Судьба Томаса, или Наперегонки со смертью, стр. 48
Подняв с пола лист бумаги, который он читал, я понял, что это анекдот, гуляющий по Интернету. Речь шла о двух собаках, известной газете, дне святого Валентина и мочеиспускании. Я не мог понять, что он нашел такого забавного, чтобы так громко смеяться.
Вновь в кабинете я бросил грязные салфетки и лист бумаги в корзинку для мусора. Вытащил «Глок», в обойме которого теперь осталось тринадцать патронов, выключил свет, постоял в темноте, несколько раз медленно и глубоко вдохнул.
Убийства бывают разные. Одно дело — отнять у человека жизнь из зависти или жадности, ревности или ярости, идеологических соображений или слепой ненависти. И совсем другое — остановить убийцу, или воздать ему по справедливости, или спасти себя. Хотя по существу это тоже убийство. Странно, конечно, но тех, кто спасает себя или других, после убийства мутит, и они еще долго мучаются угрызениями совести, а просто убийцы, сделав свое черное дело, сразу отправляются его отпраздновать. Им даже не икается.
Снова вернувшись в коридор, я закрыл за собой дверь и чуть не пристрелил мистера Хичкока, о чем бы потом, несомненно, пожалел, поскольку призраку моя пуля не причинила бы никакого вреда. Он стоял чуть дальше по коридору, махая мне рукой, словно опасался, что я, занятый своими мыслями, могу его не заметить.
Когда я приблизился к режиссеру, он повернулся налево, продемонстрировав мне свой знаменитый профиль, и прошел сквозь дверь. Я чуть не пропел мелодию из его знаменитого телевизионного шоу: «Дант-да-да-да-дант-да-да, дант-да-да-да-дант-да-да».
Открыв дверь, через которую он прошел, я обнаружил, что он ждет меня в комнате площадью в двенадцать квадратных футов. Крепкие металлические стеллажи поднимались по всем четырем стенам от пола до потолка. Их доверху забили тысячами рулонов туалетной бумаги и бумажных полотенец. Оставалось только удивляться, с чего такие запасы.
Мистер Хичкок объяснил, звонким голосом и четко выговаривая каждое слово: «У них есть причина верить, что этот мир закончится вселенским поносом».
Я не помню своего ответа. Знаю, что ответил, но мои слова вышибло из памяти внезапным осознанием, что он заговорил.
Глава 28
Мертвые не говорят. Почему — точно не знаю. Всегда думал, что их лишили дара речи по одной причине: если бы заговорили, рассказали о смерти нечто такое, чего живые знать не должны.
Мистер Хичкок уже тридцать два года как умер. Не ходило никаких безумных слухов, будто он фальсифицировал свою смерть, как, скажем, Элвис. Кроме того, выглядел он на пятьдесят лет, возраст его творческого рассвета. А будь это настоящий мистер Хичкок, ему бы далеко перевалило за сотню, поскольку родился он в 1899 году.
Я таращился на него, отдавая себе отчет, что челюсть у меня отвисла, но закрыть рот не мог.
— Мистер Томас, — продолжил он, — час поздний, время уходит, а этот сценарий требует Джеймса Стюарта, а на Тэба Хантера.
— Сэр… вы говорите.
— Ваша наблюдательность впечатляет. Но ее одной недостаточно, чтобы спасти семнадцать детей. И теперь…
— Но души задержавшихся в этом мире мертвых не говорят.
— Я умер, как вам известно. Но я никогда не задерживался, не топтался на месте ни до смерти, ни после. Если многое надо успеть, нет никакой возможности терять время. И теперь мне надо вам кое-что сказать, но говорить бессмысленно, если вы не готовы слушать.
— Называйте меня Одд, сэр. Или Одди. Это будет круто. В том смысле, что я ваш верный фэн. Фильмы у вас потрясающие.
— Благодарю вас, мистер Томас. Некоторые вполне пристойные, другие на уровне, есть и неудачные. И если у вас есть серьезные претензии, по-моему, вам следует переадресовать их продюсеру, с которым я работал, мистеру Дэвиду О. Селзнику… где бы он сейчас ни находился. Теперь мы можем вернуться к детям?
