Лилит, стр. 49

Мы обнаружили, что ворота, как всегда, открыты; прошли через вымощенный дворик вверх ко входу во дворец и вошли в переднюю. Все так же в своей клетке лежала пятнистая леопардиха и то ли спала, то ли умерла – было не разобрать. Малютки задержались на минутку, чтобы посмотреть на нее. Она вскочила и заметалась по клетке. Кони встали на дыбы или отскочили в сторону, слоны отступили на шаг. В следующий миг леопардиха упала навзничь, дрожа и корчась в судорогах, и застыла в изнеможении. Мы въехали в большой зал..

Принцесса уже вернулась в свое кресло, стоящее в лучах света, когда услышала доносящийся со двора стук копыт. Она вскочила, прислушалась и вздрогнула: никогда еще этот звук не раздавался у стен ее дворца! Она тяжело дышала, прижав руку к боку. Топот приближался, вот он все ближе, ближе; вот он проникает уже и в зал; и движущиеся фигуры, которые на этот раз тенями не были, приближались к ней из темноты!

Мы же увидели сияние и прекрасную женщину, окруженную тьмой. Лона спрыгнула с коня и бросилась к ней. Я спрыгнул со своего и последовал за Лоной.

– Мама! Мама! – кричала она, и ее чистый, прекрасный голос эхом отразился от купола.

Принцесса вздрогнула, ее лицо стало почти черным от ненависти, ее брови почти коснулись друг друга у переносицы. Она встала и выпрямилась.

– Мама! Мама! – снова закричала Лона, вскочила на помост и обняла принцессу.

Еще миг, и я был уже рядом! И в этот миг я увидел, как Лона взлетела вверх и ударилась о каменный пол. О, этот жуткий звук ее падения! Она упала к моим ногам и лежала тихо и спокойно. Принцесса уселась назад, в свое кресло, с дьявольской улыбкой на лице.

Я опустился на колени рядом с Лоной, поднял ее с камня и прижал ее к груди. Ненавидящим, яростным взглядом я посмотрел на принцессу; она ответила мне сладчайшей из улыбок. Я брошусь на нее, схвачу за глотку и задушу, подумал я, но любовь к ребенку была сильнее, чем ненависть к матери, и я только крепче прижал к себе свою драгоценную ношу. Ее руки бессильно свесились, ее кровь текла по моим рукам на пол тихим, тонким, медленным ручейком.

Кони почуяли кровь – сначала мой, затем те, что поменьше. Мой встал на дыбы, дрожа, дико выкатив глаза, развернулся и опрометью бросился из темного зала, а за ним последовали и маленькие лошадки. Конь Лоны стоял и смотрел на свою хозяйку, дрожа, как осиновый лист. Мальчики спрыгнули со своих коней, и те, не замечая перед собой черных стен, разбились о них вместе с моим конем насмерть. Слоны подошли к подножию помоста и остановились, дико трубя; Малютки спрыгнули с них и застыли в ужасе; принцесса развалилась в кресле, и только ее глаза еще оставались живыми, свирепо сверкая на лице, напоминающем лицо трупа. Она снова иссякла и сморщилась, и была такой, какой я нашел ее тогда, в лесу, а ее бок выглядел так, словно по нему прошлось огромное раскаленное клеймо. Но Лона ничего этого не видела, а я не видел ничего, кроме Лоны.

– Мама! Мама! – вздохнула она и перестала дышать.

Я вынес ее во двор: солнце осветило ее белое лицо и жалостное подобие тени улыбки на нём. Ее голова откинулась назад. Она была мертва.

Я забыл о Малютках, об убийце-принцессе, забыл о мертвом теле, которое держал на руках, и побрел прочь, ища свою Лону. Окна и двери были заполнены злобными лицами глумящимися надо мной, но не осмеливающимися произнести хотя бы одно слово, так как они видели, что за мной бредет белая леопардиха, склонившая свою голову к моим пяткам. Я оттолкнул ее ногой. Она некоторое время подождала и снова пошла за мной.

Я добрался до площади: маленькой армии там не было! Пустота этого места словно разбудила меня. Где Малютки? Где ее Малютки? Я потерял ее детей! Я беспомощно огляделся вокруг, прислонился к колонне и опустился на ее основание.

