Колыбельная, стр. 26

Гамильтон сказал, что если Хосе Геррера в знак благодарности или по какой-то другой причине, такой же невероятной, рассказал блондинистому копу что-нибудь об этой операции, то они оба стали опасны, коп даже больше, чем Геррера. В таком случае легавого надо пришить, и очень быстро. Заставить его заткнуться на случай, если он еще не обсуждал их делишки с кем-нибудь в департаменте. Или, если уже разгласил информацию, грохнуть его, как предупреждение остальным.

— Мы должны сделать заявление, чувак, — сказал на диалекте Гамильтон.

Пусть легавые поймут: туда, где вращаются в обороте миллионы долларов, никто не должен совать свой нос.

— Особенно, если учесть все бабки, которые они от нас получают, — ответил Исаак.

— Этот легавый упоминался в газетах? — спросил Гамильтон.

— Я узнаю его имя.

Лейн стояла перед ним с широко расставленными ногами, согнувшись и держа руки на бедрах. Она глядела на Гамильтона, а Исаак трахал ее сзади. Лицо Лейн ничего не выражало. Внезапно Гамильтону до смерти захотелось ее.

— Ты, иди сюда, — сказал он.

— Я?

— Нет, Адольф Гитлер.

Имя Адольфа Гитлера было для Лейн лишь туманным отзвуком того, что случилось давным-давно. Но она хорошо знала, кто здесь босс. Девушка освободилась от Исаака, многообещающе взглянув на него через плечо и улыбнувшись. Потом сложила губы в улыбку, так, как учила ее Розали, и подошла походкой, какой обучила ее та же Розали, к дивану, где расположились Гамильтон и Касси.

Исаак хорошо знал, что не стоит сейчас показывать свое недовольство.

Он налил еще шампанского и стал смотреть, как девушки трудятся над Гамильтоном.

— Я возьму легавого на себя, — сказал Гамильтон на диалекте. — Зачем тебе это?

— Потому что никто из них не знает, как я выгляжу. — Гамильтон широко улыбнулся, а продолжил для девушек. — Да, очень хорошо, мне это нравится!

— Ему это нравится, — сказала по-немецки Лейн.

— Могу поспорить, что нравится, — ответила ей Касси.

— И тогда мы заберем у испашки, — Гамильтон перешел на диалект, — то, что он у нас украл.

— Пусть он кончит тебе, — сказала по-немецки Лейн.

— Ладно, — ответила та по-английски.

Карелла беседовал с Лорейн в комнате для допросов.

Мейер допрашивал Скотта в комнате детективов.

Лорейн казалось, что она играет в известном театре, лондонском «Палладиуме» например. Все внимание сосредоточено на ней. Наконец она звезда! Возможно, в соседней комнате за туманным зеркалом, висящим на стене, стоят, затаив дыхание, сотни копов.

Она видела достаточно фильмов и знала о зеркалах, прозрачных с одной стороны. Но за ней сквозь это зеркало, которое действительно было прозрачным, на самом деле никто не наблюдал. Лорейн этого не знала и решила дать копам представление, которое бывает раз в жизни. Одному копу, если уж быть точным.

А Скотту в этот момент казалось, что он беседует со священником.

Он догадался, что Мейер — еврей, но их разговор все равно был похож на исповедь.

И вообще все каются и рыдают, ожидая, когда Мейер даст отпущение грехов.

— Я не убивал ее, — сказал Скотт.

— А кто-нибудь обвиняет тебя в этом? — спросил, подняв брови, Мейер. Он почти что сказал — "А кто-нибудь обвиняет тебя в этом, сын мой?".

В присутствии кающегося Скотта он со своей лысиной чувствовал себя как монах с тонзурой. Ему хотелось перекрестить воздух и изречь: «Благословение Господне на вас, дети мои!»

Вместо этого он спросил:

— Зачем же ты убегал от нас?

— Я боялся.

— Почему?

— Я знал, что вы будете думать.

— И что же мы должны думать? — Мейер остановился, не добавив «сын мой».

— Что это сделал я, — ответил Скотт, — после того, как она меня бросила.

— А ты не хочешь рассказать мне, где провел новогоднюю ночь?

— Он был со мной. — Это произнесла Лорейн.

Она стояла, откинув голову, глядя на Кареллу и зеркало, по ту сторону которого комиссар полиции города и шеф детективов и множество высоких чинов из Департамента, без всякого сомнения, наблюдали за ходом ее допроса. Перед тем как уйти из кафе «Пароход», Лорейн сменила униформу официантки на обычную одежду. Короткая юбка, красный свитер, красные чулки и короткие черные ботинки с отворотами. Она позировала для Кареллы и всех, кто был за зеркалом. Карелла отлично ее понимал — она знает про свои изумительно красивые ноги.

— С какого и по какое время? — спросил он.

Он сидел за длинным столом, поставленным поперек комнаты. Зеркало было как раз у него за спиной.

— Скотт пришел на вечеринку около половины первого, — подумав, ответила Лорейн.

Строзерс говорил, что это было без четверти час.

— И оставался у вас всю ночь? — спросил Карелла.

— Да, всю ночь, — сказал Скотт.

— До какого часа?

— Я провел ночь у Лорейн. Я хочу сказать, что спал с ней. С Лорейн.

«Ну и дела!» — подумал Мейер.

— И остался там жить, — продолжал Скотт. — У Лорейн. Когда я узнал об убийстве...

— А как ты узнал?

— Увидел по телевизору. В новостях.

«Больше никто уже не читает газет», — подумал Мейер.

— Я понял, что... Я знаю, вы думаете, это сделал я. Потому что ее родители наверняка рассказали о том, как мы поссорились. И что я сказал тогда. И я знал...

— А что ты тогда сказал?

— Что он их убьет. — Лорейн опустила голову. — Девицу и ее приятеля. Обоих.

— Ага. А вам он об этом сказал в тот же день, когда пришел? — Нет, нет, позднее. Тогда Скотт сказал только, что она порвала с ним несколько дней назад.

— И это было?..

— Через три дня после Рождества. Он пришел ко мне. Потому что я когда-то была его няней. И со мной можно разговаривать о чем угодно.

— И он сказал вам тогда, что Энни Флинн порвала с ним?

— Да.

— Но не упоминал о своей угрозе убить их?

— Ну, я бы не стала это так называть.

— А как бы вы это назвали, мисс Грир?

— Неужели вы считаете, что он на самом деле угрожал убийством? — спросила она, глядя поверх головы Кареллы прямо в зеркало за его спиной.

— Да, именно так я и считаю, — ответил Карелла. — Когда человек угрожает кого-то убить, мы называем это угрозой убийства.

— Но он же не имел виду, что на самом деле убьет их!

— Просто есть такое выражение, — добавил Скотт.

— Но ты сказал, что убьешь Энни и ее приятеля?

— Да. Я был обижен. Я просто... Я просто сказал первое, что мне пришло в голову. Потому что был зол и обижен...

Глава 8

С первого взгляда видно, что человек, сидящий напротив Клинга, родился на Ямайке.

Один из жаков, как называл таких людей Геррера. Как будто этому городу мало обитателей с этническими кличками и в дополнение к имеющимся требовались новые.

Его речь звучала, словно рокот волн, омывающих берега родного острова.

Он сказал Клингу, что жена грозится убить его.

Он попросил Клинга сходить вместе с ним домой и предупредить жену, — которую звали Имоджен — никогда больше не говорить таких вещей. И главное не делать того, что она собирается сделать. В последнем он был глубоко убежден, так как жена недавно купила у какого-то уличного торговца пушку 22-го калибра за шестнадцать долларов с мелочью. Человек сказал Клингу, что его зовут Дадли Арчибальд.

На первый взгляд ему было лет тридцать. Очень темная кожа, задумчивые карие глаза, тонкие губы. Модная стрижка в стиле «афро», но одет в коричневый костюм, который кажется чересчур легким для этого времени года. Если ты скажешь своему приятелю в любой из стран Карибского бассейна, что здесь, в Айсоле, чертовски холодно, он понимающе кивнет в ответ и прихватит с собой свитер, решив, что будет прохладно, как на островах ночью. Около того, не холоднее. А приехав сюда, можно замерзнуть до смерти. Подумать только, коричневый костюм из ткани «тропик» при температуре минус двадцать один градус по Фаренгейту! И все окна в комнате детективов заиндевели.