Оранжевый для савана, стр. 11

Он никакой процесс и оплатить не сможет. Он и две чашки кофе не оплатит.

— Ты можешь что-нибудь сделать? — спросила она.

— Я мог бы попробовать. Если тебе удастся немного подлечить его.

Она встала, подошла ко мне, быстро обняла, поцеловала в переносицу и сказала, что я сокровище. Когда она ушла, прошло немало времени, прежде чем сокровище, оторвав от шезлонга свой мешок болей и горестей, отправилось спать.

Глава 4

В субботу днем на верхней палубе я вытянул из Артура все оставшиеся подробности. Чуки смазала ему кожу специальным кремом от солнца. Сама она использовала перила верхней палубы в качестве пыточного станка, и я с удовольствием уселся к ней спиной, чтобы этого не видеть. Я вынес такие испытания за этот день, что смотреть на нее было больно. Сквозь монолог Артура до меня доносились иногда ее шумные от усилий вдохи и выдохи, треск натянутых до предела связок, и — надо сказать — даже этого хватало, чтобы немного испортить настроение.

Беседа с молодым юристом ни в малейшей степени не принесла успокоения Артуру. Он предложил Крейну Уаттсу продать свою долю в синдикате за двадцать пять тысяч долларов, но тот ответил, что его это вряд ли заинтересует. После этого, в приступе полного отчаяния, Артур решил разыскать Буна Уаксвелла. Он узнал, что тот живет в Гудланде на острове Марко-Айленд. На последние гроши, оставшиеся от поездки в Сарасоту, Артур доехал на автобусе до поворота на Марко и, проголосовав на шоссе, поймал машину до моста, а затем отправился пешком в Гудланд. На бензозаправке ему рассказали, как отыскать коттедж Уаксвелла. Он добрался туда на рассвете. Это было одинокое строение в конце грязной дороги, скорее напоминавшее закусочную, нежели коттедж. Во дворе стоял бледно-серый седан. Кантри по радио звучало так громко, что никто даже не услышал, как он поднялся на крыльцо, и, заглянув сквозь стеклянную дверь, увидел Вильму, голую, взъерошенную, разметавшуюся во сне на кушетке и отчетливо вспомнил, как покоилась ее белокурая головка на сувенирной подушечке из Рок-Сити. Бу Уаксвелл, в одних трусах, сидел, привалившись к приемнику, с бутылкой, поставленной на пол между ног, и пытался подобрать на гитаре мелодию, которую он слушал. Заметив Артура, он усмехнулся, подошел, ухмыляясь, к стеклянной двери, открыл ее, оттолкнув при этом Артура и поинтересовался, что ему нужно. Артур сказал, что хочет поговорить с Вильмой. Но тот ответил, что разговор с его бывшей женой не имеет никакого смысла, потому что Вильма взяла себе временный развод, в стиле кантри.

Потом в дверях появилась Вильма, встала за спиной Уаксвелла, лицом к закату. Ее маленькая, нежная мордашка отекла от сна, взгляд после постели и бутылки был пустым. Она закуталась в грязный халат, подлезла под тяжелую лапу Бу Уаксвелла и посмотрела на Артура со спокойным, почти тупым безразличием, выхваченная последним лучом угасающего дня из тьмы сгущающейся в комнате.

В памяти Артура живо отпечатались такие мелкие детали, как тщательно выполненное, блеклое изображение синего орла, сжимающего в когтях бомбу, взмахивающего крыльями при колыхании мускулов поднятой руки Уаксвелла. Неровное темно-розовое пятно засоса на нежной шее Вильмы. И крохотные радужные блики от бриллиантиков в часах на ее запястье, — часах, которые она, по ее словам, продала в Майами.

