Выродок (Время Нергала), стр. 43

— Шампанского не люблю, но сухонького, пожалуй, выпью, — сказала она.

Н. Б. не слышал ее. В НЕМ вдруг загрохотал голос Неведомого:

„ТЫ ГОТОВ? ТЫ ПОМНИШЬ, ЧТО ПОСЛЕ СЕГОДНЯШНЕГО

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ МЫ СОЛЬЕМСЯ?

ТЫ СТАНЕШЬ МНОЙ, А Я ТОБОЙ! МЫ СТАНЕМ ЕДИНЫ!“

— Вам не по себе? — Участливо спросила Настя. — Может, выпьете немного вина? Не смущайтесь! — Она по-своему истолковала оцепенение Н. Б. и еще раз подивилась, какой ОН стеснительный.

— Вина? Да, пожалуй, — очнулся ОН. — Только чуть-чуть. У меня на спиртное какая-то странная аллергия. Вот, может, от сухого ничего не будет. Да, пожалуй, полстаканчика не повредит.

Они выпили, поели. Настя раскраснелась то ли от вина, то ли ей передалось возбуждение Н. Б.

— Знаете что, — вдруг сказала Настя. — Поскольку торжественная часть закончена, давайте перейдем в мой кабинет, так я называю бывшую баньку. Там уютнее, может быть, и вам будет легче привыкнуть, — она запнулась, быстро взглянула на НЕГО и покраснела.

— Пойдемте, — охотно согласился ОН, чувствуя все большее возбуждение. Но странно, иногда ЕМУ казалось, что это возбуждение мало похоже на то, которое ОН испытывал перед Жертвоприношением.

„ТЫ ПЛОХО ГОТОВИШЬСЯ. Я ТЕБЯ НЕ ЧУВСТВУЮ.

ЖЕРТВА РЯДОМ.

ОНА ГОТОВА И ВПОЛНЕ ПРИГОДНА ДЛЯ РЕШАЮЩЕГО ПЕРЕВОПЛОЩЕНИЯ!“

Банька действительно оказалась очень уютной маленькой комнаткой. Полки были отсюда вынесены. Стоял раскладной диван, у самого окна — столик, три табуретки. На столике красовалась пишущая машинка.

Они сели на диван. Настя допила остатки вина и вдруг стала молчаливой, задумчивой. Полумрак бани скрывал почти полностью родимое пятно, лицо казалось печальным и прекрасным.

ОН сидел, вытянув ноги, и чувствовал, как какое-то непонятное оцепенение все больше охватывало ЕГО. Неведомый молчал, но ОН знал, что это молчание не предвещало ничего хорошего.

— Можно я полежу? — сказала Настя. — Меня что-то разморило. То ли оттого, что встала сегодня в пять утра, то ли от дороги. А скорее всего от вина. Все-таки я плохо переношу выпивку. Она вытянулась на диване, положила голову ему на колени. ОН вдруг почувствовал эрекцию. Это привело ЕГО в замешательство.

Никогда в жизни у него не было женщины. ОН не чувствовал к ним влечения. ОН был уверен, что до тех пор, пока не произойдет Слияния, ОН будет отвратителен для женщин. Только потом, став ослепительным в своем могуществе, можно будет заполучить любую. Но ОН не знал, захочет ли ОН. Ведь ОН привык ненавидеть их.

Вдруг с него упал парик. ОН совершенно растерялся. А Настя, приподнявшись, сказала:

— Какой ты симпатичный! Лысенький! Ты специально бреешься, чтобы носить длинные волосы? Эти длинноволосики такие дураки! А ты такой хороший! — Она обняла ЕГО, стала гладить по голове, целовала и говорила: — Ты такой стеснительный. Совсем как мальчик. Так не похож на всех этих нахальных кретинов. — Потом она положила ЕГО руку себе между колен и сказала. — Погладь мне там. Ой, как приятно! — И вдруг стала перебирать пальцами, расстегивать ему ширинку. Скоро член ЕГО был на свободе. Она гладила, теребила его, одновременно снимая с себя другой рукой трусики.

ОН оцепенел, чувствуя волнение, которого никогда не испытывал раньше, не понимая что это за волнение, откуда оно.

А Настя вдруг изогнулась, перевернулась и попросила.

— Поцелуй меня здесь.

А когда ОН поднял ее за бедра и прильнул губами к горячей влажной плоти, застонала и просила:

— Еще, ой, еще! Язычком поглубже! Вот как хорошо!

ОН был страшно возбужден и напуган и думал только о том, чтобы не вгрызться в эту ЖИВУЮ горячую плоть.

