Конец тьмы (Капкан на 'Волчью стаю'), стр. 24

Но Наннет Козлова полностью выпадает из этого ряда. Она совсем другая. Вот где нет никакого стремления к безопасности и стабильности. Она согласна скитаться, не претендовать ни на какого мужчину, брать, что дают, и довольствоваться малым.

Единственное логичное объяснение этого парадокса – ее отношение к сексу. Я понял, что наша культура обладает сильным предубеждением к сексу. Кровосмесительная практика древних египтян приводит нас в ужас. Мы с отвращением узнаем, что правящая династия допускала браки между отцами и детьми. Мы чувствуем крайнее превосходство над примитивными народами и называем их сексуальные отношения «грязными обычаями». Даже сейчас мы не можем понять открытое, простое отношение к неупорядоченным сексуальным отношениям в Скандинавских странах. В ответ на наши обвинения они, в свою очередь, осуждают нас за то, что называют ханжеством. Скандинавы считают, что мы испорченные люди. Они с улыбкой говорят, что сексуальные отношения не стоит столь усложнять, как это делаем мы.

Может быть, мы и испорченные, но лично я нахожу эту испорченность Удобной и правильной. Я уважаю воздержание. Сексуальный акт в своем чистом смысле должен быть священным действом, актом посвящения, ритуалом любви. Если согласиться, что в жизни должны существовать какие-то ценности, разве секс не является критерием для оценки? Если в жизни нет ничего важного, значит, эта жизнь неправильная, порочная.

Для Наннет Козловой сексуальные отношения не имеют эмоциональной значимости. Для нее это просто способ получения удовольствия. Несколько лет она являлась для окружающих ее мужчин элементарным удобством, таким, как бесплатные ленчи в старых саунах. Если мужчина, с которым она жила и который ее кормил, предпочитал, чтобы она блюла себя для него из-за каких-то причуд или просто из-за привередливости, не позволявшей ему пользоваться чужой зубной щеткой, она не возражала. Если он хотел делить ее с кем-то, она тоже была согласна. Наннет скучала от разговоров о любви. Ревность была ей неизвестна. Она хотела, чтобы мужчины желали ее. Похоже, это было единственным требованием, которое она предъявляла к жизни. Наннет Козлова могла бы участвовать в дальних походах римских легионов. Жизнь в обозе вполне бы устроила ее.

Таким образом, для меня она представляла воплощение примитивного зла и отрицание большей части того, что мы имеем в виду, когда говорим «женщина». Из рассказанного ею я делаю вывод, что она вовсе не уникум. Какой ужас, если это правда! Это больше, чем протест против пуританских принципов нашей культуры. Козлова не считает себя бунтовщицей. Она уверена, что ведет себя честно и естественно. Если таких, как она, легион, что произойдет со всеми нами? Что случится с миром? Она свела волшебство жизни к низкому и грязному знаменателю и не чувствует ни стыда, ни сожаления. Она, если использовать слово, которое Наннет не в состоянии понять, безбожна.

Непрофессионально с моей стороны чувствовать удовлетворение при виде ее страха. Она боится смерти, как боятся животные. У нее не хватает воображения постичь пожизненное заключение.

Наннет задает много вопросов. Она кусает полные губы и спрашивает: что чувствует человек во время казни на электрическом стуле? Я отвечаю, что все происходит очень быстро. Она интересуется, не смогу ли я спасти их? Отвечаю, что попытаюсь. Затем она опять спрашивает: не больно ли это? Наннет задает вопросы, как ребенок, ожидающий порки.

Эта четверка во время их скитаний по стране была странной группой со сложными внутренними связями. Козлова с самого начала принадлежала Сандеру Голдену. Я узнал, что их сексуальные отношения были редки и для обоих одинаково рутинны, как и следовало ожидать от Голдена, чье сексуальное желание за годы распутной жизни притупилось. Хотя она и не была дорога Голдену, он не позволял Эрнандесу спать с ней. Голден играл довольно жесткую и опасную игру. Эрнандес безумно хотел Козлову. Голден, очевидно, старался доказать самому себе, что в состоянии держать Эрнандеса в своей власти лаже при существующем в их отношениях напряжении. Он щеголял своим единоличным обладанием Наннет и отражал все посягания Эрнандеса. Девушка принимала игру, лениво забавлялась ею и еще больше усиливала напряжение, флиртуя с Эрнандесом, дразня его, как сидящего в клетке медведя. Эрнандес не вырывался из клетки только благодаря огромному уважению, которое он питал к Сандеру Голдену, А Сандер хотел проверить, насколько прочна эта клетка.

