Мастера детектива. Выпуск 5, стр. 69

— Я буду благодарен, сэр, — сказал он, — если вы не доведете до сведения Особого отдела о случившемся. Мне не хотелось бы, чтобы там считали, что я пренебрег своими обязанностями, позволив вам выйти в такой день.

— Я сделаю все, что вам хочется, — сказал сэр Джулиус. — Но, черт возьми, я же не грудной младенец. Я вправе выйти погулять один, если хочу. Если бы я утонул, это была бы моя вина.

— Вина ваша, сэр, а отвечать мне. Вот о чем вы забываете. А что, если б вы не утонули? Для меня это, может быть, было бы еще хуже. Что, если б вы завтра явились на Даунинг–стрит без меня? Мне пришлось бы потом давать уйму неприятных объяснений.

— Вы правы, — сказал сэр Джулиус смиренно. — Извините, Роджерс, это было эгоистично с моей стороны.

— Позвольте спросить, сэр Джулиус, ради интереса: вы на Даунинг–стрит направлялись?

Продрогший и измученный, сэр Джулиус все же улыбнулся.

— Конечно! — уверил он своего спутника. — На Даунинг–стрит. Уверяю вас, я не собирался скрываться от правосудия, Роджерс.

— А! — сказал сыщик По его тону нельзя было сказать, поверил он министру или нет. — Сейчас это меня интересует чисто теоретически, просто мне любопытно было узнать.

XV

Д–р Ботвинк ошибается

Почти стемнело, когда оба они вернулись в Уорбек–холл под вновь полившим дождем. Случайный свидетель их возвращения мог бы принять их за пойманного арестанта и его стража. Сэр Джулиус еле переставлял ноги и без поддержки Роджерса вряд ли дошел бы до дому, а тот невозмутимо шествовал рядом с ним, крепко держа сэра Джулиуса за руку повыше локтя, с выражением угрюмой решимости на лице. Но к счастью, никто не видел позора министра финансов, и им удалось войти незаметно через боковой ход.

Все так же молча сержант повел своего подопечного в вестибюль, где снял с него дождевик и сапоги. Сэр Джулиус не возражал. Пальцы у него окоченели и не могли справиться с промокшими ремешками и пряжками. Потом он дал отвести себя наверх, в свою комнату, и позволил себя раздеть. Послушно проглотил смесь горячего коньяка с водой, которую с изумительной быстротой сварганил Роджерс; послушно полез в горячую ванну, которую Роджерс ему приготовил. Он чувствовал себя в состоянии такого безволия, что был прямо–таки благодарен Роджерсу за то, что тот не пошел за ним в ванную и не стал тереть ему спину.

Выйдя из ванной, он застал у себя в комнате Роджерса; за это время сержант уже успел переодеться. Ванна и коньяк сотворили чудеса, и сэр Джулиус опомнился и сообразил, что промок сегодня не только он один.

— Надеюсь, что на вас это особенно не отразилось, Роджерс, — сказал он с непривычной для него внимательностью.

— Нет, сэр, спасибо, — ответил сыщик коротко, словно недовольный, что его заподозрили в человеческой слабости. — А теперь позвольте заметить, что вам хорошо было бы лечь.

— Нет, нет. Благодаря вашим заботам, Роджерс, я опять в норме. Просто я устал и, пожалуй, лягу пораньше. Но сейчас я скорее бы поел.

— Хорошо, сэр. В таком случае, как только вы оденетесь, мы спустимся вниз к чаю.

Это «мы» не ускользнуло от внимания сэра Джулиуса.

Он прекрасно понял все, что за ним крылось. Отныне сержант Роджерс будет его неразлучным спутником. Пока он остается в Уорбек–холле, он никогда не скроется от этих холодных, неодобрительных глаз. Со вздохом он подчинился неизбежному и стал поспешно одеваться.

— А вот и вы, сэр Джулиус, — сказала миссис Карстерс, когда он вместе со своим стражем вошел в библиотеку. — Вы очень промокли?

Сэр Джулиус был удивлен, обнаружив, что чай только что подан. Весь его побег, во время которого он пережил столько сильных ощущений, что их хватило бы на целую жизнь, занял немногим больше часа. Он с облегчением увидел, что его отсутствие было не настолько продолжительным, чтобы вызвать разговоры. Вот миссис Карстерс, готовая хозяйничать за чайником так же, как делала это Камилла, — неужели это было всего сутки назад? — а вот и д–р Ботвинк, молчаливый и безмятежный, и они оба не подозревают, что он не просто прогулялся под дождем. В то же время его несколько огорчило, что после таких ужасных испытаний его встречают как ни в чем не бывало. Тонешь ведь не каждый день. Но как ни любил он поговорить о себе, в этом случае приходилось молчать.

