Сознавайтесь, Флетч!, стр. 41
— Может, получил его по наследству, — патрульный Кэбот посмотрел на Флинна. — Что мы должны сказать, если мистер Хорэн спросит, почему мы обыскивали его дом?
— Мистер Хорэн не спросит, — твердо ответил Флинн. — Мы арестовали его этим вечером по обвинению в убийстве.
Они тронулись в обратный путь.
— Это загадка, — качал головой Флинн. — Ребус. От куда он прознал о наших планах? Что побудило его ограбить себя? И где теперь картины?
— Возможно, ему показалось подозрительным, что некто ни с того ни с сего пожелал продать ему картину Форда Мэдокса Брауна, — предположил Флетч.
— Я говорил с ним по-немецки, — ответил Флинн.
— Инспектор, у меня складывается впечатление, что ваши улики против Хорэна отнюдь не весомее тех, что вы собрали против меня.
— Вы неправы. В вашей квартире нашли отпечатки его пальцев.
— Его? Я же спрашивал вас об отпечатках пальцев.
— И я сказал вам, что найдены отпечатки ваших пальцев, миссис Сэйер, Рут Фрайер и какого-то мужчины, предположительно Барта Коннорса. Полной уверенности, что это отпечатки Коннорса, у нас не было. Мистер Коннорс, знаете ли, не служил в армии и не привлекался в полицию по обвинению в каком-либо преступлении. И кончики его пальцев девственно чисты. С них никогда не снимали отпечатки. И все это время он наслаждался морем и солнцем Италии.
— В моем доме, — добавил Флетч.
— А вот отпечатки пальцев мистера Хорэна у нас есть, потому что он служил на флоте.
— Я знаю.
— Только после нашей субботней беседы за чашкой чая, когда вы позволили мне узнать истинную причину вашего приезда в Бостон: повидаться с Хорэном, я задумался, а не сравнить ли мне найденные в вашей квартире отпечатки пальцев с отпечатками Хорэна, имеющимися в нашем архиве. Совпадение было полным. Мистер Хорэн вел себя довольно беззаботно. Полагал, что подозрение ни в коем разе не падет на него, поэтому ему и в голову не пришло стереть отпечатки своих пальцев. Впрочем, будь на моем месте полицейский поопытнее, он никогда не заподозрил бы Хорэна. Такой респектабельный джентльмен.
— Он знает, что у вас есть отпечатки его пальцев?
— Да. Он сознался.
— Наконец-то у вас есть добровольное признание. Хоть от кого-то.
— С признанием все гораздо проще. Экономит массу времени суду.
Луна скрылась за облаками.
— Люси Коннорс не убивала Рут Фрайер, — в интонации Флетчера не слышалось вопроса.
— Разумеется, нет. Она невинна, как младенец. Вы отнеслись к ней с предубеждением, юноша.
— Вы знали о том, что преступник — Хорэн, когда мы говорили в последний раз? Вчера. В вашем кабинете.
— Да, юноша. Должен признаться, я просто водил вас за нос. Как тот мальчик в Германии, который просил дать ему автограф, а потом фотографировал, чтобы отослать снимок в Лондон. К пяти часам вечера вчерашнего дня мы уже точно знали, что мужчина, оставивший отпечатки пальцев в вашей квартире, — Хорэн, и до нашего разговора я договорился с ним о встрече. А Гроувер подготовил ордера на подпись судье.
— Флинн. Вам приходилось чувствовать себя дураком?
— Конечно. В этом случае спасение только одно — выпить чашечку чая.
Флинн снова передал Гроуверу монетки для оплаты проезда.
— Удачи вам в расследований убийства члена Городского совета, — пожелал Флетчер.
— А, с этим уже покончено.
— Правда?
— Конечно, я дам возможность политикам посостязаться в красноречии, чтобы, выдохшись, они приняли предложенное мною решение. Им-то хочется, чтобы это убийство носило политический характер. Сейчас все они требуют, чтобы полиция охраняла каждого из них. Хотят, чтобы даже в прогулках по улице их сопровождал полицейский.
— Кто это сделал?
— Вы спросили: «Кто это сделал?»
— Да.
— Только не смейтесь, ладно. Ее муж. Бедный, затюканный мужичонка, которого держали в стенном шкафу с тех пор, как вывели из церкви.
— Почему вы так решили?
— Я нашел человека, который продал ему пешню для льда. Убежденный республиканец. До мозга костей. Лучшего свидетеля не найти, если судебное разбирательство касается демократов.
У дома 152 по Бикон-стрит, перед тем как выйти из машины, Флетч протянул руку Флинну.
