Король и Королева Мечей, стр. 36

Мила не выдержала. Это оказалось ей не по силам. Она вырвалась и ушла из круга.

Эо, беспомощно размахивая уставшими крылышками, упала на землю.

— Мила! — Это кричал Раджал. Он в тревоге мчался к сестре, огибая деревья. — Что вы тут удумали? Опять какие-то глупости?

Великая Мать согнулась чуть ли не до земли. Тяжело дыша, она отозвалась:

— Детка, не говори о том, в чем ничего не понимаешь.

— Не понимаю? На нас напали эджландцы, а ты тут заклинания бормочешь? Что толку хоть когда-то было от твоих заклинаний, старуха?

Это было жестоко, но Раджал был в ярости и не владел собой. А может быть, он злился и из-за того, что здесь совершили какой-то ритуал без него.

Он бросился к рыдающей и напуганной сестренке. Мила держала Эо в сложенных ковшиком ладонях. Неужели птица умерла? Бедная Эо! Бедняжка Мила! Раджал был готов утешить ее, но она устремила на него злобный взгляд, стала кричать, обзываться, прогонять.

Раджал с полными слез глазами побрел прочь.

Джем в тревоге глянул на опустившуюся на землю у дерева Великую Мать, проводил взглядом друга. Он бросился было к Ксал, но та отмахнулась.

— Догони его, — выдохнула она еле слышно, — догони, а не то он... еще чего-нибудь натворит. Догони, пожалуйста.

Джем растерялся только на миг и бросился догонять Раджала.

— Прощай, принц Джемэни. Прощай, Раджал, мой мальчик.

Ксал шептала эти слова, едва шевеля губами. На самом деле она не прощалась с мальчиками, но она точно знала, что оба они в эту ночь в лагерь не вернутся.

Быть может, им вообще не суждено увидеться вновь.

Ксал согнулась, прижала руку к сердцу. Как же она была стара, как слаба! Сила покидала ее, умирала вместе с нею. Она вдруг поняла, что очень скоро уйдет из жизни. Старуха запрокинула голову. Скоро, очень скоро тяжкое бремя ее дара будет передано Миле. Ксал протянула руку, ища ручонку девочки.

— Мила! Мила, детка!

Но на том месте, где только что сидела Мила, лежало только гаснущее, остывающее тельце Эо.

ГЛАВА 18

ДРАМА

— Милочка, вы выглядите сногсшибательно! Так оно и было.

Ката повернулась в одну сторону, в другую. Улыбка не сходили с ее губ. Горели свечи, их свет смешивался со светом заката и из-за этого становился волшебным, чарующим. Ката любовалась своим отражением в зеркале.

— Но все же это еще не совсем...

Да чего же еще можно было ожидать? Всего-то одну пятнадцатую назад в зеркале отражалась стеснительная воспитанница пансиона благородных девиц, закованная в черное платье примерной агонистки. А теперь перед Катой красовалась женщина, красивая женщина в роскошном золотистом платье со шлейфом.

Это было платье Пелли.

— Тетя Влада, как вы думаете, Пелли вернется?

— Быть может, лишь для того, чтобы жить в позоре, как падшая женщина. Стой смирно. Вот так...

Тетка Пелли стояла рядом с Катой. Она ловко орудовала шпильками и заколками и укладывала густые волосы Каты в изящную прическу. Ката закрыла глаза. Порой ей было больно, но это была такая приятная боль.

Умбекка и вдова все еще крепко спали.

Тетя Влада отступила.

— Но вот рубины... Противная девчонка, она их забрала. — Она проворно расстегнула изумрудное ожерелье. — Должно подойти... Верно, вот так хорошо. Ну, что? Твой возлюбленный встретит тебя возле храма?

Ката кивнула. Тетя Влада рассмеялась.

— Вряд ли бы так себя повел респектабельный мужчина. Думаешь, речь идет о законном браке? Пф-ф-ф! Поверь мне на слово, детка: он просто хочет тебя соблазнить.

— Но лорд Фоксбейн...

— Ох уж этот мне противный старикашка...

В окно забарабанил дождь. Шторы не были закрыты. Небо стало темно-лиловым, как зловещий кровоподтек.

— Ну почему опять дождь?

— Небо отяжелело. Оно пытается освободиться от бремени...

— Но бал...

Тетя Влада снова рассмеялась — тепло, любовно.