— Минуточку. — Меня как громом поразило внезапное осознание. — Вы же не можете просто… Мы должны… Если вы говорите… Тогда кто вы, сэр? Вы мой… мой ангел-хранитель?
— Я тронут вашим столь высоким мнением обо мне, мистер Томас.
— Называйте меня Одд.
— Премного вам за то благодарен. Но ангелы, мистер Томас, рождаются ангелами и не могут быть кем-то еще, за исключением, разумеется, тех случаев, когда они посещают землю, обращаясь в людей, или собак, или кого-то еще. Заверяю вас, за годы, проведенные на земле, я не был ангелом, принявшим человеческий образ, так что и ныне я не ангел.
— Тогда кто вы?
— Иерархия душ и распределение их работ и обязанностей после смерти гораздо более сложная, чем представляет себе Голливуд. Это не удивительно. Но, если вы настаиваете, я готов вам все рассказать, только к тому времени, когда я закончу, дети уже будут мертвы.
Он выдвинул нижнюю губу, вскинул брови, выжидающе посмотрел на меня, как бы спрашивая: «Позволим им умереть ради того, чтобы утолить твое любопытство?»
В оправдание моей временной неспособности сосредоточиться на детях могу лишь сказать, что недавно я справился с тремя бойцовыми собаками, осмотрел коллекцию отрезанных голов, посетил сатанинский храм, убил одного человека и боялся, что мне придется убить еще многих, услышал, как со мной впервые заговорил призрак, и не просто призрак, а Альфреда Хичкока.
Но его поднятые брови и неодобрительно выдвинутая вперед нижняя губа привели меня в чувство, и я легко себе представляю, как аналогичным выражением лица он приводил в чувство актеров, уклонившихся от сценария, и добивался нужного результата практически без слов. Я представил себе, как он смотрит на Грегори Пека или Рода Тейлора — наверняка никогда на Кэрри Гранта или Джеймса Стюарта, — и не мог не улыбнуться.
Но, как только заметил его реакцию на мое веселье, тут же стер улыбку с лица.
— Где дети, сэр?
— Они под охраной на третьем этаже, мистер Томас. Чтобы вывести их оттуда и из дома, вам понадобятся вся ваша изобретательность и храбрость.
— Но я полагал, что они в подвале. Джесси, Джасмин, Джордан и остальные. Стоило мне подумать о них, меня тянуло в подвал.
— Вас тянул сюда я. Если бы вы пошли на третий этаж, не располагая определенными сведениями, которые вам надо знать, вы бы уже умерли.
Теперь я пристально смотрел на него.
— Какими сведениями?
— Люди, которые собрались здесь сегодня, съехались из четырех западных штатов. В большинстве своем они знают друг друга, но есть и новые лица.
— Я уже это понял по тому, как тот парень среагировал на меня в коридоре.
— Молодец. Это приятно, когда исполнитель главной роли достаточно умен.
Я немного смутился.
— Я не вижу себя исполнителем главной роли, сэр.
— Если честно, мистер Томас, я тоже. Но, если вы уберете пистолет в кобуру и открыто пойдете на третий этаж, будто имеете на это полное право, велики шансы, что ни у кого не возникнет подозрений.
— За исключением ковбоя.
— Да. За исключением ковбоя.
— Он думает, что я мертв.
— Я уверен, что он так думает.
— А если я столкнусь с ним?
— Не столкнетесь.
— Я умер в «Кабинке 5», сэр?
— Этого я сказать вам не вправе.
— Вы… вернули меня… из мертвых?
Вместо ответа он подмигнул.
— Слушайте внимательно, мистер Томас. Если кто приветствует вас поднятым кулаком и словом «контумакс»…
— Пусть даже чувствуя себя идиотом, я тоже подниму кулак и отвечу «потестас». Но что это означает?
— «Contumax» на латыни дерзкий или непокорный. «Potestas» на латыни власть. Эти люди достаточно предсказуемы.
— Только я думал, что они более серьезно относятся к безопасности.
Мистер Хичкок пожал плечами.
— Они верят, что их защищает принц этого мира и никому не под силу до них добраться.
— Почему они в это верят?
— Потому что так оно и есть.
— Однако.
— Им нечего бояться большинства людей. И, возможно, именно из-за этого они не способны представить себе такого необычного человека, как вы, мистер Томас, и приготовиться к встрече с вами.