— Судьба свела меня с великим полицейским.
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Я учусь, — скромно ответил Флинн. — Понемногу, но учусь.
Глава 39
Во вторник, в половине одиннадцатого утра, зажужжал звонок домофона. Флетч нажал кнопку, открывая замок входной двери. Затем распахнул дверь квартиры и ушел на кухню.
Возвращаясь через прихожую с подносом в руках, он услышал, как, скрипя, поднимается лифт.
Поднос с кофейником, чашечками, сахарницей, кувшинчиком сливок Флетч поставил на столик меж двух диванов.
И пошел встречать гостя, старика лет семидесяти в темном плаще, великоватом для него коричневом костюме, с мешками под глазами.
— Привет, Менти.
Они пожали друг другу руки, старик широко улыбнулся, хотя тревога не покидала его лица.
— Я не знал, что у вас вставные челюсти, — Флетч принял у гостя плащ и повесил в шкаф. — Они нашли ваше тело несколько дней назад на пустыре близ Турина.
Потирая руки, старик направился в гостиную. Граф Клементи Арбогастес да Грасси не привык к холодному климату. Флетч предложил ему сесть на диван, налил кофе.
Граф глотнул горячего напитка, положил ногу на ногу.
— Мой друг, — начал он.
Флетч с чашечкой кофе сидел на другом диване, напротив.
— Сейчас я должен задать вам самый грустный в моей жизни вопрос. Кто украл мои картины? Моя жена? Или дочь?
Флетч отпил кофе.
— Ваша дочь. Энди. Анджела.
Держа чашку с блюдцем в руке, граф уставился в пол.
— Мне очень жаль, Менти.
Флетч допил кофе, поставил блюдце и чашку на поднос.
— Я знал, что кражу устроил кто-то из них, — глухо заговорил Менти. — Потому что картины украли в наш медовый месяц. Я не мог счесть такое случайным совпадением. Картины висели в моем доме не один десяток лет. Там никто не жил, за исключением Рии и Пепа. Мало кто знал о существовании картин. Мы с Сильвией поехали в Австрию, Анджела была здесь, в Бостоне.
— Я знаю.
Менти поставил недопитую чашку на поднос.
— Не знаю, как мне благодарить вас, Флетч, за то, что вы сделали для меня.
— Как вам жилось в заточении?
— Вы же обо всем позаботились. Мне даже понравилось изображать ушедшего на покой американца итальянского происхождения. На Канарских островах любят американцев. У меня появились друзья.
— Разумеется, вы человек общительный.
— А где наши дамы. Сильвия и Анджела?
— Они слиняли этим утром. Записки не оставили. Не оставили ничего.
— Что значит «слиняли»?
— Уехали. Очень быстро.
— Они жили здесь?
— Да.
— Обе?
— Под одной крышей.
— Почему они уехали, «слиняли»?
— Или они уехали вдвоем, или Энди уехала, услышав об аресте Хорэна, а Сильвия бросилась следом. Полагаю, объяснение было бурным. Жаль, что я не присутствовал при этом.
— Они обе в полном здравии?
— Скорбят, конечно, а в остальном полный порядок, — Флетч долил кофе в полупустую чашку графа. У меня пятнадцать картин. Две, как вы знаете, проданы. Третья, «Вино, скрипка, мадемуазель», задержана полицией как вещественное доказательство. Вы, вероятно, никогда не получите ее, не потратив тройную стоимость картины на гонорары адвокатам, таможенные пошлины и тому подобное. И у нас есть лошадь Дега.
Менти рассеянно поворачивал чашку на блюдце.
— Все в автофургоне, внизу, — добавил Флетч. — Мы можем ехать в Нью-Йорк, как только вы согреетесь.
Менти взглянул на него, усталый и печальный.
— Почему она это сделала?
— Из любви. Любви к вам. Едва ли Энди заботила ценность картин. На деньги, во всяком случае, ей плевать.
Когда умерла ее мать, Энди, тогда еще маленькая девочка, думала, что уж теперь-то всю любовь вы будете отдавать ей. Вы же женились. Она рассказывала мне о своих переживаниях, бессильной ярости. Ей было четырнадцать. Как она радовалась, когда вторая жена бросила вас. Она полагала, что вы получили хороший урок. Но вы смогли развестись, потому что зарегистрировали брак во Франции. А когда Энди училась здесь, в Бостоне, вы женились на Сильвии. Теперь уже она дала выход неудовольствию. В ее глазах все эти годы вы недодавали ей любви. В ответ она решила взять кое-что и у вас. Коллекцию ди Грасси.