Белый волк, стр. 7
Я первый бросился к нему с криками о помощи, привлекая всеобщее внимание. Подбежав к тому месту, где упал граф, я встал перед ним на колени, и — о ужас! Передо мной, в зеленом охотничьем костюме и коричневой шляпе, лежала, истекая кровью, в предсмертной агонии Грета! Для вечернего маскарада она одолжила охотничий костюм брата, а я в суматохе не разглядел ее милых черт, скрытых под широкополой шляпой!
От горя я чуть не тронулся рассудком. Я стоял рядом со смертельно раненной Гретой, молча и недвижимо, бессмысленным взором оглядывая все вокруг. Суетились слуги, рыдал Людвиг, растерянно переглядывались вмиг протрезвевшие гости. Мой взгляд скользил по лицам людей, пока наконец не уперся в тушу мертвого медведя. Медведь лежал на траве; он был огромен, его маленькие, заплывшие жиром глазки смотрели прямо на меня, а окровавленный зубастый рот был растянут в жуткой ухмылке. Мне показалось, что медведь смеется надо мной. Его огромная голова все больше и больше напоминала мне чье-то лицо, и наконец я вспомнил лицо Барона в лунном свете. Я вспомнил, как он скалил свои желтые зубы, когда протягивал мне договор в волшебной комнате.
Безумная идея пришла мне в голову. Очнувшись от оцепенения, я схватил ружье и бросился в лес. Я бежал, не разбирая дороги: ветки хлестали меня по лицу, я проваливался по колено в грязь и совсем изорвал свой камзол. Не знаю, сколько времени я проблуждал в лесу — может, день, а может и три. Наконец поздним вечером я достиг долины Дамбах, в которой располагался замок Барона. Стража узнала меня и пропустила внутрь: я побежал вверх по парадной лестнице и нашел Барона в каминном зале. Он сидел перед огнем, закутавшись в медвежью шубу; в отблесках красного пламени он еще больше походил на огромного бурого зверя. Его маленькие, глубоко посаженные глазки недовольно смотрели на меня. Оказалось, что новость о смертельном ранении Греты уже достигла его. Он был страшно раздражен и начал упрекать меня в глупости. Не пытаясь оправдаться, я бросился перед ним на колени и стал умолять сделать что-нибудь, чтобы спасти Грету. Я умолял его употребить любое известное ему волшебство, я верил, что она еще жива и может быть спасена.
Но Барон не желал ничего слышать: он сказал, что я не выполнил условий договора и могу убираться прочь, что он более не нуждается в моих услугах. Тогда я вскочил на ноги, направил на Барона ружье и сказал, что застрелю его на месте, если он немедленно не приготовит снадобье, которым можно оживить Грету.
«Грета уже мертва, — сказал он, — и нет такого снадобья или заклинания, которое могло бы оживить ее. Что сделано, то сделано. Отдай мне ружье, и взамен я дам тебе столько золота, сколько ты сможешь унести в руках из этого замка!»
Но я не верил, что Грета мертва. Взбешенный, я ударил Барона прикладом ружья по лицу и сказал, что если не получу снадобья, он получит пулю в сердце. Барон не на шутку испугался. Дрожа всем телом, он стал умолять меня пощадить его. Он сказал, что для приготовления снадобья ему надо подняться в башню, в свою потайную комнату. Я ответил, что пойду за ним.
Мы поднялись в волшебную комнату на вершине башни. Барон зажег светильник и начал снимать с полок какие-то сосуды, а я встал в углу, держа ружье наготове. Вдруг Барон резко развернулся и плеснул мне в лицо чем-то из склянки. Огненное зелье обожгло мне лицо, левый глаз перестал видеть. Барон бросился на меня, думая отобрать у меня ружье, но я оттолкнул его ногой и не целясь выстрелил.
Когда дым рассеялся, я увидел, что Барон полусидит на полу: пуля попала ему в шею и пробила артерию, из которой на пол хлестала кровь. Барон был очень бледен, но еще жив и бормотал что-то. Я понял, что слова его обращены ко мне, и наклонился.
Вот что сказал мне колдун: «Жалкий глупец! Грета давно уже мертва, а ты никак не можешь в это поверить! Ты думаешь, я могу воскресить мертвую? Нет, это мне не под силу. Но я могу сделать что-то для тебя, пока ты еще жив. Ты, охотник, будешь жить долго, очень долго, и смерть не придет к тебе ни от болезни, ни от старости, ни от рук человеческих. И столько, сколько ты будешь жить, ты будешь вспоминать невинную Грету и каждую ночь видеть во сне ее мертвое лицо…»
Сказав это, Барон захрипел, глаза его закатились, и он умер.
