В тени человека, стр. 5

Наконец мы разыскали представителя местной власти, и он, извиняясь, но вполне определенно объяснил, что в настоящее время я не смогу приступить к работе в заповеднике.

Все мы ходили в несколько подавленном настроении. Строго ограниченные средства не позволяли мне и Вэнн останавливаться в отеле, поэтому было решено разбить где-нибудь временный лагерь. Нам посоветовали расположиться на территории сада кигомской тюрьмы, и это оказалось совсем не так уж плохо, как может показаться на первый взгляд. Сад содержался в прекрасном состоянии, и ветви цитрусовых деревьев сгибались под тяжестью ароматных апельсинов и мандаринов. С места нашей стоянки открывался великолепный вид на озеро. Единственное, что омрачало наше существование, — это нашествие москитов по вечерам.

За время вынужденного безделья мы как следует изучили Кигому — маленький африканский городок, по европейским или американским меркам, пожалуй, даже деревеньку.

Центр активной жизни города сосредоточен на берегу озера возле естественной гавани, где причаливают лодки, курсирующие вдоль озера в Бурунди, Замбию и Малави, а также на противоположный берег — в Конго. Рядом с гаванью расположены административные учреждения, полицейский участок, железнодорожная станция и почтовое отделение.

Одна из основных достопримечательностей любого африканского городка — это ярко расцвеченный всеми красками рынок, где тщательно подобранные фрукты и овощи разложены для продажи небольшими кучками. Преуспевающие торговцы важно восседали под каменными навесами, а остальные сидели прямо на базарной площади, аккуратно разложив свои товары на мешковине или здесь же на красной пыли. Изобилие бананов, зеленых и оранжевых апельсинов, темно-пурпурных морщинистых плодов страстоцвета [18] создавало неповторимую цветовую гамму, которую оттеняли стоявшие рядом бутыли и кувшины ярко-красного растительного масла, приготовленного из плодов масличной пальмы.

Кигома гордится своей главной улицей, которая начинается от административного центра и поднимается вверх, проходя по основной части города. С обеих ее сторон посажены высокие тенистые манговые деревья, за которыми тянутся ряды бесчисленных мелких лавчонок, или дукасов, как их называют в Восточной Африке.

Ассортимент товаров повсюду был одним и тем же: груды чайников и посуды, тапочек и рубашек, карманных фонарей и будильников. Во многих магазинчиках продавались большие разноцветные квадратные куски ярко окрашенной материи, известные в Африке под названием кангасы. Африканские женщины покупают непременно пару кангасов: один из них обвертывается вокруг тела на уровне подмышек и свисает до колен, из другого сооружается головной убор. Прямо на улице можно встретить расположившегося со своей швейной машиной портного, а рядом с крошечной обувной лавчонкой в пыли — какого-нибудь старого индийца, который так ловко орудует руками и ступнями, поддерживая ими кусок кожи, когда зашивает, приколачивает и склеивает туфли, что невольно залюбуешься этой картиной.

Удалось нам познакомиться и с некоторыми жителями Кигомы — в основном государственными служащими и их женами. Все они относились к нам очень дружелюбно и проявляли необычайное гостеприимство. Как-то вечером Вэнн, боясь обидеть отказом кого-нибудь из вновь обретенных друзей, вынуждена была принять сразу две горячие ванны — сначала в одном доме, а потом в другом. Бернар, который был уверен, что мы обе слегка чокнутые, стоически возил ее по городу в своем лендровере.

Прошла неделя… Я уже почти отказалась от мысли когда-нибудь увидеть шимпанзе и была готова к тому, что нас в любую минуту могут отправить обратно в Найроби. Но в это время в Кигому вернулся Дэвид Энсти, чиновник, ездивший в Гомбе-Стрим, и после длительного совещания мне было разрешено приступить к работе в заповеднике. Путешествие по озеру на катере, который предоставили нам власти для перевозки нашего оборудования, показалось мне дивным сном. Трудно было поверить в реальность происходящего. Но вот гавань Кигомы осталась позади, и катер взял курс на север вдоль восточного побережья озера.

2. Первые шаги

Сухой сезон был в разгаре, и над озером висела легкая голубоватая дымка, которая полностью скрывала из виду противоположный берег, лежащий всего в каких-нибудь сорока километрах. Казалось, мы плывем не по узкому озеру, а по огромному безбрежному морю. Свежий бриз, густая синева воды и легкая зыбь со вспененными белыми гребешками усиливали иллюзию морского путешествия.

Я всматривалась в гористый восточный берег, мимо которого мы проплывали. На всем протяжении от Кигомы до заповедника возвышались крутые скалы, достигавшие семисотпятидесятиметровой высоты. Их пустынные и выветренные склоны лишь изредка оживлялись островками леса, растущего, как правило, по ущельям, вдоль сбегающих к озеру быстрых горных речушек. Береговую линию перерезали скалистые мысы со скрывавшимися между ними удлиненными бухточками. Мы шли прямым курсом от мыса к мысу, а справа оставались лодки рыбаков, которые старались держаться ближе к берегу и не выходить за пределы бухточек. Дэвид Энсти, который сопровождал нас, чтобы познакомить с местными жителями, объяснил, что здесь нередко возникают неожиданные шквалы, вызывающие сильное волнение на озере.

Деревушки рыбаков гнездились по склонам гор или у самого устья рек. Жилища в основном были простыми — хижины, сделанные из глины и травы, — хотя иногда попадались и более крупные постройки, крытые блестящим рифленым железом.

Когда позади осталось немногим более десяти километров, Дэвид указал на большую скалу — она отмечала южную границу заповедника шимпанзе. И почти сразу же ландшафт резко изменился: густо поросшие лесом горы перемежались долинами с буйной тропической растительностью. Хижины рыбаков были разбросаны вдоль песчаных береговых отмелей. Дэвид объяснил нам, что это временные жилища — в период сухого сезона африканцам разрешают ловить рыбу на территории заповедника, и они здесь же на берегу сушат свой улов. Недавно разгорелась ссора как раз из-за такого кусочка пляжа, который никак не могли поделить между собой рыбаки двух деревень. С началом дождей рыбаки возвращаются в свои родные места, находящиеся за пределами заповедника.

Я часто стараюсь припомнить, о чем я думала, впервые разглядывая дикую местность, где мне предстояло поселиться. Вэнн позже рассказала мне, что крутизна склонов и непроходимые на вид леса привели ее в ужас. А Дэвид Энсти спустя несколько месяцев признался, что он был твердо уверен в провале моей затеи и собирался недель через шесть встречать меня в Кигоме вместе со всем моим скарбом. Я же не испытывала ни волнения, ни страха, а лишь странное чувство отрешенности. Что может быть общего между мной, обыкновенной девушкой в джинсах, стоящей на борту катера, и той еще не знакомой мне исследовательницей, которая должна посвятить себя изучению диких шимпанзе? И все же перемена во мне произошла быстрее, чем можно было предположить: проснувшись впервые в лагере, я поняла, что прежняя Джейн осталась за пределами заповедника.

После двухчасового плавания наш катер бросил якорь в бухточке деревни Касекела, где жили два егеря, осуществлявшие надзор за всей территорией заповедника. Дэвид Энсти настоял на том, чтобы, по крайней мере на первых порах, мы разбили свой лагерь где-нибудь неподалеку от них.

Мы спускаем на воду свою лодку, и вот уже ее нос врезается в белый песок отмели. Встречать нас собралась целая толпа: оба егеря, несколько африканцев, которым разрешено жить в заповеднике, чтобы егеря не чувствовали себя одинокими, и рыбаки из ближайших хижин. Мы ступаем из лодки прямо в воду, в ласковые, тихо шуршащие волны, и уж потом на берег. Нас приветствует один из егерей и вслед за ним почетный старейшина деревни Касекела — Идди Матата. Этот высокий белобородый старик выглядит очень колоритно: в красном тюрбане и красном пиджаке европейского покроя, надетом прямо поверх развевающихся белых одежд, на ногах деревянные башмаки. Идди Матата держится очень торжественно, подчеркивая значительность события, и произносит длинную речь на суахили. В ответ мы дарим ему небольшой подарок, который, по совету Дэвида, захватили из Кигомы специально для него.