Санин, стр. 85

Так скоро, как все узнается в маленьком городке, все узнали, что два человека в один и тот же вечер лишили себя жизни.

Юрию Сварожичу об этом сообщил Иванов, придя к нему днем, когда Юрий только что вернулся с урока и сел рисовать портрет Ляли. Она позировала в легкой светлой кофточке, с голой шейкой и просвечивающими розовыми руками. Солнце светило в комнату, золотыми искорками зажигало вокруг головки Ляли пушистые волосы, и она была такой молоденькой, чистенькой и веселой, точно золотая птичка.

— Здравствуйте, — сказал Иванов, входя и бросая шляпу на стул.

— А… Ну, что нового скажете? — спросил Юрий, приветливо улыбаясь.

Он был настроен довольно и радостно, и оттого, что, наконец, нашел урок и чувствовал себя уже не на шее у отца, а на собственных ногах, и от солнца, и от близости счастливой, хорошенькой Ляли.

— Много, — сказал Иванов с неопределенным выражением в серых глазах, — один удавился, другой застрелился, а третьего черти взяли, чтоб не волочился!

— То есть? — удивился Юрий.

— — Третьего я уж от себя, для вящего эффекта, прибавил, а два точно… Сегодня ночью застрелился Зарудин, а сейчас, говорят, Соловейчик повесился… вот!

— Да не может быть! — вскрикнула Ляля, вскакивая, вся белая, розовая и золотая, с испуганными, но сияющими от любопытства глазами.

Юрий с удивлением и испугом поспешно положил палитру и подошел к Иванову.

— Вы не шутите?

— Какие уж тут шутки! — махнул рукой Иванов. Как и всегда, он старался придать себе философски-равнодушный вид, но заметно было, что ему и жутко, и неприятно.

— Отчего же он застрелился? Оттого, что его Санин ударил? А Санин знает? — наивно цепляясь за Иванова, захлебываясь, спрашивала Ляля.

— Очевидно, так… Санин знает еще с вечера, — отвечал Иванов.

— Что же он? — невольно спросил Юрий.

Иванов пожал плечами. Ему уже не раз приходилось спорить с Юрием о Санине, и он уже заранее раздражался.

— Ничего… А ему-то что же? — с грубой досадой возразил он.

— Все-таки он причиной! — заметила Ляля, делая значительное лицо.

— Ну так что же из того!.. Вольно ж тому дураку было лезть. Санин тут не виноват. Все это очень прискорбно, но всецело должно быть отнесено к глупости самого Зарудина.

— Ну, положим, причины тут глубже, — возразил Юрий угрюмо, — Зарудин жил в известной среде…

— И то, что он жил в такой дурацкой среде, и то, что подчинился ей, свидетельствует только о том, что он и сам дурак! — пожал плечами Иванов.

Юрий помолчал, машинально потирая пальцы. Ему было как-то неприятно говорить так об умершем, хотя он и не знал почему.

— Ну хорошо… Зарудин — это понятно, а Соловейчик… вот никогда не думала! — высоко поднимая брови, нерешительно заговорила Ляля. — Почему же он?

— А Бог его знает, — сказал Иванов, — он всегда был какой-то блаженный.

В это время разом приехал Рязанцев и пришла Карсавина. Они встретились у ворот, и еще на крыльце был слышен высокий, недоумевающе-вопросительный голос Карсавиной и веселый, игриво-шутливый голос Рязанцева, каким он всегда говорил с красивыми молодыми женщинами.

— Анатолий Павлович «оттуда», — с выражением тревожного интереса сказали Карсавина, первая входя в комнату.

Рязанцев вошел, смеясь, как всегда, и еще на ходу закуривая папиросу.

— Ну и дела! — сказал он, наполняя всю комнату голосом, здоровьем и самоуверенным весельем. — Этак у нас в городе скоро и молодежи не останется!

Карсавина молча села, и ее красивое лицо было расстроенно и недоуменно.

— Ну, повествуйте, — сказал Иванов.

— Да что, — подымая брови, как Ляля, и все смеясь, но уже не так весело, заговорил Рязанцев. — Только что вышел вчера из клуба, вдруг бежит солдат… Их высокородие, говорит, застрелились… Я на извозчика и туда… Приезжаю, а там уж чуть не весь полк… лежит на кровати, китель нараспашку…

— А куда он стрелял? — любопытно повиснула у него на руке Ляля.

— В висок… пуля пробила череп, вот тут… и ударилась в потолок…

— Из браунинга? — почему-то спросил Юрий. — Из браунинга… Скверная картина. Мозгом и кровью даже стена забрызгана, а у него еще и лицо все изуродовано… да!.. А это ужас, как он его хватил!.. И опять, засмеявшись, Рязанцев пожал плечами.

— Крепкий мужчина!

— Ничего, парень здоровый! — почему-то самодовольно кивнул головой Иванов.

— Безобразие! — брезгливо сморщился Юрий.

Карсавина робко посмотрела на него.

— Но ведь он, по-моему, не виноват, — заметила она, не ждать же ему было…

— Да… — неопределенно поморщился Рязанцев, — но и так бить!.. Ведь предлагали же ему дуэль…

— Удивительно! — возмущенно пожал плечами Иванов.

— Нет, что ж… дуэль — глупость, — раздумчиво отозвался Юрий.

— Конечно, — быстро поддержала Карсавина. Юрию показалось, что она рада возможности оправдать Санина, и ему стало неприятно.

— Но все-таки и так… не зная что, унижающее Санина, придумать, возразил он.

— Зверство, как хотите! — подсказал Рязанцев.

Юрий подумал, что сам-то Рязанцев недалеко ушел от сытого животного, но промолчал и был даже рад, что Рязанцев стал спорить с Карсавиной, резко осуждая Санина.

Карсавина, поймав на лице Юрия неприятное выражение, замолчала, хотя ей в глубине души нравилась сила и решительность Санина и казалось совсем неправильным то, что говорил Рязанцев о культурности. И так же, как Юрий, она подумала, что не Рязанцеву говорить об этом.

Но Иванов рассердился и стал спорить.

— Подумаешь! Высокая степень культурности: отстрелить человеку нос или засадить в брюхо железную палку!

— А лучше кулаком по лицу бить?

— Да уж, по-моему, лучше! Кулак что! От кулака какой вред! Выскочит шишка, а опосля и ничего… От кулака человеку никоторого несчастья!..

— Не в том же дело!

— А в чем? — презрительно скривил плоские губы Иванов. — По-моему, драться вообще не следует… зачем безобразие чинить! Но уж ежели драться, так по крайности без особого человековредительства!.. Ясное дело!..

— Он ему чуть глаз не выбил! — с иронией вставил Рязанцев. — Хорошо «без членовредительства»!