Тропою архаров, стр. 28

И думалось о том, что жизнь непрерывным напором захватывает все нетронутые уголки. Это неизбежно: за нами, ботаниками-разведчиками, по пятам идут дорожники, агрономы, ирригаторы. И если опять доведется попасть сюда через несколько лет – я увижу уже совсем другую картину.

А пока здесь в широких долинах стояла извечная тишина, уходили в вечернее небо снежные вершины, ветер шелестел ярких высокогорных цветах.

Все было нетронуто, дико и хорошо. На крутом пустынном склоне стояла шестерка могучих рогачей-архаров и спокойно провожала глазами моих уходивших товарищей.

Я последний раз взглянул на снежные вершины, между которыми Баляндкиик проложил свою широкую долину, и быстро, бегом, пустился вниз с перевала догонять ушедших товарищей.

Прощай, Баляндкиик! Нет, лучше – до свиданья!

Алай – страна отгонных пастбищ

«Алай, Алай… Надо слышать, с каким восторгом произносится это слово кочевником. Измученный в дымных, душных своих зимовьях или в не менее дымных, но холодных юртах, наголодавшись за зиму сам и настрадавшись за свой голодный, истощенный скот, он жадно вдыхает горный воздух и наслаждается всеми фибрами своего существа, когда завидит зеленые лужайки Алая».

Так писал академик С. Коржинский, один из первых исследователей Алая, 60 лет назад.

Многое изменилось с тех пор: нет больше дымных, страшных зимовий, похожих на постройки пещерных людей; вместо них выросли хорошие дома; нет троп с бессчетными бродами – в Алай ведут теперь хорошие, безопасные дороги, по которым вместе с лошадьми и верблюдами десятки машин перебрасывают имущество колхозных ферм на летние пастбища.

Но еще большей радостью загораются глаза старых чабанов, в который раз ведущих свои стада на алайские пастбища, когда с перевалов Алайского хребта они увидят зеленые просторы этого рая скотоводов.

Сюда, в Алай, на великолепные высокогорные пастбища посылают свои стада колхозы и совхозы Киргизии, Узбекистана и Таджикистана, здесь летом выкармливаются десятки и сотни тысяч баранов, коз, лошадей. На прекрасных джайляу (высокогорных пастбищах) за неделю или две происходит необыкновенное превращение. Трудно поверить, что лоснящиеся кони, промчавшиеся мимо, это те самые понурые, костлявые одры, едва тащившиеся по дороге в Алай, которых вы видели две недели назад.

Но это так, алайские пастбища совершили это необыкновенное превращение.

Чрезвычайно высокая питательность высокогорных трав,, отсутствие мух, слепней и оводов, отравляющих существование животным в низинах, совершают чудо, и животные отдыхают, выкармливаются и тучнеют в высокогорьях с невероятной быстротой.

Поэтому летом в Алай приходят стада из всех ближайших низин, и Алайская долина наполняется жизнью, движением и шумом.

Но все это летом. Иное дело, когда наступают холода.

Зимой Алай спит. Под ярким безоблачным небом засыпанные снегом стоят безжизненные хребты. От вершин, уходящих далеко в небо, до подножий склонов все одето снежным покрывалом. Долина также погребена под сугробами, над которыми только кое-где поднимаются одинокие, обтрепанные ветром метелки сухих высоких злаков. Все бело, все неподвижно, только глаза ломит от нестерпимого солнечного света, отраженного снегами.

Часто вверх по долине начинает дуть ветер, над холмами курится поземка, и длинные белые вуали появляются над сугробами. Они поднимаются все выше и выше, и, наконец, все исчезает в белом крутящемся вихре: дороги, хребты, небо.

Буран… Невесело здесь в буран вдалеке от жилья.

Зимой Алай спит. Спят и его дикие обитатели. В глубоких норах уснули сурки, не видно мелких грызунов, проложивших бесконечные лабиринты своих ходов под снегом.

От перевала Тау-Мурун в восточном конце долины до Сарык-Могола – реки, текущей в средней части долины, на белой поверхности снега нет следов. Здесь не ходят стада, из-под глубокого снега не выкопает себе корма ни лошадь, ни кутас. Поэтому зимой здесь почти никто не живет.

