Мастера детектива. Выпуск 6, стр. 48

— Неудачу? — сказал Мейтер. — Да все просто прекрасно!

Но Энн казалось, что это ужасное чувство навсегда останется с нею, что оно постоянно будет омрачать любую ее радость; это было нечто такое, чего она не могла объяснить, — ее любимый никогда этого не поймет. Но по мере того, как с его лица сходило угрюмое выражение, ею снова овладевало сознание того, что она потерпела неудачу. Ее вина была неизгладима. От звуков его голоса это темное облачко унеслось прочь: оно испарилось под его огромной, неуклюжей и нежной рукой.

— Да все просто прекрасно!

Теперь, когда он понял, что произошло, он стал таким же молчаливым, как Сондерс. Ладно, пусть пошумят в газетах. Зато эта земля, которая проплывала сейчас за окном, будет жить в мире. Мейтер был родом из деревни: еще несколько мирных лет на этой земле — и больше ничего не нужно. Непрочность этой безопасности делала ее еще дороже. Кто-то жег под забором сухие сорняки. По темной тропинке возвращался с охоты фермер в старомодном цилиндре. Его лошадь артачилась, не желая прыгать через канаву. Небольшая деревенька с ярко освещенными окнами проплыла мимо, словно катер, увешанный фонариками: Мейтер успел заметить серую англиканскую церквушку. Как старый пес, который никогда не оставит своего угла, она припала к земле меж тисов и могил безымянных людей, умерших здесь за многие века. На деревянной платформе, мимо которой они пронеслись, носильщик читал бирку на рождественской елке.

— А ты говоришь — неудача! — сказал он.

Лондон пустил свои корни в ее сердце: темные поля и леса за окном были ей чужими, она отвернулась от окна и увидела счастливое лицо Мейтера.

— Ты не поймешь, — сказала она, все еще, хоть и слабо, защищая этот витавший над нею призрак. — Я все равно потерпела неудачу.

Но когда поезд по большому виадуку, под которым, как лучи огромной звезды, разбегались ярко освещенные невзрачные улочки с кондитерскими лавочками, методистскими часовнями, с разрисованными мелом мостовыми, подошел к Лондону, она обо всем забыла. И вот тогда она подумала: «Этому миру ничто не грозит» — и, протерев запотевшее окно, прижалась к нему лицом, глядя на этот мир с жадностью, нежностью и счастьем. Так девочка-подросток, лишившись матери, смотрит на осиротевшую семью, которую она должна поднять, не сознавая еще, насколько велика взятая ею на себя ответственность. Толпа ребятишек прошла с криками по улице: она не слышала их голосов, но поняла, что они кричат, потому что ощущала себя частью этой толпы; на углу какой-то человек продавал жареные каштаны, и казалось, это на ее лице играли отсветы пламени, вырывавшегося из его жаровни; кондитерские витрины были полны белых марлевых чулок, набитых дешевыми подарками.

— Вот мы и дома, — со счастливым вздохом сказала Энн.

Фредерик Форсайт

День Шакала

Часть первая. Технология заговора

1

Ранним мартовским утром в Париже недолго и озябнуть, а в ожидании расстрела — тем более. В 6.40 11 марта 1963 года на главном плацу форта д'Иври у вбитого в заиндевелый гравий столба стоял подполковник французской авиации; ему завели руки назад, связали их за столбом и обвязали его веревкой, а он все еще недоуменно смотрел на шеренгу солдат в двадцати шагах.

В тягостной тишине шаркнула по гравию подошва; тридцатипятилетний Жан Мари Бастьен-Тири последний раз взглянул на белый свет, и ему завязали глаза. Послышался тихий молитвенный голос священника, залязгали двадцать затворов: карабины взяли наизготовку.

За стеной на улице грузовик, мчавшийся к центру города, сердито загудел на шуструю легковушку, заглушив команду: «Целься!» Деловито хлопнул залп; слившись с обыденным рассветным гулом, вспорхнула стайка голубей, и уж вовсе не слышен был за нарастающим уличным движением акт милосердия — пистолетный выстрел в затылок.