После того как к ним присоединился Кирби Стассен, Сандер Голден сумел еще больше усилить давление на Эрнандеса, отдав девушку Стассену. В результате весь угрюмый гнев Эрнандеса обратился больше на Стассена, чем на Голдена. Я чувствую, что Эрнандес рано или поздно убил бы Кирби Стассена, если бы напряжение не ослабло после похищения Хелен Вистер.

Впервые я узнал о вторжении этой четверки в наши края в воскресенье утром, когда на первой странице газеты прочитал сообщение об убийстве Арнольда Крауна и похищении дочери Пола Вистера. Из профессионального любопытства я следил за их преступным путешествием. До убийства Крауна власти не знали точно, каков состав этой шайки. Большой удачей оказалось, что убийство Крауна произошло перед глазами сокрытых свидетелей. И все же пока личность ни одного из преступников не была установлена. В то воскресное утро я ожидал услышать об их поимке, но им очень везло. Убийства носили отпечаток любительства и больной фантазии неустойчивого ума. Везде и всегда люди сходили с ума, и это будет продолжаться до конца мира. Необычно было одно: эти четверо безумцев нашли друг друга.

В то жаркое воскресное утро, в 26-й день июля, я еще не знал, что мне придется их защищать. Власти взялись за это дело очень энергично.

Глава 8

К десяти часам воскресного утра 26 июля штаб бригады ФБР, занимавшейся делом «Волчьей стаи», переместила из Нашвилла в Монро. Несколько агентов осталось в районе Нашвилла собирать улики. Старший Герберт Данниген, слегка заикающийся мужчина с наметившейся сединой в каштановых волосах, прибыл в аэропорт Монро с четырьмя агентами. Позже по его просьбе прилетели еще три агента из Вашингтона.

Данниген расположился в трех комнатах на третьем этаже здания Национального банка Монро рядом с конторой местного отделения ФБР. Он собрал всех служителей закона и недвусмысленно дал им понять, кто в этом деле главный. Затем потребовал помощи и заявил, что вся информация для прессы должна проходить через него.

Герберт Данниген был специалистом послам о похищениях, расследовал такие преступления по всей стране. Он первым стал догадываться, что это дело особенное.

Выступая перед местными полицейским, он вовсе не был таким уверенным и бодрым, как выглядело со стороны. С недавних пор Данниген начал чувствовать, что его общественный статус вроде тех декораций для фильма, где есть только фасады зданий. Тонкие плоскости наклонялись и оседали от сильного ветра, и Герберт Данниген метался, пытаясь укрепить связи и сильнее натянуть канаты.

Он пришел в ФБР сразу после университета. Тогда работа в бюро еще казалась ему полной опасностей и приключений. Но за годы службы Данниген устал и от бюрократии, и от насилия. Преступники не менялись – те же злобные, глупые недочеловеки. Жертвы? Они однообразно истеричны либо непоправимо мертвы. Газетчики утомляли, ибо писали одно и то же. Куда он попал? В какое-то отхожее место общества.

К тому времени, когда он засомневался в правильности своего выбора, появились Энн, дети, дом в Фолдс-Черч, привилегии высокого поста и перспектива выгодной пенсии. Поэтому он воспринимал раздражающее ощущение бесцельной траты жизни и скуки как неизбежное. Когда Данниген сидел дома и работал в отделении статистического анализа отдела внутренних преступлений, у него хватало времени, чтобы делать прекрасные копии старинной американской мебели в маленькой мастерской в подвале кирпичного дома в Фолдс-Черч. За работой он думал, что мог бы прожить жизнь иначе. Например, стать адвокатом в маленьком южном городке, заниматься гражданскими делами, быть достойным участником различных комитетов и одним из заправил местной политики.