Тогда он понял, что от начала до конца не было ничего, кроме лжи, лжи настолько беспардонной, что больше не оставалось ничего, во что можно было бы верить. Как большой, исстрадавшийся ребенок, он бросился на Уаксвелла, но не успев нанести ни единого удара, был отброшен назад, втиснут в угол между перилами и опорой крыльца и, чувствуя однообразные, молотящие удары в живот и в пах, увидал в дверном проеме за прилежно работающим плечом Уаксвелла маленькую женщину, которая оттопырив нижнюю губу, обнажающую маленькие ровные зубки, удовлетворенно наблюдала за ними. Потом перила проломились, и он полетел вниз, во двор. Артур тут же встал и медленно побрел обратно, тем же путем, что и пришел сюда, спотыкаясь и обеими руками держась за живот. У него было такое чувство, что ничто уже не удерживает его на этом свете. На ватных ногах его мотало из стороны в сторону и где-то посреди этой грязной дороги, ведущей к коттеджу, он рухнул. Встать не мог. Казалось, словно что-то вздымается и опускается внутри, а жизнь теплой струйкой вытекает из тела. Комары, так густо роившиеся вокруг, что он выдыхал их носом и сдувал с губ, не давали ему уснуть. Он подполз к дереву, подтянулся, встал и пошел дальше, из последних сил пытаясь хоть чуть-чуть распрямиться. К тому времени, как он добрался до моста, ему это почти удалось. Слева, на западе, мерцал розовый свет. Он начал долгий путь по шоссе и в течение некоторого времени все было в порядке. А потом вдруг начал заваливаться на землю. Артур сказал, что это было очень странно. Он отошел подальше от середины дороги, а затем, когда перебрался на обочину, ему вдруг показалось, что темный куст бросился на него, и Артур тяжело дыша рухнул вниз.

Когда он попытался подняться, рядом притормозил старенький пикапчик, оттуда вышли двое и осветили его ярким фонариком. Тогда словно откуда-то издалека он услышал, как они гнусаво и пренебрежительно обсуждают, насколько он пьян и от чего.

Из последних сил Артур отчетливо произнес:

— Я не пьян. Меня избили.

— Так что, мистер, взять вас с собой? — спросил мужчина.

— Мне некуда идти.

Когда предметы перестали расплываться перед глазами, он ощутил себя, сидящим между мужчиной и женщиной на переднем сидении пикапа. Они повезли его к себе домой. На восток по шоссе, до поворота на Эверглейдз-сити, через Эверглейдз, и дальше, на тот берег, где эти люди по имени Сэм и Лифи Даннинг жили с пятью детьми в вагончике и построенном рядом коттеджике со сборным гаражом. Позднее он узнал, что они ездили на пикник, на берег острова Марко. И когда его подобрали, дети, пляжный инвентарь и вещи для пикника находились в задней части пикапа.

Сэм Даннинг работал на сдаваемом внаем катере клуба «Ружье и удочка» в Эверглейдз-сити. Сейчас был не сезон, и он на равных паях с партнером ставил сети и ловил рыбу на продажу, используя для этого старый ялик.

В течение трех дней Артур мог лишь ковылять, как старик. Все что удавалось удержать в желудке — это супы, которые варила для него Лифи. Он спал подолгу, чувствуя, что его сонливость отчасти результат побоев, а отчасти — нервное истощение после всего, что с ним произошло. Днем он спал в натянутом на заднем дворике гамаке, а ночью — на матрасе в гараже, часто просыпаясь от серьезных взглядов разглядывающих его детей.

Лифи одолжила у соседа старую одежду, достаточно большую, чтобы она подошла Артуру, а сама постирала, почистила и заштопала то, что было на нем. Насколько он помнит, три дня она вообще не задавала ему никаких вопросов, и лишь на четвертый пошла во двор, где он гулял, чувствуя, что стал более уверенно стоять на ногах. Там были разбросаны детали старой машины и лодочного двигателя, частично скрытые нестриженой травой. Артур сидел в тени дуба на перевернутом ялике, и Лифи нагнулась над ним, согнув руки в локтях и наклонив голову. Это была поблекшая крепкая женщина с яркими глазами, одетая в штаны цвета хаки и голубую рабочую рубашку. Было уже заметно, что она беременна.

— Кто вас избил, Артур?

— Бун Уаксвелл.

— Эти Уаксвеллы просто злыдни, все равно что моккасиновые змеи [5]. У вас есть хоть кто-нибудь, к кому вы могли бы поехать?

— Нет.

— А где вы работаете, в основном?

— В магазине.

— Уволили вас?

— Я закрыл дело.

— Та одежда, что была на вас, хорошего качества. Поношенная, но хорошая. И разговариваете вы вежливо, как окончивший хорошую школу. И есть культурно умеете. Мы с Сэмом осмотрели вашу одежду, но никаких документов у вас с собой не было.

— Там должен был быть бумажник с водительскими правами, карточками и тому подобным.