Собор, стр. 37

Яворский растянул губы в согласной улыбке. Эти чиновники по-прежнему считают себя пупом земли. Сколько надо нервов, чтобы общаться с ними. Дверь открылась, и вошла Танечка с подносом, заставленным чашками, сахарницей, серебряным чайником и корзинкой с любимым Яворским берлинским печеньем. Мысль о том, что этот боров сожрет солидную часть его печенья, несмотря на свою очевидную мелочность, совсем огорошила Яворского.

— Я вижу, что ты вконец расклеился, Сергей Константинович, — заметил Епишев, жуя печенье и прихлебывая из чашки, — чаю вот совсем не пьешь.

— Игорь Александрович, я думаю, вы ко мне пришли не чаю попить.

— А ты не торопи. Вот год назад поторопились, так сами до сих пор не знаем, в какое дерьмо вляпались.

Яворский сделал стойку, как охотничий пес. Похоже, речь шла о Богородцеве. До сих пор Епишев говорил о нем только в превосходных тонах. Хотя надо признаться, что последнее время он больше молчал по его поводу.

— Насколько я понял, речь идет о проекте, связанном с Собором? — осторожно спросил он. Епишев невозмутимо прихлебывал чай.

— Не гони, успеется.

Раздражение Яворского сменилось нетерпеливым интересом. Епишев допил чай, сгрыз последнее печенье из корзиночки и сыто вздохнул.

— Я слышал, ты провел переговоры по финансированию покупки прав показа чемпионата Собора. И как много просят?

— Ну, это не олимпиада… — слабо, улыбнулся Яворский. — Но Рудой, конечно, обнаглел.

— Еще бы, — хмыкнул Епишев, — Богородцев ему перекрыл кислород. Он уже в долгах как в шелках.

— И что это означает?

— Это означает, что Богородцев уже не заинтересован в проекте. Я тут попросил сделать анализ фирм, участвующих в финансировании проекта, и знаешь, что обнаружил?

— Предполагаю.

— Богородцев продал все подобные структуры. Яворский зло произнес:

— Слава богу, что я еще не влез окончательно в эту авантюру.

— Ну, ну, — буркнул Епишев, — и что же ты собираешься делать?

— Как что? Немедленно прерву переговоры о покупке прав на трансляцию.

— А вот в этом ты не прав.

— ???

Епишев, игнорируя удивление Яворского, протянул руку к чайнику и вылил в чашку остатки чая. Отпил:

— Все-таки хороший чаек у тебя Танечка заваривает, с травками. Из-за одного этого стоит к тебе почаще приезжать.

Яворский молчал.

— Богородцев загреб слишком много власти. Он подставил нас всех, в том числе и с помощью этого Собора. Ты знаешь, что рейтинги еженедельных показов упали. Специалисты говорят, что практической ценности этот вид не имеет, чистое шоу. Насколько я знаю, все переговоры о продажах программ за рубеж также прекращены, причем по инициативе иностранных партнеров. Весь этот проект в луже. Но все может измениться.

Услышав последнее заявление, Яворский вздрогнул. Епишев никогда не был человеком, бросающим слова на ветер, к тому же он славился умением держать нос по ветру. Если он решился поставить на кого-то помимо Богородцева… Епишев невозмутимо попивал чай.

— Если вас интересует моя позиция… — начал Яворский.

Епишев кивнул:

— Именно, Сергей Константинович. Похоже, Епишев знал что-то важное. Яворский наклонился вперед:

— Я должен обладать большей информацией, Игорь Александрович.

— Вне всякого сомнения, Сергей Константинович. — Епишев хитро прищурился. — Почему бы нам вместе не поразмышлять вот над какими фактами. — И он вкрадчиво продолжил: — Как вы знаете, у Богородцева такой принцип. Как только он, так сказать, списывает человека со счетов, он тут же изымает капиталы из всяких совместных предприятий и делает вид, что я не я и Маша не моя. Так произошло в этой темной истории с… м-м-м, ну ты знаешь, шумная перестрелка на окраине почти четыре года назад. А ведь тот сгоревший особнячок Богородцеву я сам помогал купить. Какой предупредительный был, сукин сын. Ну да ладно. Так вот, когда пошли разбирательства, оказалось, что Богородцевым там и не пахнет. Даже этот особняк изначально был не его. Улавливаешь мысль?

— По-моему, вполне разумный ход, — заметил Яворский.

— Правильно. Кстати, то же самое и с Рудым. Даже здание, в котором Федерация национальных единоборств арендует офис, оказывается, никогда не принадлежало Богородцеву.

