Холод смерти, стр. 38

— Но вы упомянули о семье...

— Я имела в виду свою сестру Ти и покойного дядю Скотта, который был нашим опекуном. Именно с ним мы и приняли решение не оказывать дальнейшую финансовую помощь Люку. Естественно, инициатором этого решения была я. Наш брак к этому времени уже распался.

— Почему?

— Я думаю, по обычной причине. Я не намерена обсуждать это. — Она встала и, подойдя к окну, остановилась, глядя на лужайку. — В 1940 году очень многое кончилось для меня. Сначала мое замужество, потом жизнь моего мужа, а потом и сестра умерла. Ти умерла летом того же года, и я проплакала по ней всю осень. И сейчас осень. — Она вздохнула. — Мы обычно осенью ездили с ней на лошадях. Я учила ее верховой езде, когда ей было пять, а мне десять. Это было еще в прошлом веке.

Она уходила в воспоминаниях все дальше в прошлое, туда, где она еще не знала боли.

— Прошу извинить меня за настойчивость, миссис Делони, но мне был хотелось знать, сохранилась ли у вас та предсмертная записка?

Она отвернулась, пытаясь справиться со скорбным выражением своего лица, но ей это не удалось.

— Конечно, нет. Я сожгла ее. Вы можете поверить мне на слово, это чистая правда.

— Меня интересует другое. Вы уверены, что ее написал ваш муж?

— Да. Я не могла спутать его почерк.

— Хорошая подделка может обмануть кого угодно.

— Это ерунда. Вы изъясняетесь на языке мелодрамы.

— Именно они и происходят каждый день, миссис Делони.

— Но кто мог подделать предсмертную записку?

— Это широко распространенное явление, и делают это, как правило, убийцы.

Она откинула голову, повернув ко мне свой изысканный профиль. Она напоминала какую-то птицу.

— Мой муж не был убит.

— Мне кажется, что вы слишком доверяете этой записке, она вполне могла быть подделкой.

— Это была не подделка. У меня есть доказательства. В ней упоминались вещи, о которых знали только мы с Люком.

— Например?

— Я не собираюсь рассказывать об этом ни вам, ни кому-либо другому. Кроме того, Люк неоднократно, особенно когда был навеселе, говорил о своем желании свести счеты с жизнью.

— Вы же сказали, что не были с ним близки в это время.

— Да, но мне передавали общие друзья.

— И среди них Хоффман?

— Вряд ли. Я не считала его другом.

— Тем не менее, он скрыл ради вас самоубийство вашего мужа. Предполагаемое самоубийство.

— Он имел указание на это. У него не было выбора.

— Кто дал ему указание?

— Вероятно, комиссар полиции. Он был моим другом и другом Люка.

— И это не помешало ему заниматься фальсификацией фактов?

— Это обычная вещь в любой точке земного шара. И не надо мне читать мораль, мистер Арчер. Комиссар Робертсон давно мертв. Да и все это дело быльем поросло.

— Для вас, может быть. Но для Хоффмана оно живо. Смерть его дочери многое воскресила для него.

— Мне очень жаль их обоих. Но я не могу искажать прошлое для того, чтобы оно соответствовало вашим версиям. Что вы пытаетесь доказать, мистер Арчер?

— Ничего особенного. Пытаюсь выяснить, что имела в виду убитая, когда говорила, что за ней охотится Бриджтон.

— Без сомнения, она говорила о чем-то сугубо личном и интимном. Это свойственно женщинам. Впрочем, как я уже сказала, я не была знакома с Элен Хоффман.

— У нее были какие-то отношения с вашим мужем?

— Нет. Не было. И, ради Бога, не спрашивайте меня, откуда я знаю. Мы уже достаточно покопались в могиле Люка, вам не кажется? Там ничего нет, кроме несчастного самоубийцы. В каком-то смысле я его подтолкнула к этому.

— Отказав в финансовой помощи?

— Да. Надеюсь, вы не сочли мои слова признанием в убийстве?

— Нет. А вы бы хотели признаться?

Ее лицо исказила довольно жесткая улыбка.

— Хорошо. Это я убила его. Что вы теперь будете делать?

— Ничего. Я не верю вам.

