Предрассветный час (сборник), стр. 29

Кресло быстро приближалось.

Лыжник даже не пытался соскочить.

Хейз широко раскрыл за желтыми очками глаза, когда сиденье проходило мимо платформы.

Сквозь снежную пелену он увидел лыжника, откинувшегося назад с безжизненно висящими руками в рукавицах. Из его груди точно над сердцем зловеще торчала палка, трепетавшая, как живая, под ударами ветра и снега, глубоко всаженная сквозь куртку в тело, как длинная алюминиевая шпага.

Глава 5

Кресло сильно наклонилось на повороте.

Лыжник на крутом развороте соскользнул с сиденья. Лыжи зарылись в снег, тело упало вперед, жуткий резкий звук заглушил вой ветра, и Хейз понял, что это сломалась нога, заклинившись при падении. Лыжник упал ничком, палка согнулась, нога повернулась под невероятным углом, но крепление прочно держало ботинок.

Через минуту началась сумятица.

Завывала метель, тело неподвижно скрючилось на снегу, а кресло проскрипело на повороте и двинулось обратно. Прошло одно пустое сиденье, второе, третье, потом показалось кресло с человеком, готовым спрыгнуть, и Хейз окликнул оператора в будке:

— Остановите подъемник.

— Что?

— Остановите этот чертов подъемник.

— Что-что?

Хейз подбежал к лежащему в снегу трупу в тот момент, когда очередной лыжник решил соскочить. Они столкнулись, лыжи и палки перепутались, кресло напирало, как бульдозер, кончилось тем, что оба пали поверх трупа в снег, пока оно не завернуло. Оператор из будки, наконец, понял, чего от него хотят, и кинулся к рычагу. Канатная дорога остановилась. Над горами воцарилась глубокая тишина.

— Как вы там? — крикнул оператор.

— Ничего, — отозвался Хейз. Он приподнялся, торопясь поскорее освободить свои лыжные крепления. Человек, который его сбил, рассыпался в извинениях, но Хейз его не слушал. Там, где упал пронзенный палкой лыжник, на снегу расплывалось ярко-красное пятно. Хейз перевернул тело, увидел бледное лицо, невидящие глаза, увидел и куртку, пропитанную кровью там, где палка вонзилась в мягкую округлую грудь до самого сердца.

Мертвый лыжник оказался девушкой не старше девятнадцати лет.

На правом рукаве ее черной куртки виднелась эмблема лыжного тренера пансионата «Роусон» — переплетенные буквы ПиР, ярко-красные, как кровь, которую жадно впитывал снег.

— Что там такое? — крикнул оператор из будки. — Вызывать патруль? Несчастный случай?

— Нет, не случай, — произнес Хейз, но так тихо, что никто его не расслышал.

* * *

Как и подобало этому нелепому заведению в здешнем бутафорском мирке, полиция явилась сюда в виде оравы взятых из кинокомедии «фараонов» под предводительством мрачного шерифа, во всем руководствующегося принципом, что если уж что-нибудь делать, так делать из рук вон плохо. Хейз беспомощно стоял в стороне и смотрел, как эти надутые полицейские нарушают все до единого правила расследования, как непростительно халатно обращаются они с вещественными доказательствами, как они расправляются со всякой возможностью обнаружить мелкие незаметные следы.

Шериф — длинный, как столб, простак по имени Теодор Вэйт — вместо того, чтобы тут же остановить канатную дорогу (покуда его подчиненные силились отыскать кресло жертвы), поднялся этой дорогой сам, притащив за собой по меньшей мере три дюжины лыжников, служителей из пансионата, репортеров и местных зевак, которые несомненно уничтожили всякие следы на каждом кресле, и сделали задачу восстановления картины преступления почти невозможной. Какая-то девушка, одетая в светло-лиловые эластичные брюки и белую куртку, соскочила с кресла возле будки и немедленно была осведомлена о том, что брюки ее сзади вымазаны кровью. Девушка изящно изогнулась для осмотра, потрогала кровавые пятна, решила, что это неприлично, ведь они липкие, и постаралась упасть в обморок. А кресло в это время, как ни в чем не бывало, спускалось обратно на нижнюю станцию в распоряжение следующего пассажира.

Оказалось, что убитую девушку звали Хельга Нильсон. Ей исполнилось девятнадцать лет, но ходить на лыжах она научилась раньше, чем ходить без лыж, как говорили еще в старину шведы. В Америку она приехала в пятнадцатилетнем возрасте, преподавала в лыжной школе в Вермонте, а потом перебралась сюда, на юг. Она поступила в роусонское заведение в начале этого сезона, и здесь ее, кажется, полюбили все — и тренеры, и, особенно, начинающие лыжники, которые после одного-единственного ее урока постоянно расспрашивали о «Хельге, маленькой шведке».

Теперь в сердце маленькой шведки торчала палка, вбитая с такой силой, что прошла почти насквозь. Эта палка, согнутая при падении Хельги с кресла, оказалась первым вещественным доказательством, которое испортили комедийные полицейские. Хейз увидел, как один из помощников шерифа встал на колени возле мертвой девушки, схватил палку обеими руками и попытался вытащить ее.

— Эй, что вы делаете? — воскликнул Хейз и оттолкнул его в сторону.

Полицейский бросил на него профессионально злобный взгляд.

— А вы еще кто такой, черт вас побери?

— Меня зовут Коттон Хейз. Я детектив. Из Айсолы.

Он расстегнул «молнию» на заднем кармане брюк, достал бумажник и показал свой служебный значок. Это, видимо, не произвело на помощника шерифа никакого впечатления.

— Это ведь не входит в ваши полномочия, верно? — сказал он.

— Кто вас учил так обращаться с уликами? — осведомился Хейз ядовито.

Шериф Вэйт медленно приблизился к месту стычки. Он спросил с дружелюбной улыбкой:

— Что здесь происходит, а-а-а?

Это «а-а-а» он пропел приятным и веселым голосом. Девятнадцатилетняя девушка лежала мертвой у его ног, а шериф Вэйт держался, как пожилой отпускник на зимнем карнавале.

— Этот парень — детектив из Айсолы, — ответил помощник.

— Очень хорошо, — сказал Вэйт, — рад приветствовать дорогого...

— Спасибо, — отозвался Хейз. — Ваш человек тут только что стер все отпечатки, какие могли быть на оружии.

— На каком оружии?

— На палке, — пояснил Хейз. — Как вы думаете, что еще я мог...

— А, все равно на ней нет никаких отпечатков, — махнул рукой Вэйт.

— Откуда вы знаете?

— Какой болван станет хватать металл голыми руками при температуре десять градусов ниже нуля?

— А может, все-таки схватил? — возразил Хейз. — И пока суд да дело, вам не кажется, что неплохо было бы остановить канатную дорогу? Надо ведь найти...

— Прежде, чем остановить подъемник, мне нужно доставить сюда своих людей, — заявил Вэйт.

— Тогда распорядитесь, чтобы никто, кроме ваших людей, сюда не...

— Уже распорядился, — отозвался Вэйт коротко. Он опять обернулся к помощнику: — Покажи-ка мне палку, Фред.

— Шериф, допустите только, чтобы он еще раз прикоснулся к палке...

— И что?

— И можете на расследовании поставить крест.

— Мистер, может быть, вы мне позволите работать по собственному разумению, а-а-а? Или я прикажу кому-нибудь стащить вас туда, вниз, погреться у огонька.

Хейз замолчал. С бессильным гневом он смотрел, как помощник по имени Фред ухватил палку обеими руками и вытащил ее из груди Хельги. Оттуда полилась струя крови, наполнила открытую рану, впиталась в ткань прорванного свитера. Фред подал согнутую палку шерифу. Вэйт повертел ее в толстых руках.

— Розетки нет, — заметил он.

Хейз и раньше заметил, что с алюминиевой палки действительно снята розетка. Это металлическое кольцо диаметром двенадцать сантиметров, на котором закреплены крест-накрест два кожаных ремешка. Заостренный край палки снабжен маленьким колечком, обычно оно закреплено болтом или каучуковой шайбой. На этом колечке и держится розетка, она не позволяет палке уходить в снег, когда лыжник отталкивается на поворотах или поддерживает равновесие. С этой палки специально сняли розетку, и больше того, кто-то заточил ее конец так, что палка превратилась в шпагу. Хейз это сразу заметил. А шерифу потребовалось несколько больше времени, чтобы понять, что он держит в руках острое, как бритва, оружие, а не обыкновенную лыжную палку.