Река Богов, стр. 148
Лиза Дурнау находит Томаса Лалла на лужайке. Профессор стоит на коленях, на нем все еще черные пластиковые наручники. Он пребывает в состоянии полного душевного онемения. Все, что осталось, – жуткая, страшная тишина.
Она садится рядом с ним на траву и пытается зубами разорвать наручники.
– Они ушли, – говорит Томас Лалл и судорожно вздыхает.
– Сила противодействия давлению, должно быть, осуществила проталкивание в свернутую размерность, – говорит Лиза. – Риск был просто невероятный…
– Я смотрел в нее, – шепчет Лалл. – Когда мы пролета ли над ней, я посмотрел внутрь. Это – Скиния.
Но каким образом? – хочет спросить девушка, однако Томас Лалл ложится на спину, сложив руки на уже начавшем оформляться животике, и устремляет взгляд на солнце.
– Она показала, что здесь, в нашем мире, им искать не чего, – говорит он. – Здесь просто люди, мерзкие проклятые твари. Мне хочется думать, что она сделала выбор в пользу человечества. В нашу пользу. Даже несмотря на то, что… Даже несмотря на то, что…
Лиза видит, как сотрясается тело профессора, понимает, что долго он не сможет сдерживаться, и слезы, спасительные слезы рано или поздно вырвутся наружу. Девушка никогда не видела Лалла плачущим. Она отворачивается. Только однажды ей пришлось видеть лицо этого человека искаженным, и того случая ей хватило на всю жизнь.
В темной комнате, спрятанной в святилище храма страшной богини, старик, измазанный кровью и пеплом сожженных человеческих трупов, вдруг опрокидывается на спину и разражается смехом. Он смеется, смеется, смеется, смеется…
47
Лалл, Лиза
Вечером с реки прохладным дыханием дует ветер. Он метет пыль и песок по гхатам, вздымает волны из цветочных лепестков, несет их по нагретым дневным солнцем ступеням. Он шелестит газетными страницами в руках старых вдовцов, которые понимают, что им уже больше никогда не создать семью, которые приходят сюда, чтобы обсудить с приятелями последние политические новости. Ветер тянет женщин за подолы сари. Он покачивает огоньки дийя, поднимает рябь на поверхности реки, когда купающиеся зачерпывают медными тарелками священную воду и поливают ею голову. Алые шелковые флажки реют на бамбуковых шестах. Широкие плетеные зонтики начинают покачиваться, когда бриз проникает под изукрашенные купола, слегка приподнимая их. У этого ветра запах водных глубин. У него прохладный аромат приближающегося нового времени. Внизу, за гхатами, люди, пытающиеся найти золото среди пепла сожженных трупов, поднимают головы, ощутив присутствие чего-то более высокого и значительного, нежели суть их мрачного ремесла. До них доносится громкий плеск лодочных весел.
В полдень дождь внезапно прекратился. Стена серых облаков разорвалась, и над ней появилось небо сказочной, фантастической синевы, синевы Кришны. Казалось, что сквозь эту чистую, ясную синеву можно увидеть всю вселенную. Солнце ярко сияло, от каменных гхатов поднимался пар. За несколько минут взбитая множеством ног грязь превратилась в сухую пыль. Люди вылезли из-под зонтиков, раскрыли газеты и зажгли сигареты. Дождь закончился – дождь начнется снова: большие скопления кучевых облаков движутся у восточного горизонта за облаками пара и дыма, изрыгаемых заводскими трубами. В лучах быстро заходящего солнца они приобретают нелепый желто-лиловый цвет.
Люди уже собираются, чтобы принять участие в аарти, еженощном жертвоприношении. Чего только не приходилось видеть здешним гхатам: панику, бегство, исход целых народов, кровавую резню, но благодарения, возносимые здесь богам, столь же вечны, как вечен Ганг. Барабанщики вместе с другими музыкантами движутся к деревянной платформе, на которой стоят брахманы, ожидающие момента совершения жертвоприношения. Босые женщины осторожно спускаются по ступенькам, опускают руки в Ганг, а затем следуют на свои привычные места. Они обходят двух иностранцев, европейцев по виду, сидящих у самой кромки воды, кланяются, улыбаясь. У реки все – желанные гости.