— Да, очень промок, — ответил он. — И сержант Роджерс тоже — он прошел со мной часть дороги. Да, я как раз вспомнил, надеюсь, вы не будете возражать против того, чтобы Роджерс выпил с нами чаю? Он чувствует, что при сложившихся обстоятельствах, пожалуй, будет лучше…

— Конечно, конечно! — Миссис Карстерс, по–видимому, была в отличном настроении. — Мы будем рады его обществу, не правда ли, доктор Ботвинк? Видите, на этот раз я правильно назвала вас. Бриггс, вы принесете еще чашку для сержанта Роджерса?

— Слушаюсь, мадам.

Тон Бриггса был совершенно бесстрастным. Ни одним движением тела или мускула лица он не показал, что полученное приказание кажется ему не вполне обычным. Хорошо вышколенный дворецкий умеет подавлять свои чувства. Тем не менее он ухитрился каким–то необъяснимым способом дать понять каждому из сидящих в комнате, что считает это предложение неподобающим. Как он это сделал, невозможно сказать. Такие тонкие средства передачи мыслей являются тайной телепатов и вышколенных дворецких.

Как будто нарочно пренебрегая выраженным в ее адрес неодобрением, миссис Карстерс решила использовать удобный случай.

— Я вполне понимаю, сэр Джулиус, — сказала она доверительно, — и, если можно так выразиться, всецело одобряю. Ведь вы теперь особенно важное лицо.

За какую–нибудь минуту сэру Джулиусу пришлось второй раз промолчать о том, о чем больше всего на свете ему хотелось бы поговорить. То, что ему это удалось, объяснялось, может быть, присутствием Бриггса, а может быть, и просто тем, что миссис Карстерс не дала ему возможности произнести хоть слово. Потому что не переводя дух она умудрилась нанести и так уже глубоко уязвленному человеку еще одно оскорбление.

— И принесите поднос с чаем для леди Камиллы, Бриггс, — продолжала она. — Она вряд ли пожелает сойти вниз. Я отнесу ей чай, а потом уж буду пить сама.

Д–р Ботвинк, сэр Джулиус и Роджерс одновременно предложили ей не затруднять себя, вызвавшись отнести поднос. Бриггс выразительно, но безмолвно дал понять, что в Уорбек–холле подавать гостям полагается дворецкому, и больше никому, но миссис Карстерс не обратила на них никакого внимания. Не прерывая потока бессвязной болтовни, она разливала всем чай, пока не был принесен поднос со свежезаваренным чаем для леди Камиллы.

— Вам, мужчинам, придется самим о себе позаботиться, пока я не вернусь, — сказала она игриво, — но я пробуду там не больше двух–трех минут.

Решительно миссис Карстерс была в хорошем настроении. Тихонько напевая что–то под нос, она вприпрыжку — только так это можно описать — подошла к двери, которую Бриггс нехотя отворил перед ней. Если кто в этом мрачном доме и воспрянул духом с началом оттепели, так это миссис Карстерс.

Оставшись одни, трое мужчин вернулись на свои места, и сразу наступила блаженная тишина. Джулиус почувствовал, что голоден как волк. Он уписал две булочки и полблюда бутербродов, после чего пустился в глубокий рейд на рождественский пирог. К счастью, у д–ра Ботвинка оказался плохой аппетит, ибо Роджерс тоже был не прочь поесть. За чаем разговоров почти не было. Сэр Джулиус был слишком поглощен едой, чтобы разговаривать, а ни д–р Ботвинк, ни Роджерс не отличались словоохотливостью. И лишь когда чайник опустел и пошли в ход сигареты, началось что–то вроде разговора, и то, если можно назвать разговором отрывочные замечания д–ра Ботвинка о погоде, ответом на которые служило хмыканье сэра Джулиуса и более вежливые односложные звуки со стороны Роджерса.

Немного погодя сэр Джулиус откинулся в кресле, вытянул усталые ноги у огня и почувствовал себя совсем как в молодости после целого дня, проведенного верхом на лошади. То, что в молодости он любил псовую охоту, являлось одним из наиболее строго хранимых секретов в верхах его партии. Завтра у него будет отчаянно ломить поясницу. И что это Роджерс не положил ему в ванну горчицы? Он, правда, его не просил об этом, но тот мог бы и сам сообразить. Нет, это несправедливо. В конце концов, Роджерс ведь полицейский, а не слуга. Спасибо и за то, что он сделал. Министр задремал было, но тотчас стряхнул с себя дремоту. Так не годится! Его ждет работа, надо пойти к себе в комнату, и лучше теперь же. Но он продолжал сидеть как приклеенный, и глаза у него стали опять смыкаться. Они открылись еще раз, когда он услышал голос д–ра Ботвинка, доносящийся откуда–то издалека: