Отрава, стр. 37

К тому времени как Парус закончил, Отрава уже прочитала несколько абзацев вперед.

– Так кто такой Аламбар Берл? – спросила она.

– Он был героем последних дней Многосторонней войны, – объяснил Парус. – Когда наш народ утратил единство и люди стали вести бесконечные войны друг с другом, явились эльфы– захватчики. Тогда ими правил другой король, но за годы они мало изменились. Мы яростно сопротивлялись, но эльфам все же удалось оттеснить нас с равнин в холмы, горы, подземные копи и болота. Аламбар был великим воином, легендой тех лет.

– Как он погиб? – спросила Отрава, перелистывая по несколько страниц сразу, пока не дошла до последней.

Она быстро пробежала глазами заключительный абзац:

И тогда Аламбар взял Сизэллу за руку, посмотрел ей в глаза и торжественно произнес: «Клянусь, мы не долго будем скрываться в тени. Несчастья лишь укрепят наш дух. Мы объединимся, и тогда никто не сможет одолеть нас. Кровь, что течет в наших жилах, проявит себя, и королевство снова станет нашим».

Сизэлла знала, что ее муж говорит правду. Они вместе вернулись в горное поселение, где темнели на фоне закатного неба недостроенные дома.

Отрава растерялась. – Я думала, это биографии. Как можно считать ее законченной, если герой еще жив?

– Ты всегда торопишься с выводами, Отрава, – улыбнулся Парус. – Биография не должна обязательно заканчиваться чьей-то смертью. Это же не некролог. Аламбар жил до старости вместе с Сизэллой. О его смерти где-то написано. А это его история. Хотя он и продолжал жить дальше, но история кончается здесь. Рассказ начался с того, как юноша добровольцем отправился сражаться в Многосторонней войне, мы видим, как он возмужал и стал героем. Но все заканчивается поражением, которое нанесли людям эльфы. Что было до этого и что стало с Аламбаром потом – не так важно. Мы рассказчики, Отрава, и трудимся на Иерофанта, который является главным рассказчиком. Рассказчики не пишут подробности, если на то нет необходимости. Вся эта скучная работа достается историкам.

– Кажется, я понимаю, – ответила Отрава. – Значит, у человека может быть только одна легенда?

– Нет, у некоторых бывает две, три и больше. У кого-то очень много легенд. Иногда они связаны в одну большую историю, иногда совершенно самостоятельны. А у большинства людей их вовсе нет. Нас, архивариусов, много, но мы не можем описать жизнь каждого. Поэтому выбираем лишь те жизни, которые наиболее важны для мира. То, что мы видим и узнаем, узнают и книги, благодаря магии Иерофанта. А потом они пишут себя сами.

– Так значит, моя история уже началась? – спросила Отрава, заправив черные волосы за уши.

– Да. – Тогда почему я не могу на нее взглянуть? – Потому что все страницы пустые.

Отрава непонимающе хмыкнула. – Нельзя рассказать половину истории. Нельзя написать половину книги. То, что ты решишь сделать дальше, может в корне изменить все предыдущие события. Если бы ты вдруг решила убить своих друзей, пока они спят…

– С какой еще стати? – возмущенно перебила Отрава.

– Выслушай меня сначала, – терпеливо ответил Парус. – Если бы ты сделала это, то все бы выступило в новом свете. Вместо истории о путешествии Отравы из Чайки, девушки, которая отправилась спасать свою сестру, это будет жуткая история о том, как маленькая девочка стала хладнокровной убийцей. Изменится сам стиль повествования. Понимаешь? Или ты можешь умереть прямо сейчас, тогда окажется, что это совсем не твоя история, а Брэма и Перчинки, а ты была лишь второстепенным персонажем. Перед тем как записать, нужно знать всю историю полностью, ведь сюжет может внезапно измениться до неузнаваемости. В этом вся прелесть, Отрава. Никогда не знаешь, что произойдет дальше. Когда история закончится, можно будет увидеть текст. Но пока его не существует.

Отрава почесала переносицу. С налету такое осмыслить нелегко.

– Тогда с чего началась моя история? – спросила она.

– С того, как ты покинула Чайку, наверное, – ответил Парус. – Может, немного раньше. Очень интересно то, как ты получила свое имя. И мы должны знать о твоей семье, о похищении Азалии.

– Это неправильно, – сказала Отрава, чувствуя себя очень усталой и растерянной. – Это же моя жизнь, Парус. Это мою сестру похитили, и… и слезы, которые я пролила из-за нее… Сколько раз я была напугана до смерти, меня чуть не съели заживо… И все – лишь история?

– Да, все история, – ответил Парус. – Я уже говорил тебе. Зависит от того, как на это посмотреть.

ПРИЕМ У МЕЛЧЕРОНА

–Мы желаем видеть Иерофанта! – прозвенел в зале голос Элтара.

– Иерофант никого не примет, пока не закончит работу, – прокричала в ответ горгулья.

Отрава вцепилась в каменный парапет балкончика и наблюдала за сценой, которая разворачивалась перед ней. При виде короля эльфов с огненной копной волос и его секретаря в ней вновь начали закипать ярость и отвращение, потому что в них она видела чудовищ, которые похитили ее сестренку, а вдобавок еще и надули ее, Отраву, когда не захотели отдавать малышку. Да и вообще, зачем им нужна Азалия? Вот этого Отрава не понимала. И где она? Что крошке пришлось пережить с тех пор, как Пугало утащило ее в королевство эльфов? И жива ли она еще?

Нет, нельзя думать об этом. Отрава запретила себе поддаваться отчаянию. Все должно закончиться хорошо. Выход есть, и она не сдастся.

Таких зал в замке Иерофанта было множество. Большая комната с высоким потолком из черного камня и массивными колоннами, которые поддерживали широкий балкон, где стояла Отрава с Парусом и другими зрителями. Внизу, где на полу лежали красивые ковры и висели по стенам поблекшие от времени знамена, стояли короли и королевы, которые решили прийти на прием. Отрава пристально рассматривала их.

Впереди всех стоял Элтар со своей свитой. Онспорил с огромной каменной горгульей, которая сгорбилась на широкой лестнице, охраняя двустворчатые двери на балюстраде. Отрава не сразу поняла, что глаза ее не обманывают. Элтар был высотой футов семь, а горгулья – все десять, а когда расправляла за плечами кожистые, как у летучей мыши, крылья – то целых пятнадцать. Ее колючее лицо растянулось в глумливой усмешке, и глаза горели, как угольки.

– Он не может нас не принять! – возмущался Элтар, выходя из себя. – Все правители королевств собрались здесь. Мы настаиваем на аудиенции.

– Настаивайте сколько угодно, – бурчала горгулья, – но владыка Мелчерон не выйдет к вам. Он пишет и просил его не беспокоить.

– Мы знаем, что он пишет! – огрызнулся Элтар. – Именно поэтому мы здесь! Сейчас же про– пусти нас!

– В королевстве Иерофанта, как и в ваших королевствах, его слово – закон. Вы не можете пройти.

Отрава окинула взглядом собравшихся. Она уже успела узнать у Паруса их имена, хотя некоторые забыла. Одно имя ей особенно запомнилось – Гругарот, правластелин, король троллей.

Он единственный из всех присутствующих не уступал ростом горгулье, даже ссутулившись.

У него были коротенькие пухлые ноги, мощные плечи и огромная нижняя челюсть, из которой торчали вниз два клыка (один – сломанный). Парус рассказал, что Гругарот сломал его в трехдневной сокрушительной битве со своим предшественником Магвором, заполучив в итоге бразды правления в свои руки. У тролля была коричневая шершавая шкура, словно живые доспехи, щетинящиеся пучками жестких волос. Заляпанный грязью наряд короля троллей был выдержан в коричневых и алых тонах, на плече Гругарота покоился невероятных размеров молот. На чумазом лице горели налитые кровью глаза. Это чудовище жило в горах, в глубоких шахтах и жерлах вулканов, поэтому было черно от грязи. Но самое главное – Гругарот был врагом Элтара.

– Парус? – окликнула Отрава. – А?

А кто или что такое Мигогнимар? Она помнила это имя из-за его непроизносимости. Элтар упоминал о Мигогнимаре в разговоре со Скридлом.

– Мигогнимар – это меч Элтара, – ответил Парус. – Его выковал легендарный мастер-карлик в шахтах королевства Гругарота. Этот клинок называют совершенным. Много столетий назад эльфы и предки людей развязали войну, и Элтар – который в те времена был прославленным генералом – должен был взять в плен сводного брата Гругарота Нуйглана в битве у Карсской кузницы. Элтар взял Мигогнимар в качестве трофея. Эльфов все-таки выгнали из тех земель, но Гругарот ничего не забыл. Он ненавидит Элтара, и каждый раз этот' меч подогревает его жажду мести.