Звездный Портал, стр. 12

В результате она заинтересовалась этим племенем, завела там друзей, а со временем выработала подход к жизни, который привыкла приписывать на счет философии сиу: «Буду жить под открытым небом, где нет стен, где Дух бродит по земле».

Одной из ее подруг стала Андреа Ястребица, специалистка по шоу-бизнесу в резервации Дьявольского озера, выразившая для нее ощущение народа, оставшегося в стороне от хода истории. Эйприл была огорчена бедностью резервации и разочарованием Андреа.

– Мы живем в основном за счет великодушия бледнолицых, – говорила Андреа. – Мы забыли, каково полагаться только на себя.

Она отметила, что индейские мужчины зачастую умирают молодыми от наркотиков, болезней и кровавых стычек, что наиболее респектабельно в большинстве резерваций выглядят кладбища.

В собственной жизни Эйприл со всех сторон натыкалась на стены. Замужество ее кончилось неудачно: она не хотела отказываться ни от семьи, ни от карьеры, но никак не могла добиться равновесия между потребностями мужа и необходимостью подолгу задерживаться на работе. Теперь ей уже за тридцать, и эта суета не доставляет ей ни малейшего удовлетворения. Были, конечно, и достижения, но если она вдруг умрет сегодня вечером, то не оставит после себя ничего. Выходит, что и жила зря.

По крайней мере так Эйприл казалось, пока она не провела исследования куска ткани, принесенного Максом Коллингвудом. Самое смешное, что она почти не замечала собственной неудовлетворенности жизнью, пока не увидела результаты исследований и не поняла, с чем столкнулась.

Сотрудники говорили о Харви с большим теплом, описывая, как наслаждались они работой под его началом, как он вдохновлял их, каким он был хорошим начальником. Двое прежних колсоновских работников, пошедшие гораздо дальше, относили свой успех на счет того, что Харви воодушевлял их.

– Главный его принцип: «Поступай по совести, какие бы последствия это ни сулило» – поддерживал меня в самые темные дни, – сказала Мэри Эмбри, ставшая директором-распорядителем в химической компании Доу. – Этот принцип не всегда способствует повышению по службе, но зато он заставил меня понять, что можно не терять самоуважения даже тогда, когда другие от тебя отворачиваются. – Она тепло улыбнулась смущенному Харви.

Директор добавил свою долю похвал:

– Сорок лет – срок немалый. Харви всегда говорил, что думал. Порой мне не хотелось этого слышать. – Взрыв смеха. – Порой мне совершенно не хотелось этого слышать. – Смех громче. – Но ты никогда не увиливал от ответственности, Харв, и я благодарен тебе за это. – Аплодисменты. – Хочу посоветовать всем присутствующим в этом зале, собирающимся пойти на руководящие должности: берите в свою команду людей, подобных Харви, чтобы они говорили вам то, что вам непременно следует услышать. Хольте их и лелейте. Пусть они будут вашей совестью.

Тут начались овации, Харви встал, и Эйприл увидела на глазах окружающих искренние слезы. Харви сиял от нахлынувших чувств. Когда публика утихла, он демонстративно отодвинул трибуну в сторону. (Его нежелание пользоваться трибунами вошло в легенду.) Поблагодарив по своему обычаю коллег за доброту, он обратился к ним:

– В каком-то смысле сегодня – чудеснейший день в моей жизни. Хотелось бы думать, что Колсоновский институт стал более солидным учреждением, нежели до моего прихода, а также что его работники и клиенты более преуспевают. Если это действительно так, если в этом есть хотя бы частичка и моих заслуг, то эти годы прожиты мной не зря.

Эйприл еще ни разу не видела его таким счастливым за все двенадцать лет своей работы в институте. И от этого ей стало очень грустно.

Заместитель директора посвятил свою жизнь процветанию компании и ее работников. Он не успокаивался, пока не добивался совершенства во всем. И теперь, обращаясь к коллегам, он еще раз повторил:

– Никогда не путайте результат с идеалом. Не совершают ошибок лишь те, кто не делает ровным счетом ничего.

Подчиненные обожали его.

