Река Богов, стр. 95

– Извините, – обращается Лалл к садовнику в сапогах, что выглядит несколько абсурдно во время самой продолжительной засухи за всю короткую историю Бхарата.

Большие темные тучи собираются за легкими и просторными факультетскими зданиями, по краям облаков сверкают яркие всполохи молний. Горячий ветер набирает силу. Кажется, он сейчас снесет этот хрупкий университет и поднимет его к облакам. Скорей бы начался дождь, скорей бы начался дождь, молит Томас, взбегая вверх по лестнице мимо чаукидара, проходя через двойные двери в факультетский офис, где восемь молодых людей и одна женщина среднего возраста сидят, обмахиваясь глянцевыми журналами. Лалл решает обратиться к женщине:

– Я хотел бы встретиться с профессором Чандрой.

– В данный момент профессор Чандра не может с вами встретиться.

– О, мне известно из источников, заслуживающих доверия, что он сидит у себя в кабинете. Просто сообщите о моем приходе.

– Это будет нарушением принятых у нас правил, – отвечает секретарша. – О посещениях следует договариваться заранее, причем со мной. В мои обязанности входит занесение времени визита в наш журнал до десяти часов утра понедельника.

Томас Лалл нагло усаживается на стол. На него уже находит грозовое облако, он готов начать скандал, прекрасно понимая, что единственный способ как-то пробиться сквозь неприступную стену индийской бюрократии состоит в том, что бы произвести впечатление своим уникальным терпением, взяткой или общественным положением. Он наклоняется и нажимает сразу все кнопки на интеркоме.

– Будьте так добры, сообщите профессору Чандре, что профессор Томас Лалл хочет срочно переговорить с ним.

Одна из дверей внезапно открывается.

32

Парвати

Все началось еще на железнодорожной станции. Носильщики оказались ворами и головорезами, полицейские на контрольно-пропускном пункте проявили грубое неуважение к достойной вдове из законопослушного селения, расположенного в мирном районе. Таксист чуть не разбил ее чемодан, обращаясь с ним как с тюком белья, а когда он наконец отъехал, то выбрал самый длинный путь, мчался сломя голову, пролетая под носом у автобусов, чем до смерти напугал пожилую деревенскую женщину. И уже почти доведя ее до инфаркта, потребовал с нее дополнительные десять рупий за то, чтобы донести вещи до квартиры, и пришлось отдать деньги, потому что сама она бы никогда не справилась…

Парвати Нандха прячет от матери печаль, старается изобразить искреннюю дочернюю радость от встречи, просит домработницу занести сумки и чемоданы в комнату для гостей.

– Сейчас я сделаю для тебя чашку чаю, а потом мы поднимемся на крышу.

Госпожа Садурбхай начинает таять от теплого приема дочери, как фигурка из буйволиного масла на семейных праздниках.

Домработница объявляет, что комната готова. Пока мать идет в свою комнату, чтобы осмотреться и распаковать вещи, Парвати суетится на кухне с чайником, убирает, вытирает, приводит все в порядок, пытаясь к тому же скрыть следы недавнего унижения на крикетном матче.

– Тебе не следует этим заниматься, – говорит госпожа Садурбхай, занимая место за плитой рядом с дочерью. – Приготовить чашку чаю не так сложно и повару. А домработница вас обманывает. В высшей степени ленивая девица. Под кроватью я обнаружила горы пыли. Ты должна быть строга с прислугой. Вот. – Она ставит на стол яркий пакетик чая. – Кое-что с настоящим ароматом.

Они усаживаются в полумраке жасминовой беседки. Госпожа Садурбхай оценивает работу, затем окидывает взглядом крыши соседних домов.

– Из некоторых окон тебя могут увидеть, – замечает она, накидывая дупатту на голову. Время вечернего часа пик, сигналы автомобилей заглушают их голоса. С балкона на противоположной стороне улицы раздаются звуки последних хитов, которые передает радио. – Садик будет хорош, когда немного разрастется. Тогда у тебя здесь будет настоящее уединение. Разумеется, совсем не то уединение, которое возможно в пригороде, ведь там настоящие деревья, но здесь будет приятно провести вечер, если ты, конечно, к тому времени не переедешь.

– Мама, – произносит Парвати, – а почему ты приехала?

