Тетралогия Будущего, стр. 180

Внезапно я понял, что мне приятно смотреть на них. Я издал какое-то восклицание — и Капек остановил фильм.

— Опять затруднения?

— Доктор, вы загипнотизировали меня?

— Так вы же разрешили.

— Но меня нельзя загипнотизировать!

— Весьма прискорбно это слышать.

— Но… но вам удалось! Я же не настолько туп, чтобы не заметить очевидного. — Я был поражен. — А может быть, мы еще раз прокрутим эти кадры? Мне просто не верится…

Он снова включил проектор, а я смотрел и удивлялся. Марсиане вовсе не были омерзительны, если смотреть на них без предубеждения. Их даже нельзя было назвать некрасивыми. Они обладают каким-то пикантным изяществом — ну, как китайская пагода, что ли.

Это верно, что по форме они не похожи на человека, но ведь и райская птица тоже не похожа на него, а она — одно из чудеснейших явлений природы.

Я начал понимать, что их псевдочлены могут быть очень выразительны. Их неловкие движения чем-то напоминали мне поведение добродушного щенка. Теперь я знал, что всю жизнь смотрел на марсиан сквозь призму ненависти и страха.

«Конечно, — размышлял я, — к их запаху надо привыкнуть, но…» И тут я внезапно обнаружил, что я обоняю их, я ощущаю этот ни с чем не сравнимый запах — и не имею против него ровным счетом ничего! Больше того, он мне нравится.

— Доктор, — пристал я к нему, — а у проектора есть приставка для передачи запахов?

— Что? Кажется, нет. Да и как ей быть — для яхты она слишком велика.

— Нет, есть! Я же чувствую их аромат, чувствую совершенно отчетливо!

— Ах, вот оно что! — Он выглядел весьма смущенным. Знаете, дружок, я должен повиниться перед вами, кое-что мне все же пришлось сделать, что, надеюсь, не доставит вам особого беспокойства.

— Не понимаю вас, сэр!

— Да пока мы зондировали ваш мозг, мы выяснили, что ваше невротическое отношение к марсианам во многом определяется запахом, присущим их телам. Ну, времени для внесения глубоких изменений у меня не было, так что пришлось этот запах просто заглушить. Я попросил Пенни — девицу, что занимала эту койку — одолжить мне духи, которыми она пользуется. Боюсь, дружок, что с нынешнего дня марсиане будут пахнуть для вас, как парижский парфюмерный салон. Если бы у меня было время, я бы воспользовался каким-нибудь более простым и приятным запахом — например, земляники или горячих пышек с сиропом. Однако пришлось импровизировать.

Я принюхался. Да, действительно, пахло сильными и дорогими духами. Черт побери, они и в самом деле отдавали запахом марсиан.

— Мне это нравится.

— А куда ж вам теперь деваться!

— Но вы, пожалуй, разлили тут целый флакон духов. Каюта прямо благоухает ими!

— Что? Нет-нет. Просто полчаса назад я поводил затычкой флакона у вас под носом, а потом вернул флакон Пенни, и она его убрала. — Он принюхался. — Да и запах-то уже выветрился. «Страсть в джунглях» — так написано на этикетке. По-моему, там слишком много мускуса. Я даже намекнул Пенни, что она собирается довести весь наш экипаж до любовного безумия, но она только хихикнула. — Доктор потянулся и выключил проектор. — Хватит пока. Надо заняться более важным делом.

Когда изображение погасло, вместе с ним стал слабеть и аромат, точно так же, как это бывает с приставками для запахов.

Мне пришлось доказывать себе, что все это лишь мое воображение.

Умом-то я это быстро усвоил, но когда несколькими минутами позже в каюту вошла Пенни, она благоухала точно марсианка.

И я пришел в полный восторг!

 Глава 4

Мое дальнейшее обучение происходило в той же самой комнате.

Оказалось, что она служила мистеру Бонфорту гостиной. Я совсем не спал, разве что отдыхал под гипнозом, но, по-видимому, никакой нужды в сне не испытывал. Док Капек или Пенни всегда были рядом, готовые помочь, чем можно. К счастью, человек, которого мне предстояло играть, фотографировался и снимался на пленку куда чаще, чем многие другие политические деятели, а кроме того, я пользовался всесторонней помощью близких к нему людей. Материала была масса и проблема заключалась в том, сколько его я смогу усвоить как бодрствуя, так и под гипнозом.