Главаря боевой группы ОАС, [31] устроителя покушения на президента Франции, казнили, дабы положить конец подобным покушениям, но судьба решила совсем иначе, и тут началось такое, о чем не расскажешь, не объяснив подробнее, почему в то мартовское утро у столба на плацу военной тюрьмы сник изрешеченный пулями труп…

Солнце скрылось за дворцовой стеной, и зазмеились длинные тени; дышать стало чуть полегче. Был самый жаркий день года, двадцать пять градусов в семь вечера; парижане торопились на выходные за город, усаживая в автомобили и вагоны сердитых жен и орущих детей. В этот день, 22 августа 1962 года, несколько человек поджидали президента, генерала Шарля де Голля, на городской окраине — затем, чтобы его убить.

Итак, народ разъезжался отдохнуть от зноя в речной и приморской прохладе, а за вычурным фасадом Елисейского дворца все никак не кончалось заседание кабинета министров. На коричневатом гравии, теперь уже в тени, кольцом стояли шестнадцать черных «ситроенов», занимая три четверти двора. Водители отошли к западной стене, где тень легла раньше и гуще; они привычно перешучивались, коротая время в ожидании начальства.

Уже начинали ворчать: что-то министры припозднились; но около 19.30 из стеклянных дверей появился служитель в орденах и медалях. С высоты шести ступеней он сделал рукою знак охране. Водители притаптывали, расходясь, недокуренные «голуазы», охранники и часовые в будках у ворот насторожились, и раздвинулись чугунные решетчатые створки.

Все шоферы сидели в машинах, когда служитель распахнул двери: министры выходили, желали друг другу приятного отдыха, чинно спускались с крыльца к подкатывавшим лимузинам, устраивались на задних сиденьях и выезжали мимо козыряющих жандармов на улицу Фобур Сент-Оноре.

Минут через десять у крыльца остались лишь два «ситроена»; первый из них — с президентским вымпелом. Водил его Франсуа Марру, шофер из Главного управления национальной жандармерии в Сатори. Молчальник, он держался в стороне от прочих; хладнокровный, смелый и опытный водитель, он недаром стал личным шофером де Голля. Водитель второго «ситроена» был тоже из Сатори.

В 19.45 часовые снова стали навытяжку: за стеклянными дверями показался Шарль де Голль в своем всегдашнем двубортном костюме маренго и темном галстуке. По-старинному учтиво склонившись, он пропустил вперед г-жу Ивонну, принял ее под руку и свел по ступеням к распахнутой левой задней дверце; сам он обошел машину и сел справа. Их зять, начальник штаба бронетанковых и кавалерийских войск полковник Ален де Буасье, проверил, заперты ли обе задние дверцы, и уселся рядом с Марру.

Дежурный телохранитель Анри д'Жудер, могучий алжирец-кабил, поместился во второй машине возле шофера: он поправил под левой мышкой тяжелый револьвер и откинулся на сиденье. Ему полагалось смотреть вовсе не на «ситроен» впереди, а на проносящиеся тротуары и перекрестки. Позади него, сдав последние распоряжения, устроился в уютном одиночестве начальник личной охраны президента комиссар Жан Дюкре.

Взревели мотоциклы у западной стены, и двое в белых шлемах медленно выехали к воротам; остановились в десяти футах друг от друга и оглянулись. К ним уже подрулил Марру, и вторая машина не отстала. Было 19.50.

Снова разверзлись чугунные решетки, и маленький кортеж проехал мимо вытянувшихся в струнку жандармов на Фобур Сент-Оноре, а оттуда — на авеню де Мариньи. Из-под каштанов за ними наблюдал, сидя на мотороллере, молодой человек в белом защитном шлеме; он съехал с тротуара и помчался следом.

Заранее о проезде президента не оповещали; заслышав сирены мотоциклов, регулировщики отчаянно свистели, размахивали жезлами — и как-то успевали вовремя перекрыть движение.

Кортеж разогнался на тенистой авеню и вылетел на солнечную площадь Клемансо, направляясь прямиком к мосту Александра III. Юноша на мотороллере пристроился позади и ехал без помех. За мостом свернули на авеню Генерала Гальени, а оттуда — на широкий бульвар Инвалидов. Тут юноше все стало ясно: де Голль выезжает за город. На перекрестке бульвара и улицы Варенн он сбросил скорость и остановился возле углового кафе. Достав из кармана жетончик, он проследовал к телефону.