Но когда я сел, рассматривая ее лицо, на котором застыло спокойное и кроткое выражение, мне показалось, что она улыбнулась живой быстрой улыбкой. Я не сомневался в том, что это мне только показалось, и понял, что это значит – я все еще вижу ее живой! Это не она, это я потерялся, а она – нашла меня!

Я поднялся и собрался идти вслед за Малютками, и инстинктивно искал ворота, через которые мы сюда вошли. Я осмотрелся вокруг, но леопардихи поблизости не было.

Улицу быстро заполняла свирепая толпа. Они увидели, что руки у меня заняты, но некоторое время не осмеливались напасть. Однако еще до того, как я добрался до ворот, они набрались смелости. Одна из женщин стала толкать меня; я не обращал внимания. Какой-то человек ударил мою неприкосновенную ношу: я пнул его, и тот, вопя, отстал. Но толпа теснила меня, сжималась вокруг, и, волнуясь за то, что с моей драгоценной мертвой ношей что-либо случится, я крепче прижал ее к себе и освободил свою правую руку. Но в этот миг какое-то волнение произошло на улице за моей спиной, толпа расступилась, и через нее прошли Малютки, которых я оставил во дворце. Десятеро из них ехали на спинах четверых слонов; а на двух остальных лежала принцесса со связанными руками и ногами, вполне спокойная, за исключением глаз, которые дико выкатились из орбит. Еще двое Малюток скакали позади нее на коне Лоны. А мудрые слоны, которые несли ее, то и дело поднимали свои хоботы и ощупывали веревки.

Я пошел вперед и вышел прочь из города. Какой конец всем надеждам, с которыми я входил в это зловещее место! Мы захватили злую принцессу и потеряли нашу всеми любимую королеву! Моя жизнь стала никчемной! В сердце была пустота!

Глава 37

ТЕНЬ

Мои товарищи удовлетворенно зашептались: где-то далеко они увидели своих друзей! Двое на коне Лоны поскакали вперед, чтобы присоединиться к ним. Их встретила волна приветствий – и тут же смолкла. Маленькими ломающимися волнами доносились до нас их рыдания по мере того, как мы приближались к ним.

Когда я оказался среди них, я заметил, что с ними приключилось какое-то несчастье – на их детских личиках застыло дикое выражение, оставленное чем-то странным и ужасным. Ничто другое не могло служить причиной такой жуткой перемены. Несколько малышей медленно подошли ко мне и протянули руки, чтобы принять у меня мою ношу. Я отдал ее; и тихое отчаяние улыбок на их лицах, и их собственная опустошенность, с которыми они приняли ее, наполнило мое сердце жалостью. Напрасны были рыдания над их мамой и королевой; напрасны попытки как-то дать ей понять, сколь глубока их любовь; напрасно они ласкали и целовали ее, когда уносили ее прочь – ей уже не проснуться! С каждой стороны один из них нес ее руку, бережно ее поглаживая, и столько детей, сколько за раз могло оказаться рядом, дотрагивались до ее тела, а те, кто не мог, держались за тех, кто ее нес. В том месте, где трава становилась толще и мягче, они положили ее на землю, и, плача, собрались вокруг.

Вокруг толпы детей стояли слоны, и я среди них, и смотрел на мою Лону поверх множества маленьких голов А те, кто стоял за мной, уставились на принцессу и застыли дрожа. Оди был первым, кто заговорил:

– Я прежде видел эту женщину! – шепнул он ближайшему соседу. – Это она сражалась с белой леопардихой, в ту ночь, когда они разбудили нас своим рычанием!

– Глупыш! – ответил мальчишка. – Это же был дикий зверь, и к тому же пятнистый!

– Посмотрите на ее глаза! – настаивал Оди. – Я знаю, что она плохая великанша, но она в то же время и дикий зверь тоже! Я знаю, она та самая, крапчатая!

Другой подошел на шаг ближе, но Оди мягко отстранил его.

– Не смотри на нее! – воскликнул он, уже зачарованный выражением ненависти, наполняющим ее глаза. – Она съест тебя, ты и моргнуть не успеешь! Это была ее тень! Она – злая принцесса!

– Этого не может быть! Они же говорили, что она красивая!

– Конечно, это принцесса! – вставил я. – Злоба сделала ее уродливой!

Она услышала – и как она на меня посмотрела! Оди произнес задумчиво:

– Я сильно ошибался, когда убежал!..

– Что заставило вас бежать? – спросил я. – Я рассчитывал найти вас там же, где оставил!