Не знаю, в какой момент я почувствовал, что перестал относиться к Бонфорту с предубеждением. Доктор Капек уверял — и я ему верил — что никаких внушений на этот счет под гипнозом не было. Сам я об этом не просил, а что касается Капека, то я абсолютно уверен в его щепетильности и порядочности в вопросах этики врача и гипнотерапевта. Подозреваю, что это просто результат вживания в образ — думаю, что проникся бы симпатией даже к Джеку Потрошителю, если бы мне предложили его сыграть. Взгляните на это дело глазами актера: чтобы по-настоящему войти в роль, необходимо на время стать тем человеком, которого играешь. А человек либо нравится себе, либо кончает жизнь самоубийством — другого пути тут нет.

«Понять — значит простить», а я уже начал понимать Бонфорта.

Во время торможения мы получили возможность отдохнуть при нормальной силе тяжести, как и обещал Дак. Состояние невесомости не наступало ни на минуту. Вместо включения тормозных двигателей, к чему космолетчики не любят прибегать, корабль проделал то, что Дак назвал стовосьмидесятиградусной петлей.

Этот маневр позволяет двигателям работать в прежнем режиме, проделывается очень быстро и оказывает весьма странное действие на организм, как бы нарушая чувство равновесия. Называется это эффектом то ли Кориолана, то ли Кориолиса.

Все, что я знаю о космических кораблях — это то, что те из них, которые взлетают с Земли, хоть и являются настоящими ракетами, но вояжеры их зовут «чайниками» из-за той напоминающей пар струи воды или водорода, с помощью которой они движутся. Их нельзя считать настоящими атомными кораблями, хотя нагрев и производится атомным реактором. Межпланетные же корабли, как, например, тот же «Том Пейн», пользуются формулой, где то ли E равно mc в квадрате, то ли m равно EC в квадрате. Ну словом, той штуковиной, которую изобрел Эйнштейн.

Дак изо всех сил старался разъяснить мне все это.

Вероятно, это действительно интересно для тех, кто такими делами занимается. Я же, откровенно говоря, в толк не могу взять, какое дело настоящему джентльмену до таких вот вещей. По моему мнению, всякий раз, когда эти ученые парни со своими логарифмическими линейками берутся за что-нибудь, жизнь сразу же становится еще сложнее. И что им не понравилось в этом мире, каким он был раньше?

За те два часа, что мы пробыли при нормальной силе тяжести, я перебрался в личную каюту Бонфорта.

Там я надел его костюм и постарался во всем походить на него, а все окружающие обращались ко мне «мистер Бонфорт», или «Шеф», или (как доктор Капек) «Джозеф», чтобы помочь войти в роль.

Все, кроме Пенни. Она ни за какие коврижки не хотела звать меня мистером Бонфортом. Она вовсю старалась быть полезной, но принудить себя к этому не могла. Как божий день было ясно, что она безмолвно и безнадежно влюблена в своего босса, и что я вызываю у нее глубочайшую, совершенно нелогичную, но для нее в высшей степени естественную, неприязнь.

Это обстоятельство было одинаково тяжелым для нас обоих, особенно если учесть, что мне она казалась очень привлекательной.

Попробуйте-ка добиться успеха в деле, если с вами рядом постоянно находится женщина, вас презирающая! А я ей тем же ответить не мог.

Очень жалел ее, хотя не могу сказать, что ее поведение меня радовало.

В общем, это было что-то вроде генеральной репетиции, так как далеко не все на борту «Тома Пейна» знали, что я не Бонфорт.

Не знаю, кто именно был посвящен в историю с подменой, но расслабляться и задавать вопросы мне разрешалось только Даку, доктору Капеку и Пенни. Я почти уверен, что глава секретариата Бонфорта мистер Вашингтон знал о подмене, но ничем этого знания не обнаруживал. Это был худощавый пожилой мулат с крепко сжатыми губами на лице мученика. Были еще двое посвященных, но они находились не на «Томе Пейне», а на «Риске» и оттуда прикрывали нас, обрабатывая текущую почту и передавая различную информацию прессе. Это были Билл Корпсмен, отвечавший в аппарате Бонфорта за связь со средствами массовой информации, и Роджер Клифтон. По правде говоря, не знаю, как определить сферу деятельности Клифтона. Может быть, заместитель по вопросам политики? Если помните, он был министром без портфеля, когда Бонфорт занимал пост Верховного Министра. Впрочем, это ни о чем не говорит. А если коротко, то можно сказать так: Бонфорт разрабатывал политику, а Клифтон контролировал ее проведение в жизнь.