Яворский улыбнулся:

— Ну, тут Константин Алексеевич перегнул палку, на этом уровне уже мало кого интересуют юридические тонкости. Главное — фактическое положение дел. Да что я вам говорю. — Яворский откинулся на спинку кресла, пытаясь угадать, что означает эта эскапада Епишева, но тот улыбнулся в ответ:

— В общем, ты, конечно, прав, но как говорят: привычка — вторая натура. — Он допил чай и поставил чашку.

Яворский ждал. Епишев нагнетал напряжение, но с Яворским такие дела не проходили. Он прекрасно знал, что Епишев, сказав «а», обязательно скажет "б".

— Ты, кажется, завязан с Богородцевым через финансовую группу «Телекомбизнесбанка»? — заговорил Епишев.

Яворский похолодел:

— Вы хотите сказать… Епишев кивнул:

— Три дня назад он продал свою долю. Яворский некоторое время переваривал это сообщение, потом поднялся и подошел к селектору:

— Танечка, пригласи начальника планово-финансового отдела на… — он бросил взгляд на циферблат больших напольных часов, — четыре часа.

Епишев хмыкнул.

— Вы еще не сообщили свою главную новость. — Яворский вернулся в кресло. — Что такого у вас в рукаве, что заставило бы меня влезть в абсолютно безнадежное дело?

— О, я не сомневаюсь в положительном ответе… И постарайтесь помнить о том, что я человек, который не любит фантастики.

Они чуть ли не минуту молча смотрели друг на друга — напряженно Яворский и торжествующе Епишев, наконец последний произнес твердо и с расстановкой:

— Несколько дней назад ко мне пришел человек и сообщил, что он представляет НАСТОЯЩИЙ Собор. Вчера он сумел убедить меня, что это правда.

Яворский ошеломленно смотрел на Епишева. Игорь Александрович полюбовался произведенным впечатлением и закончил:

— Они собираются участвовать в чемпионате. После этого они хотят закрыть коммерческий показ.

Я не очень понял почему, но знаю, что это их окончательное решение. Подумайте, сколько будут стоить записи ЕДИНСТВЕННОГО чемпионата с участием воинов НАСТОЩЕГО Собора. Если вы не хотите сделать это вложение, я найду людей, которые с удовольствием профинансируют это дело. Но в таком случае не забудьте, что я делал это предложение вам первому.

И Яворский понял, что он намертво попал на крючок.

Когда Иван поднырнул под ветку старой разлапистой ели, он невольно остановился. Старую поляну было не узнать. В дальнем конце, за длинной, но красивой особой, функциональной красотой дружинной избой будто поработал ураган. Сухие древесные стволы были навалены в чудовищном беспорядке извилистой полосой. Это была тренировочная засека. Дед Изя давно вынашивал планы изобразить нечто этакое в потогонном стиле древнерусских дружинников. И, судя по всему, ему это удалось. Иван некоторое время всматривался в кажущийся беспорядок. Да, старейшина Изяслав постарался на славу. Глядя на это сооружение, становилось понятно, почему Батый, которого не остановили стены первоклассных крепостей, не прошел в северную Русь. Даже просто перебраться через эту полосу было невероятно сложно. А, судя по направлению заломов и ссадин на стволах, отроки проходили ее вдоль. Но это было еще не все. Избу, тянущиеся через всю поляну столы и лавки на вкопанных в землю столбах, навес из фигурной дранки, колодец и крыльцо деда Изиной сторожки сплошными досками покрывала затейливая резьба. Она была несколько грубовата и в то же время слабо напоминала произведения современных стилизаторов под старину. Чувствовалось, что рукой резчика двигала любовь, а не коммерческий расчет. Такую резьбу человек делал для себя, чтобы радоваться, сидя вечерком на завалинке и взирая на дело рук своих.

Иван тихонько пробормотал заговор, отводящий глаза, слава богу на поляне были только отроки, готовившие ужин, и тихонько скользнул вокруг поляны к засеке. Первые несколько метров он преодолел играючи, потом пошло труднее. Некоторые стволы были ошкурены, и ноги скользили на влажных гладких стволах, другие, наоборот, бугрились зарубками и неснятой корой. Чем ближе он подходил к избе, тем становилось сложнее. Появились ложбинки между плотно сдвинутыми стволами, плотно засыпанные шишками, растопырившими свои чешуйки, как ежик иголки. Наконец он, ободрав левый бок и локти, пробрался между двумя ветвями, растопырившими еловые иглы так, что человек с трудом мог просунуть ладонь, и спрыгнул у крыльца дружинной избы. Тут его заметила смена кашеваров.