— Милая моя, со временем ты поймешь, что этот мир сотворен не только для того, чтобы радовать нас.

— Но для чего же тогда сотворен этот мир? Тетя Влада не ответила на этот вопрос.

— Посмотри в зеркало. Теперь ты — женщина, дитя мое. Ты видишь свою красоту. Но разве ты не видишь в этой самой красоте ростки трагедии, которая только и ждет, чтобы обрушиться на тебя? Какое мужчинам дело до того, сколько красивых тряпок мы напяливаем на себя, сколько побрякушек?

Кончики холодных сухих пальцев прикоснулись к губам Каты, скользнули по ее шее, пробежались по груди. Ката вздрогнула, поежилась.

— Женщина украшает себя, милочка, для себя самой. Ну, еще для других женщин. А мужчинам нужно только сорвать с нас одежду и насладиться нами. В этом они подобны диким зверям. Сегодня ночью, моя дорогая, тебе предстоит испытание. Выдержишь его — значит, тебя ждет великое будущее. Не выдержишь — станешь самой последней из шлюх, сколько бы шикарных тряпок ты на себя ни натягивала.

Взгляни на этих двух старух, что храпят у огня, словно две дряхлые, никому не нужные суки. Если бы они сейчас проснулись, как бы они принялись тявкать и выть на нас! Они глупы. Они не понимают, что своими запретами они только подогревают страсти.

Но, моя милая, есть на свете и другие радости. Они тоньше, прекраснее. Что может знать о глубочайших тайнах сердца какая-то жирная старушенция? Со мной, дитя — только пройди назначенное мною испытание, — ты войдешь во все самые дальние потайные комнаты.

Тетя Влада склонилась к девушке. Ката снова поежилась, а Влада проворковала:

— Выдержишь испытание — и ты моя. Провалишься — и я умою руки. Тогда ты превратишься в грязь под ногами.

Грянул раскат грома. Нет, то был фейерверк. Ката нетерпеливо бросилась к окну. Тетя Влада поймала ее за руку и развернула к двери.

— Нет, милочка! Ступай! Ступай, встреться со своим возлюбленным.

Они порывисто обнялись, после чего тетя Влада почти насильно вытолкала Кату из комнаты. В следующее мгновение Умбекка, разбуженная грохотом фейерверка, вдруг забормотала:

— Что? Что такое? — и попыталась подняться.

Увидев Владу Флей, она дико завопила.

— Радж, постой! — крикнул Джем. — Не нужно! Ты устал, я устал, утром в дорогу...

— Так возвращайся! Возвращайся в лагерь. В то, что от него осталось...

— Радж, не дури! Я без тебя не пойду.

— Да ну? С чего это ты вдруг стал такой заботливый?

— Я всегда за тебя тревожился...

— Не настолько, чтобы честно сказать мне, кто ты такой...

Снова пошел дождь. Мальчики шли по размытому склону холма в сторону города.

— Забудь про то, кто я такой! Радж, одумайся!

— Сегодня бал по случаю окончания сезона. Все соберутся в Ассамблее, верно же? Ну, вот и посмотрим, как им понравится дождик, который я им устрою.

— О чем ты?

Очень скоро стало ясно, о чем говорил Радж. Он стал наклоняться и подбирать камни. Некоторые он рассовывал по карманам, некоторые с силой швырял в разные стороны.

Он был жутко зол, и это пугало Джема.

— Ну, чего встал, принц?

— Не называй меня так!

— А что — не хочешь полюбоваться на то, как разлетятся вдребезги стекла, как осколки и камни полетят в расфуфыренных танцоров?

— Ну... нет, не хочу.

— Ну конечно, не хочешь. Ты ведь такой же, как они, а я все время забываю, принц! Тебе, небось, охота туда, чтобы поплясать вместе с ними!

— Это неправда! Послушай, Радж, ты ведь не в «Серебряных масках» служишь. Как ты вообще намерен пробраться в город?

Раджал бросил через плечо:

— Какая у тебя, оказывается, плохая память!

— Что?

— Сегодня в Варби такой переполох... Какой-нибудь мальчишка-чистильщик сапог может запросто проскользнуть через грузовые ворота, а? Ну, ты сам посмотри! Там ведь нету никого, все глазеют на фейерверки...

— Радж, не стоит. Если тебя изловят... Ну что же ты за осел такой? Глупый и упрямый осел!

Раджал взвесил в руке камень. Джем пригнулся.