Лиза Дурнау чувствует прикосновение теплого гладкого мрамора, вдыхает аромат воды, тихо текущей у ее ног. Первая флотилия дийя отважно выплывает в поток: упорные крошечные огоньки на темнеющей воде. Бриз обдувает прохладой ее обнаженные плечи, какая-то женщина приветствует Лизу, поднимаясь от всеочищающих вод реки. Индия все вы терпит, думает Лиза. И Индия забудет. Вот два источника ее силы, переплетенные так же тесно, как любовники на храмовой резьбе. Армии сталкиваются в сражениях, династии приходят к власти и свергаются, правители умирают, рождаются новые народы и новые вселенные, а река продолжает течь – и к ней продолжают стекаться люди. Возможно, та женщина, что только что прошла мимо, даже и не заметила яркой вспышки света, знаменующей уход сарисинов в свою собственную вселенную. А если заметила, то как она истолковала случившееся? Какая-нибудь новая система вооружения, какое-то повреждение в сложной электронике, что-то необъяснимое в этом чрезмерно запутанном мире… Но потом отмахнулась: не ее забота. Единственное, что, наверное, по-настоящему затронуло женщину, так это внезапное прекращение трансляции «Города и деревни». Или, может быть, взглянув на светящуюся сферу, она узрела совсем иное – Йотирлингу, порождающую силу Шивы, вырвавшуюся в виде столба света из земли, не способной более ее сдерживать.
Лиза смотрит на Томаса Лалла, который сидит на теплом камне, положив голову на колени. Его взгляд устремлен поверх реки на фантастическую крепость из облаков. Он почти ничего не произнес с тех пор, как Роудз из посольства обеспечил их освобождение, выведя из министерства безопасности – точнее, зала заседаний, из которого вынесли столы и стулья, заполнив помещение возмущенными бизнесменами, скандальными сельскими бабенками и сердитыми учеными из исследовательского центра корпорации «Рэй пауэр». В зале стоял непрерывный гул от звонков палмов, через которые задержанные связывались со своими адвокатами.
Роудз вел их между вальсирующими полотерами, говоря:
– Какой абсурд!.. Никакой суд не станет рассматривать подобные обвинения!.. У какого-то выскочки, у Сыщика Кришны, голова пошла кругом от самолюбования, как я слышал. Он даже позволил себе надеть наручники на министра энергетики. К нему будут применены дисциплинарные меры. У бедняги серьезные домашние проблемы. Говорят, он находился в состоянии длительного стресса…
У какого-то выскочки, у Сыщика Кришны, голова пошла кругом от самолюбования, мысленно повторяет про себя слова консула Лиза Дурнау, когда правительственный автомобиль везет их по улицам под яркими влажными лучами солнца.
Томас Лалл даже не моргнул. Автомобиль высадил их у хавели отеля, но Лалл повернул от резных деревянных ворот и направился по паутине узких улочек и переулков по направлению к гхатам. Лиза не пыталась остановить его, не стала о чем-то спрашивать или беседовать с ним. Она наблюдала за тем, как профессор ходит вверх и вниз по лестнице, всматриваясь в то место, где человеческие ступни уже успели втоптать следы крови в камни. Она вглядывалась в его лицо, когда он стоял на месте смерти Аж, а мимо в повседневной суете пробегали люди. Лиза смотрела на него и думала, что уже видела подобный взгляд – в большой просторной гостиной, из которой в его отсутствие вынесли мебель. Она знала, как должна поступить, и понимала, что ее миссия, как и всегда, обречена на провал. И когда Лалл покачал головой, словно не в силах поверить в свершившееся, жест показался девушке значительно более красноречивым, чем любая эмоциональная драма. Потом он пошел вниз, к реке, и сел у самой воды. Лиза пошла вместе с ним, опустившись рядом на разогретый солнцем камень.
Музыканты начали отбивать медленный, не очень громкий ритм. Толпа прибывала с каждой минутой. Повсюду было разлито ощущение ожидания божественного присутствия.
– Лиза Дурнау, – говорит Томас Лалл. Против воли она улыбается. – Дай-ка мне эту вещицу.
Она передает ему «Скрижаль». Профессор листает страницы. Девушка видит, что он вызывает изображения, полученные на Скинии. Лиза, Лалл, Аж… Нандха, Сыщик Кришны… И вновь он отправляет их образы в память компьютера. Тайна, которой навеки суждено остаться неразгаданной. Лиза понимает, что в Америку он с ней не вернется.