И вот теперь он превозносил рядовых сотрудников, благодарил их, уходя во тьму. Назавтра он вернется в свой кабинет, проработает до конца недели, и на этом все кончится.

«В каком-то смысле сегодня – чудеснейший день в моей жизни».

Боже, неужели ради этого и стоило жить? Чтобы пара-тройка дюжин гостей за праздничным столом растроганно прослезилась, а после разошлась по домам, оставив Харви Кека наедине со всеми его грядущими проблемами?

Эйприл украдкой утерла глаза.

Нет, с ней ничего подобного не случится. Уж она-то позаботится, чтобы ее жизнь была посвящена высокому предназначению, а не потугам быть любезным начальником. И загадочная яхта Тома Ласкера станет ее золотым ключиком.

7

Ласкер все утро копался в моторе трактора, заменяя изношенный цилиндр и приводной ремень. Он только-только вернулся в дом и как раз собирался пойти в душ, когда раздался звонок в дверь. Пришли Чарли Линдквист и Флойд Рикетт.

Чарли – дружелюбный здоровяк весом в три сотни фунтов и ростом в шесть футов три дюйма – считал, что можно покорить весь мир, если только правильно отгадывать, что люди хотят услышать, и говорить им это. В принципе эта философия служила ему не так уж плохо: за свою жизнь он сумел организовать в Форт-Мокси полдюжины предприятий, стал владельцем «Городского видео», «Мороженых деликатесов» (разумеется, сейчас закрытых на зиму) и четырех домов рядом с библиотекой, заодно занимая посты директора Рекламной ассоциации Форт-Мокси и председателя городского совета.

Флойд – высокий, седой, остроносый и остроглазый – принадлежал к числу таких же уважаемых лиц. Будучи почтовым служащим, он обладал несгибаемыми принципами и сильным чувством важности собственного времени. «Давай по сути!» – любил говаривать он, пронзая воздух тремя пальцами. Вообще говоря, он всю жизнь действовал, как ледокол: вклинивался в разговоры, громил политических противников на совете и разрубал гордиевы узлы всяческого рода. «Жизнь коротка, нечего тратить время попусту, вперед во весь опор!» На почте Флойд специализировался в разрешении проблем, создаваемых бестолковой публикой, и весьма неодобрительно относился к неряшливой обертке, неразборчивому почерку и неумению правильно написать почтовый индекс.

Так что ничуть не удивительно, что Чарли и Флойд не могли поладить между собой.

Они обменялись с Ласкером рукопожатиями, причем Чарли – сердечно, а Флойд – с некоторой осторожностью.

– Народ все подваливает поглядеть на яхту, как я погляжу, – заметил Чарли, стараясь произнести это как можно небрежнее. Сам он всегда считал себя весьма деликатным человеком.

– Сегодня народу маловато. Это по погоде. – Ласкер ввел их в гостиную, где все трое уселись вокруг кофейного столика. – По-моему, эта новость уже устаревает.

– А заодно холодает, – подхватил Флойд, для большей выразительности рубанув воздух ребром ладони.

– Мы это заметили еще в городе. Народу поменьше, чем прежде. – Чарли покачал головой. – Жаль, что это не случилось весной.

– Какая разница? – отозвался Ласкер. – Мы все равно уже сыты по горло этой обезьяньей работой. Мне надоело каждый день возить ее из амбара и в амбар. Запру ее, и дело с концом.

– А не стоило бы, Том. – В небрежном тоне Чарли сквозил намек, что подобный поступок был бы весьма эгоистичен и неблагоразумен.

– Это плохо скажется на бизнесе, – кивнул Флойд. – Очень многие из тех, что сюда приезжают, едят в городе. И ходят по магазинам. А некоторые даже остаются на ночлег. – Откинувшись на спинку стула, он заложил ногу на ногу. – Фактически говоря, было бы недурно, если бы у нас нашлось побольше подобных завлекаловок.

– Ты должен понять, – продолжал Чарли, – что от тебя зависят очень многие в городе.

– Чарли, это же всего-навсего яхта! – возразил Ласкер.

– А вот тут ты ошибаешься, – встрял Флойд. – Это новость в масштабах всей страны! И прямо у нас, в Форт-Мокси.