Такова любовь, стр. 17
– Нет. Им просто платят, чтобы они убрались.
Хейза передернуло. Он осушил стакан.
– Полагаю, ты хватила через край.
– А я полагаю, ты просто избегаешь разговоров о нашей скорой свадьбе.
– Ты, наверное, хотела сказать замечательной!
– Я говорила о том, чтобы она была поскорее, но она, конечно же, будет и замечательной тоже.
– Ты знаешь, у меня такое чувство, что я пьян. А ведь я выпил всего лишь одну рюмку.
– Это я тебя опьяняю. Уж такая я женщина, – пояснила Кристин.
– Иди сюда и опьяни меня немножко.
Кристин отрицательно покачала головой.
– Нет. Я еще хочу выпить!
Она осушила свою рюмку и снова налила мартини им обоим.
– К тому же мы говорили о женитьбе. А ты ведь честный полицейский?!
– Абсолютно, – подметил Хейз и взял свой бокал.
– А тебе не кажется, что честные полицейские должны искать честных женщин?
– Точно!
– Так почему тебе не сделать из меня честную женщину?
– Ты и так честная. Только честная женщина смогла бы так смешать коктейль.
– В чем дело? Ты опять меняешь тему разговора?
– Я просто подумал о твоих ногах, – пояснил Хейз.
– А мне казалось, что ты думаешь о моем мартини.
– Поэтому тебе и показалось, что я сменил тему разговора.
– Теперь я чувствую, что немного пьяна, – она тряхнула головой, будто хотела, чтобы она стала ясной. – Ну и как!
– В чем дело, – не понял Хейз, – ты на что-то намекаешь?
– Не только намекаю, но и не понимаю.
– Иди ко мне на тахту. И я все объясню.
– Нет, – отказалась Кристин, – ты будешь приставать.
– Конечно!
– Полагаю, мужчина и женщина сначала должны пожениться, а потом ему можно все разрешать.
– Ты так считаешь? Да?
– А ты что думал?
– Точно!
– А что ты там говорил о моих ногах? – вспомнила Кристин.
– Какие они хорошие.
– Хорошие? Кто же так говорит о женских ногах!
– Ну, стройные.
– Да?
– Красивой формы!
– Ну, ну. Продолжай.
– Великолепные.
– Великолепные?
– Мм-м... Мне бы хотелось снять с тебя чулки, – промолвил Хейз.
– Зачем?
– Чтобы потрогать великолепные ноги.
– Никаких приставаний. Забыл? – напомнила Кристин.
– Да, совсем забыл. Мне бы хотелось снять с тебя чулки, чтобы лучше разглядеть твои великолепные ноги.
– Тебе хочется снять с меня чулки, – настаивала Кристин, – но тогда ты сможешь залезть мне под юбку и расстегнуть их.
– Я об этом и не думал. Но теперь, когда ты говоришь об этом...
– Это ты говоришь об этом.
– А на тебе грация?
– Нет.
– Пояс с резинками?
– Да.
– Мне нравится пояс с резинками.
– Всем мужчинам нравится.
– Почему всем мужчинам должен нравиться пояс с резинками? И откуда ты это знаешь?
– Ты ревнуешь?
– Нет, – сказал Хейз.
– Если бы мы были женаты, у меня не было бы возможности знать, что нравится всем мужчинам, – пояснила Кристин, – ты был бы единственным в моей жизни!
– Ты хочешь сказать, что в твоей жизни есть другие мужчины?
Кристин пожала плечами.
– И кто они? – потребовал Хейз. – Я их арестую.
– На каком основании?
– На том, что мешают настоящей любви.
– А ты действительно меня любишь? – спросила она.
– Подойди ко мне и я скажу тебе.
Кристин улыбнулась.
– Ну иди же.
Она снова улыбнулась.
– Ты знаешь, сколько лет мы уже знакомы, Коттон?
– О, дай вспомнить! Четыре года?
– Верно. Как ты думаешь, сколько раз за это время мы были вместе?
– Два, – сказал Хейз.
– Но я серьезно!
– Ну конечно, серьезно. Серьезно... мы были вместе... ну умножь триста шестьдесят пять на четыре.
– Не правда же. Серьезно!
– Да, ладно. Я не знаю, Кристин. Почему ты спрашиваешь?
– Мне кажется, нам уже следует пожениться.