– По-твоему, мать не может навестить собственную дочь? Или в столице какие-то новые обычаи?

– Но даже в деревне принято предупреждать заранее.

– Предупреждать? Я что, наводнение, стая саранчи или налет вражеских бомбардировщиков? Я приехала, потому что беспокоюсь за тебя в этом городе в нынешней сложной ситуации. Да, конечно, ты мне присылаешь сообщения каждый день, но я же смотрю телевизор и вижу солдат, танки, самолеты, огонь… ужасно… ужасно… И вот я сижу здесь, поднимаю голову и вижу примерно то же самое.

Патрульный самолет скользит по краю муссонного облака на высоте нескольких километров над Варанаси. Они могут там находиться годами, как говорил Кришан, ни разу не касаясь земли, словно христианские ангелы.

– Мама, они там для того, чтобы охранять нас от авадхов.

Пожилая дама пожимает плечами.

– Ах! Они хотят, чтобы ты так думала, но я-то знаю, что именно я вижу.

– Мама, чего ты хочешь?

Госпожа Садурбхай приподнимает паллав сари.

– Я хочу, чтобы ты поехала домой со мной.

Парвати воздевает руки, но госпожа Садурбхай не позволяет ей высказать до конца свое возмущение.

– Парвати, зачем так бессмысленно рисковать? Ты говоришь, что находишься здесь в безопасности. Возможно, так оно и есть. Но что, если все эти великолепные машины дадут сбой, и бомбы начнут падать на твой садик? Парвати, может быть, риск минимальный, с рисовое зернышко, но зачем вообще рисковать, если можно обойтись без риска? Поедем со мной в Котхаи. Солдаты авадхов никогда тебя там не отыщут. И ведь уедешь ты совсем ненадолго, пока не закончится здешний ужас.

Парвати Нандха ставит стакан с чаем. Лучи заходящего солнца светят ей прямо в глаза. Приходится прикрыть их рукой, чтобы получше рассмотреть выражение лица матери.

– В чем дело, мама?

– Не понимаю, о чем ты.

– Я о том, что ты всегда считала, что муж не проявляет ко мне должного уважения.

– О нет, нет, Парвати! У тебя достойный брак, и это самая большая ценность в жизни. Меня просто немного огорчает, когда честолюбивые и наглые женщины – назовем вещи своими именами, беспардонные выскочки, вырвавшиеся за пределы своих низких каст, – так вот когда такие беспардонные выскочки выставляют напоказ богатство, мужей, положение в обществе, на которое они имеют значительно меньше прав, чем ты. Мне очень больно, Парвати…

– Мой муж занимает важное положение, он уважаемый государственный служащий. Я не знаю никого, кто говорил бы о нем хоть чуточку плохо. И мне ничего не нужно. Посмотри, какой очаровательный сад. Мы живем в одной из лучших государственных квартир…

– Да-да, конечно. Но в государственной, Парвати, в государственной!..

– Но я совсем не хочу переезжать в пригород. Меня вполне устраивает жизнь здесь. И я не хочу уезжать с тобой в Котхаи, превратив свой отъезд в повод для того, чтобы заставить мужа сосредоточиться на мне и моих прихотях – только потому, что ты считаешь, будто он уделяет мне недостаточно внимания.

– Парвати, я никогда…

– О, извини.

Женщины замолкают, услышав чужой голос. На нижней ступеньке стоит Кришан в выходном костюме. Он прямо с крикета.

– Мне нужно проверить… э-э… систему капельного орошения.

– Мама, это Кришан, он устраивал мой сад. Все здесь – дело его рук.

Кришан кланяется.

– Замечательная работа, – откликается госпожа Садурбхай с явным неодобрением в голосе.

– Часто самые красивые сады вырастают на самых бедных почвах, – говорит Кришан и отходит, чтобы начать без всякой особой цели возиться с трубами, кранами и регуляторами.

– Мне он не нравится, – шепчет госпожа Садурбхай дочери.

Парвати встречается взглядом с Кришаном как раз в тот момент, когда он зажигает маленькие терракотовые масляные светильники вдоль грядок. День уступает место ночи. Крошечные язычки пламени покачиваются на сильном ветру. На востоке, который уже почти совсем покрыла ночная тьма, слышны раскаты грома.