— Зачем же мне наговаривать на себя? — Это была странная, извращенная детская игра, которой зачастую занимаются некоторые пожилые женщины.

— Возможно, вы и хотели убить собственного мужа. Не сомневаюсь даже, что так оно и было. Но если бы вы действительно это сделали, то, несомненно, не стали бы говорить об этом.

— Почему? Вы все равно ничего не сделаете. У меня слишком много друзей в этом городе: и занимающих официальные посты, и прочих. Им всем очень не понравится, если вы начнете разгребать эту старую кашу.

— Это надо расценивать как угрозу?

— Нет, мистер Арчер, — произнесла она с деланой улыбкой. — Я ничего против вас не имею, кроме того, что вы фанатик своего ремесла, или у вас это называется «профессия»? В конечном счете разве так важно, как именно погиб человек? Он мертв, рано или поздно мы все будем мертвы. Кое с кем это произойдет раньше. И мне кажется, я уделила вам достаточно времени, оставшегося мне на земле.

Она позвонила.

Глава 21

У меня еще оставалось время на вторую попытку завязать контакт с Эрлом Хоффманом. Я направился обратно к его дому по опустевшим на выходные дни улицам. Вопросы, возникшие после разговора с миссис Делони, застряли у меня в мозгу, как рыболовные крючки, леска от которых тянулась в прошлое.

Теперь я был почти уверен, что Делони не убивал себя ни специально, ни случайно. Я почти наверняка знал, что это сделал кто-то другой. Миссис Делони тоже знала это.

А предсмертная записка могла быть подделана. К тому же вполне возможно, что ее вовсе не было. Все это должен был знать Хоффман.

Повернув на Черри-стрит, за квартал от себя я увидел удаляющуюся мужскую фигуру. На нем был синий костюм, и двигался он с тяжелой уверенностью старого полицейского, если не считать того, что время от времени спотыкался. Подъехав ближе, я увидел, что это Хоффман. Из-под синих брюк торчали оранжевые обшлага его пижамы.

Я не стал догонять его и двинулся следом вдоль трущоб, которые становились все мрачнее. Он вошел в негритянский район. Встречные сторонились Хоффмана — вероятно, они знали, что от него можно ждать неприятностей.

Он чувствовал себя на ногах не слишком уверенно — споткнувшись, упал на четвереньки у забора, из-за которого тут же появились несколько ребятишек. Приплясывая и подвывая, они двинулись вслед за ним, пока он не повернулся и не спугнул их, неожиданно подняв руки. Разогнав своих преследователей, он отправился дальше.

Миновав негритянский район, мы вышли на улицу с очень старыми трехэтажными домами, часть из которых была превращена в меблирашки, а часть — в деловые конторы. Среди них стояло несколько новых зданий. К одному из них и направился Хоффман.

Это была шестиэтажная железобетонная конструкция довольно жалкого вида, под окнами виднелись коричневые подтеки. Хоффман подошел к центральному входу, над которым виднелась надпись: «Квартиры Делони, 1928». Я вышел из машины и последовал за Хоффманом.

Судя по всему, он сел в лифт. Тусклая медная стрелка на дверях лифта медленно поползла вверх и остановилась на семи. Я несколько раз нажал кнопку, но Хоффман, видимо, забыл закрыть дверь, так что пришлось идти пешком. Когда я добрался до металлической двери, выходившей на крышу, у меня перехватило дыхание.

Я посмотрел в щель. Все было тихо, если не считать голубей, ворковавших на соседней крыше. Зеленый плексигласовый навес образовывал террасу, которая была уставлена горшками с разнообразной растительностью.

На террасе загорали мужчина и женщина. Она лежала на надувном матрасе лицом вниз, расстегнув лифчик. Это была хорошо сложенная блондинка. Он сидел в кресле за столом, на котором стояла полупустая бутылка кока-колы. Он был широкоплеч, жесткие черные волосы покрывали его грудь и плечи. На мизинце левой руки поблескивало бриллиантовое кольцо. Он говорил с легким греческим акцентом:

— Так ты считаешь, что рестораны — это низкопробный бизнес? Ты просто кусаешь руку, которая тебя кормит. Именно благодаря им ты одета в норку.

— Я не так сказала. Я сказала, что страховой бизнес — хорошее и настоящее дело для мужчины.