Я взял ружье и стал спускаться вниз. К моему удивлению, на пути я не встретил ни слуг, ни стражников. Я шел по пустым комнатам замка, и мне стало казаться, что никто не жил в них уже сотню лет. Я увидел, что на стенах и на мебели лежит толстый слой пыли, что огонь в камине давно уже погас и угли остыли, что дверные петли заржавели, а в углах комнат колышется паутина. Сад вокруг замка зарос кустарником и сорной травой. Я вышел наружу и пошел по саду, убыстряя шаг и боясь оглянуться назад. Мне страшно было увидеть одинокое окно на самом верху башни, которое, я знал, еще светится в темноте.
С тех пор, друг мой, минуло двести семь лет. Да, именно столько я скитаюсь по грешной земле и не нахожу себе покоя. Я был моряком и попадал в кораблекрушения. Я жил в портовых городах, когда там свирепствовала чума. Я нанимался на войну к разным государям, шел на приступ крепостей и оборонял города от нападавших. Но каждый раз смерть проходила стороной, собирая обильную жатву среди людей, меня окружавших. И каждую ночь, засыпая, я знаю, что увижу во сне, и боюсь этого больше всего в мире.
Когда немец закончил свой рассказ, пропели первые петухи. Терентий почесал в затылке и сказал: «Да, Яков Карлыч, выходит, ты мне в дедушки годишься. А я-то думал, что старше меня никого на земле нет!»
«Выходит, гожусь, — сказал немец. — Спасибо, Терентий, что выслушал, а теперь по домам пойдем. Скоро солнце взойдет, надо будет снова с молодцами на лед выходить, на стрельбище». И пошел восвояси, в избу, которую ему деревенские отвели. А Егорка, который рассказ Якова Карловича слушал, на печи за занавеской прячась, все думал, каково это — на свете двести семь лет жить.
ОХОТА
После Масленицы наступили холода, и волки трех собак загрызли, прямо у села. Совсем, видать, им голодно стало. А немец с охотой не торопится — только молодцов на улице учит, да на коне по округе ездит, места осматривает. Да и куда ему торопиться — ест он за троих, спит до полудня, а если не ест, не спит и не учит — сидит на крылечке и ружье свое длинное чистит или трубку курит.
Наконец к началу марта решил Яков Карлович с молодцами охоту устроить. Взяли они барашка живого и вечером поехали на санях в лес. Доехали до леса, лошадей с санями оставили, а дальше пешком пошли. Верстах в трех от берега полянка в лесу была, так там они барашка за ногу к кусту привязали, а сами на деревья залезли с ружьями и стали волков ждать. Яков Карлович всем молодцам сказал к деревьям веревками привязаться — чтобы не упасть, если кто заснет.
Как луна поднялась, услышали охотники вой — сперва далеко, а потом все ближе и ближе. Учуяли волки барашка. Да и баран волков тоже услышал, блеет, рвется — страшно ему. И мужикам тоже стало страшно. Только Яков Карлович сидит, ухмыляется, ружьем остальным показывает — вон, мол, смотрите, оттуда волки придут.
И точно — показались волки из чащи. Сперва один на полянку выбежал, самый старый, потом второй, помоложе, а там и два других. Шерсть на них серая, из пасти пар валит, глаза под луной светятся. Не успел первый волк к барашку подбежать, как Яков Карлович прицелился и выстрелил. Пуля волка насквозь пробила, аж шерсти клок с другой стороны вылетел. Волк замертво и повалился. Тут и другие ребята опомнились: стали с деревьев из ружей по волкам палить. Кто попал, кто промахнулся — не разобрать, только всех волков застрелили.
Еще дым от стрельбы не рассеялся, как слезли охотники на снег и стали с волков шкуры снимать. Трудятся изо всех сил — надо успеть, пока звери не окоченели. Ножи блестят, пар валит, тулупы все в крови перепачканы. Вдруг слышат — издали как будто снова волк завыл. А подальше другой ему вторит, а там и третий отвечает. Яков Карлович нож свой убрал и говорит: «Больше нам здесь делать нечего — завтра вернемся, а сейчас заряжайте ружья и пошли в село побыстрее».