Только вдоль Сарык-Могола, по южным склонам Алайского хребта, где даже в зимние морозы яркое высокогорное солнце нередко сгоняет сугробы, да по холмистым наносам старых морен, где ветер сдувает снег, пасутся стада и зимой. Здесь даже в многоснежном Алае зимой могут кормиться кутас и баран; на зимних пастбищах и тебенькуют (пасутся зимой) стада таджикских колхозов.

Тут между крупных холмов-чукуров и по склонам гор зимой курятся дымки над овчарнями и жилыми домами. Виднеются конюшни и жилые постройки, высятся стога сена, запасы дров и кизяка, обеспечивающие тепло и корм в зимнюю стужу. В хорошую погоду и зимой по склонам двигаются стада, и зимой заметно оживление на дорогах и тропах. А ниже в долине до самого Дараут-Кургана, где кончается Алай, лежат нетронутые снега.

Скованный морозом, засыпанный снегом, спит всю зиму Алай.

Но вот становится теплее, приближается весна. По крутым склонам Алайского хребта тает снег, и в буром цвете прошлогодней травы, выходящей из-под снега, появляется зеленый оттенок. Весенние воды в долине затопили понижения, а на холмике из обвалившейся за зиму норы выглянул первый исхудалый и заспанный сурок.

Солнце преет сильнее, и вот зазеленела вся долина. Но Алай все еще пустынен. Ведь высокие перевалы в Алайском и Заалайском хребтах лежат под снегом.

В Фергане, в жарком Узбекистане, уже начинается горячий май, поспевает клубника и черешня, а глубокие снега на перевалах ледяными замками запирают дороги.

Но внизу, далеко от Алая, в отдаленных колхозах идут спешные сборы. И вот еще не лопнули снежные пробки на перевалах, а по всем дорогам к Алаю сплошной живой лентой потянулись стада.

И как только бравые дорожники при деятельной помощи солнца пробивают первую дорогу через Талдык (перевал в Алайском хребте), сплошная живая лавина затопляет Памирский тракт.

От Оша до Чигирчика и от Чигирчика до Талдыка на протяжении почти двухсот километров, поднимая тучи пыли, отара за отарой, топоча десятками тысяч копыт, идут стада баранов. Кричат и скачут пастухи, ржут конские табуны, ревут ишаки. Напрасно отчаянно гудят и дико ругаются, стоя на подножках своих едва ползущих машин, шоферы, на чем свет стоит понося и пастухов и баранов,- их истошный хриплый крик и неистовое гуденье бесполезны. Живая лавина затопила дороги, и ничто не действует ни на стада, ни на чабанов.

В это время в Алае еще холодно, ночью замерзает вода в ручьях и заводях, каждый день дует холодный ветер, и то проглянет и обогреет солнце, то пойдет снег, но великое травяное изобилие уже царит по всей долине.

Отросли травы, типчаковые степи уже сбрызнуты золотым дождем цветущих лигулярий. Между многолетними кустиками злаков, которые будут расти все лето, тысячами и миллионами нежных зеленых ростков торопливо тронулись в роет крошечные осоки, тюльпаны, мелкие крестоцветные, злаки, достигающие всего трех-пяти сантиметров высоты.

Эти маленькие растения торопятся использовать влажную весну, мокрую почву, пока она еще напоена водой стаявших снегов.

Эти крошечные весенние эфемеры за десять-пятнадцать дней вырастят маленькие листики, выбросят бутоны, затем цветки и к тому времени, когда просохнет почва и настанет настоящее лето, уже рассеют свои семена, засохнут и исчезнут.

Летом, проходя по сухой типчаковой степи Алая, трудно будет поверить, что еще месяц назад здесь было сплошное море веселых цветущих карликов.

Лето – оно не долго и не очень ласково, это высокогорное лето в Алае.

Но летом Алай живет бурной, напряженной жизнью. Весь превращается в огромный лагерь, везде по долинам, по склонам гор белеют палатки, дымят юрты, двигаются стада, группами и в одиночку проносятся всадники, по дорогам и без дорог ползут машины, и всюду отары баранов, косяки коней и костры становищ.