и, бросив лошадь, побежал в дом. Мы слышали, как потом медленно притащился Соколик и, ругаясь, поймал бродившую лошадь и привязал ее.
А мы все сидели и молчали. Над нами протяжно шумела тайга. Невидимые в темноте, раскачивались ветки, и мерный гулкий шум осеннего леса навевал покой.
Было хорошо сидеть под этот шум в темноте и думать. Было отчего-то грустно или просто как-то спокойно.
О чем задумался, Дима? – наконец, спросил я.
Знаете что,- задумчиво отвечал он,- а все-таки давайте и мы как-нибудь сходим в Университет… на вечер…
Вниз через снега и перевалы
Была осень. На фоне мокрых скал и серого аспидного неба, как гигантские свечи, ярким желтым пламенем горели осенние тополя. Темные тучи, густые и тяжелые, переполненные водой, медленно ползли над ущельем. Дождь то переставал, то начинался снова.
Крутые скальные склоны гор над Хорогом, летом украшенные красивыми бордюрами и пятнами зелени, сейчас были совершенно темные, почти черные, и когда тучи чуть приподнимались, вместо зеЛени по карнизам и трещинам скал становились видны белые прожилки свежевыпавшего снега. Эти полоски и пятна снега, внизу лежащие только по Щелкам и карнизам, вверху переходили в сплошную белую пелену. Кран этой белой пелены, закрывшей вершины гор, ' день ото дня все опускался.
Зима приближалась, она подходила вплотную.
В равнинах приближение зимы не так заметно: мы чувствуем его по усилению ночных заморозков, по увяданию и опаданию листьев, по хрусту тонкого ледка под ногой, по легкой бодрости во всем теле, охваченном осенним холодком. Но в горах приближение зимы просто видно.
В горах зима всегда приходит сверху. Еще летом, в июльскую жару мы видим, как притаилась она по вершинам гор в ледниках и фирнах, как с первыми похолоданиями осени, после каждого ненастного дня, спускается она вместе со снегом все ниже по горным склонам. Она то отступает вверх в ясные дни, то вновь сползает вместе с новым ненастьем, пока не придет к нам в долины, закрыв снегом все хребты до самых подножий.
Итак, приближалась зима.
Все, что было нам поручено, мы сделали. Мы нашли и обследовали много новых земельных массивов, которые можно было освоить, мы изыскали трассы каналов, по которым на эти массивы можно провести воду. Теперь нужно было как можно скорее попасть в Сталинабад и там представить наши проекты. На одном из важных объектов работу следовало начинать немедленно. Мы купили билеты на самолет и ждали. Как только придет самолет, мы через два часа будем в Сталинабаде. Но самолет не приходил – стояла сплошная, непробиваемая облачность.