Настя снова изменила положение, сказав:

— Я тоже хочу поцеловать у тебя, — и стала ласкать ЕГО член губами и языком,

Потом она оторвалась от него, откинулась и, простонав:

— Возьми меня, хочу, хочу, чтобы ты взял меня сильно! — упала на спину, сдирая с себя платье.

На какие-то минуты ОН забыл обо всем: и о своем уродстве, и о Двойнике Нергале, перестал слышать голос Неведомого.

— Подожди, не кончай, — шептала она. — Я хочу еще.

ОН сдерживался, получал еще большее наслаждение и вдруг с изумлением подумал еще раз: „Она шепчет что-то, обнимает меня. Наверное, так они любят!“

Потом, когда они лежали рядом, она уткнулась лицом ему в грудь и тихо счастливо и удовлетворенно смеялась.

Вдруг на улице послышались шаги, и женский голос позвал:

— Настя! Ты здесь? Выйди на минутку!

— Это соседка! Господи, что им всем нужно! Лежи тихо, я мигом. — Она накинула халат и вышла.

„ПРЕДАЛА! ТЕПЕРЬ ТЫ ВИДИШЬ, ЧЕГО ОНИ ВСЕ СТОЯТ!“

ОН пытался возражать Неведомому, говорил, что Настя совсем не годится на роль жертвы. Но Нергал был неумолим.

„ПРИШЛО ВРЕМЯ ИСКАТЬ ЖЕРТВЕННИК!

СЕГОДНЯ ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ ПРИНЕСЕНА В ЖЕРТВУ!

НЕ ЗАБЫВАЙ 0 СЛИЯНИИ!“

Вернулась Настя, снова легла к НЕМУ, снова стала ласкать и снова Нергал утих, замолчал, выжидая, когда закончатся чары женщины, неожиданно вмешавшейся в процесс их жизни, такой ясный им самим и такой непонятный окружающим.

Всю ночь ОН неистово ласкал Настю, стараясь заглушить голос Нергала, а утром, пока она спала, оделся и сбежал на станцию, чтобы Нергал не успел вновь овладеть ИМ. ОН ехал и думал, что найдет достойную замену Насте. ОН знал, кто это будет.

Ему не нужно было тратить время на Слежку за генералом Успенским. ОН знал, когда генерал приезжает на работу, когда уезжает, на какой машине, сколько у него охранников.

ОН знал, что генерал отправил семью куда-то в другой город из страха перед ним, Нергалом. Собственно, семья ЕМУ не очень-то и была нужна. ЕМУ был нужен сам генерал. Пришло время добраться до него и отомстить за оскорбления и преследования.

Кроме того, ОН надеялся, что, принеся в жертву Успенского, ОН умилостивит Нергала, и Неведомый оставит в покое Настю.

ОН знал, что по выходным генерал проводит время на даче в Горской. ОН давно уже осмотрел все окрестности дачи, знал, где легче всего перебраться через забор, где стоит вторая будка охранников, кроме первой у ворот.

Приехав из Васкелова на Финляндский, ОН пересел на другую ветку и через сорок пять минут был на месте. ОН был возбужден, но рассуждал совершенно спокойно и холодно. Сначала надо было выяснить, дома ли Успенский? ОН прошелся по улице, оценивающе присмотрелся к дому за забором. Голосов там во дворе слышно не было. Подумав, что может привлечь внимание охраны, ОН ушел из зоны видимости, прошелся дальше до Александровской, зашел в магазин, купил нехитрой снеди, спустился к озеру Разлив, здесь на травке перекусил, подремал в тени, обдумывая дальнейшие шаги. ЕГО немного раздражало, что невозможно сразу выполнить задуманное, но в воскресенье отдыхающих было много, и приходилось ждать.

Надо было бы сменить парик и бороду, потому что в светлом парике ОН, наверное, знаком охране по фотороботам. Но сделать это. можно было только в новом „логове“, а время поджимало.

В голове начинали тихонечко звенеть знакомые колокольчики, нарастало возбуждение в преддверии наслаждения, которое ОН получит как творец, как эстет процесса смерти.

ГЕНЕРАЛ УСПЕНСКИЙ

На душе у генерала было неспокойно. Ему все казалось, что выходные дни почему-то особенно тревожны, что ему нельзя уезжать из города, с работы, что именно в субботу или в воскресенье должно в очередной раз произойти нечто ужасное.

Накануне он получил телеграмму от старика отца, который почему-то вдруг надумал прилететь из Петрозаводска навестить его. Михаил Павлович Успенский был еще не так уж и стар, всего семьдесят шесть лет, и любил устраивать сюрпризы близким, неожиданно „сваливаясь на них с неба“ в прямом и переносном смысле. Правда, по нынешним временам, на самолетах не очень-то покатаешься. Но старик Успенский брал билет в один конец, будучи твердо уверен, что его наверняка в любом случае отправят обратно.