– А! Вот в чем дело? – протянул Хейз с таким видом, будто сделал открытие. – Ты к этому вела! Теперь понятно.
– А разве я тебе не нравлюсь в постели?
– Очень нравишься.
– Так почему же ты на мне не женишься?!
– Ну, иди ко мне, и обо всем поговорим.
Кристин вдруг встала. Резкое движение поразило его: лицо ее неожиданно стало серьезным и задумчивым. Она все так же, без туфель, подошла к окну. И стояла там неподвижно какое-то мгновение. Сумрачное небо осветило ее лицо последними лучами заходящего солнца. Она опустила занавеску и повернулась к Хейзу лицом, все такая же задумчивая, готовая расплакаться. Он наблюдал за ней и размышлял о том, что это все вдруг между ними стало таким серьезным. А может быть, всегда их отношения такими и были? Наверное, так оно и было! Она шагнула было к нему, остановилась и посмотрела на него глубоким, долгим взглядом, будто пыталась сама для себя решить какой-то важный вопрос, вздохнула, легко и едва слышно расстегнула блузку. В сгущающихся сумерках комнаты он наблюдал за ней, пока она раздевалась. Она повесила блузку на прямую спинку стула, расстегнула лифчик и положила его на сиденье, стянула юбку и принялась за чулки. Он любовался ее ногами, когда она снимала чулки с икр и лодыжек, повесила их на спинку стула и встала к нему в трусах и поясе, а затем сняла трусы и положила их на сиденье.
В тишине полутемной комнаты она подошла к нему в одном только черном поясе на бедрах, остановилась перед кушеткой, на которой он сидел, и сказала:
– Я действительно люблю тебя, Коттон. Ты ведь знаешь, что я тебя люблю. Верно?
Она сжала его лицо в своих хрупких ладонях, склонила голову набок, будто видела его впервые и затем протянула руку к седой пряди в рыжих волосах, коснулась ее, провела рукой по виску, переносице, губам, как бы исследуя его в темноте.
– Только и всего, – произнесла она. – Что еще можно сказать, мой дорогой!
Она все еще стояла перед кушеткой, на которой он сидел, и глядела на него сверху вниз с какой-то незнакомой, задумчивой улыбкой на губах. Он обнял ее за талию и нежно притянул к себе, спрятав голову у нее на груди и слушая ее внезапно учащенно забившееся сердце, и подумал, действительно, что еще можно сказать, к что же все-таки такое любовь. Казалось, он знал ее уже так давно, столько раз он видел, как она раздевается, и всегда одинаково, и так же, как сегодня, он столько раз держал ее в своих объятиях и слышал биение ее сердца под ее полной грудью. Это была Кристин Максвел – красивая, яркая, страстная, волнующая, и ему нравилось быть с ней больше, чем с кем-нибудь еще в этом мире. Но, прижимаясь к ней, слушая биение ее сердца, он все еще видел задумчивую улыбку на ее губах и серьезное выражение глаз и думал, что все это делало их любовь еще сильнее. И вдруг он вспомнил Ирэн Тейер и Томми Барлоу на кровати в квартире, полной газа, и внезапно сжал руки на ее спине. Ему вдруг отчаянно захотелось как можно ближе прижать ее к себе. Она поцеловала его в губы, опустилась рядом с ним на кушетку, вытянула длинные ноги, еще раз очень серьезно взглянула на него, задумчивая улыбка сошла с ее лица и она сказала:
– Все это потому, что в нем мы похожи на француженок.
– В чем? – не понял он, ошарашенный.
– Да в этом поясе, – объяснила Кристин. – Вот почему он нравится мужчинам.
Глава 8
Томми Барлоу был рослым парнем, хорошо сложенным, ростом шесть футов и один дюйм, весом сто семьдесят пять фунтов, с высоким лбом, квадратной челюстью, в нем чувствовалась внутренняя сила, и хотя смерть убила ее – ибо нет ничего бессильнее трупа, даже на мертвого Томми Барлоу был очень мало похож его младший брат.
Через четыре для после похорон Карелла и Мейер пришли к нему. Оба они были в форме, но не потому, что им очень хотелось чувствовать себя полицейскими.
Они оделись так потому, что шел лёгкий апрельский дождичек.
– Вы Амос Барлоу? – спросил Мейер.
– Да! В чем дело?
Мейер предъявил жетон:
– Инспектора Карелла и Мейер. Нам бы хотелось задать вам несколько вопросов.